– Извини, – пробормотала я.

– Что? Я не слышу тебя.

– Извини меня, тетя Ферн, – сказала я так громко, чтобы и Мортон услышал. Я знала, что именно этого она и добивается.

– Хорошо, – удовлетворилась она. – Теперь все на своих местах, и мы снова друзья. До этого момента ты так хорошо вела себя, правда, Морти?

– Она была прекрасной хозяйкой, – заметил он.

– Да, правильно, прекрасной хозяйкой. Хорошо, – сказала она, снова поворачиваясь ко мне, – давайте продолжим. Приведи в порядок комнату так, чтобы мы могли устроить там вечеринку.

– Как насчет того, чтобы еще раз выпить? – спросил ее Мортон, подавая ей руку.

– Хорошая идея! Мне нужно пропустить стаканчик после этого. О, принцесса! Сходи в ту комнату и убери осколки стакана, который я уронила из-за этого недоумка. Будь осторожна, не поранься.

Раскаты ее смеха сопровождали ее и Мортона, когда она шла по коридору с таким видом, будто ничего страшного не произошло.

Мне следовало сбежать до этого, подумала я. Мне следовало действовать решительнее. Я должна была исчезнуть. Если бы я это сделала, она не стала бы мучить тетю Шарлотту.

С опущенной головой, с тяжелым камнем на сердце и ногами, двигавшимися как бы сами по себе, я последовала за тетей Ферн и Мортоном, чтобы сделать уборку в той комнате и ублажить ее. Я все еще лелеяла надежду, что скоро ей наскучат эти игры и она уйдет в небытие, поэтому я поклялась всеми святыми, что если она уберется из моей жизни, я никогда не позволю ей вторгнуться в нее снова, даже если она будет испытывать лишения и просить милостыню на улицах.

Вот как сильно научилась я ненавидеть!

В тот вечер за ужином тетя Ферн и Мортон были невыносимы и отвратительны. Они начали свои глупые игры. Думаю, она просто хотела показать нам, какую власть имеет над этим жалким подобием мужчины. Она командовала им, словно была его хозяйкой, и он был обязан подчиняться.

– Ты годовалый малыш, – объявила она. – Ты не умеешь есть сам. Скажи «агу-агу». Давай.

– Агу-агу, – сказал он и постарался выглядеть как младенец: он поднял взгляд к потолку, развел руки в стороны и открыл рот.

– Кушать хочешь, малышка Морти? – пропела тетя Ферн. Он быстро кивнул. Она набрала полную ложку картофельного пюре и поднесла ее к его губам, а он широко раскрыл рот. Она убрала ложку в сторону. – Нет. Нет, малышка Морти. Не так быстро. Не раньше чем ты сделаешь что-нибудь хорошее для мамочки. Вот, – она вытянула другую руку. – Лизни мамочкину руку. Давай, а то мамочка не будет тебя кормить.

Мы все смотрели, как он это делает. Шарлотта зачарованно следила за этим. Лютеру было противно. Джефферсон решил, что все это смешно, и тоже начал подражать Мортону, пока я не стиснула его руку. Гейвин покачал головой и закрыл глаза, чтобы не видеть, но на это нельзя было обращать внимание.

– Я положу немного пюре на кончик носика Морти, а он постарается слизать его. Давай! Морти, попытайся! Сделай это для мамочки.

Мы наблюдали, как он вытащил язык и, сморщившись, попытался дотянуться до кончика носа. Он не смог достать до носа и начал реветь, как это делают младенцы, пока тетя Ферн не вытерла его нос.

– Морти – хороший мальчик, он старался. Хорошо, Морти, ты теперь большой и можешь есть самостоятельно, – скомандовала она. Он улыбнулся и быстро принялся за еду, пока она не передумала.

– На что ты так уставилась, принцесса? Разве вы с моим братом не играли так друг с другом? – спросила она.

– Не в такие глупости, как это, – ответил за меня Гейвин.

– Не будь таким ханжой, каким был твой брат, – сказала она и повернулась ко мне. – Ты приготовила хорошую еду, принцесса. Ты во всем становишься все лучше и лучше. Кто знает? К тому времени, когда мы уедем, ты станешь отличной домашней прислугой. Как тебе это нравится, Джефферсон? – спросила она, наклоняясь к нему через стол. – Тебе понравится, если твоя сестра будет домашней прислугой?

Джефферсон пожал плечами.

– А мы сможем остаться здесь, если она будет прислугой? – спросил он.

– Конечно.

Она пристально посмотрела на меня.

– Пока она хорошая служанка, ты сможешь спрятаться навсегда здесь. – Она глубоко вздохнула. – Но Кристи на самом деле не настоящая домашняя прислуга. Она очень талантлива. Все об этом знают. Нам достаточно об этом много говорили. Морти жаждет услышать твою игру, не так ли, Морти?

– Что? – Он быстро оторвал свой взгляд от своей тарелки. – О, да. Ты можешь сыграть что-нибудь из Шопена?

– Конечно, сможет, – за меня ответила тетя Ферн. – Она все может сыграть на рояле. Не так ли?

– Я знаю немного из Шопена. Я играла его сонаты на занятиях по фортепианной технике.

– О, простите. Фортепианная техника! Здорово! – ухмыльнулась Ферн.

– Я брал уроки игры на фортепиано, когда был моложе, – признался Мортон.

– Ну, разве не мило. Все брали уроки чего-нибудь кроме меня, – сказала тетя Ферн.

– Я знаю, что папа хотел, чтобы ты научилась играть на каком-нибудь инструменте. Я помню, как ты отказалась, – проговорила я.

– Я не захотела, потому что он этого хотел. Возможно, его попросила об этом Дон. Мы рады прослушать тебя, принцесса, – она выдавила из себя улыбку, вытерла губы и уронила салфетку. – Ну же, Морти. Давай, перейдем в гостиную и выпьем там, а когда ты закончишь уборку, придешь и развлечешь нас, – приказала она мне.

– Минуточку, – начал Гейвин. Он стал подниматься со своего места. Я схватила его за руку.

– Все в порядке, Гейвин. Я не возражаю против игры на рояле, даже для тети Ферн.

Это вызвало улыбку у Мортона. Тетя Ферн резко встала и вышла из комнаты. Мортон послушно последовал за ней по пятам, словно щенок.

Пока я и Шарлотта мыли посуду и протирали столы, Гейвин развлекал Джефферсона картами, купленными по пути в Лингбург. Лютер не мог оставаться спокойным в присутствии Ферн и Мортона, и поэтому он незаметно ушел в амбар, чтобы закончить там какую-то таинственную работу. А Хомер, хоть и был достаточно осмотрительным, чтобы держаться подальше, но когда я наконец покончила с работой на кухне и прошла в гостиную, чтобы сыграть на рояле, то увидела его силуэт в окне. Каждый раз, когда тетя Ферн поворачивалась в его сторону, он исчезал.

Я сыграла не только прелюдию Шопена. Моя музыка была для меня убежищем. Она напоминала волшебный ковер, который уносил меня от этого мира подлости и жестокости. Я закрыла глаза и ясно представила маму, которая сидела в нашей гостиной, там, в Катлерз Коув, и внимательно слушала с улыбкой, полной гордости за меня. Когда я играла, мне казалось, что этих ужасных событий никогда не было. Музыка смывала прочь эту печаль и трагедию, превращая в череду дурных снов. Мы все были живы, здоровы и снова вместе.

Я была так поглощена музыкой, что, когда закончила играть и открыла глаза, все, даже тетя Ферн, смотрели на меня, широко раскрыв глаза, полные восхищения. Тетя Шарлотта захлопала в ладоши. Джефферсон уснул на плече Гейвина.

– Это просто фантастика, – сказал Мортон. Его восхищенный взгляд быстро стер выражение благоговейного трепета с лица тети Ферн. – Ты очень талантливая молодая девушка, – кивая, сказал он. Он был так потрясен, что я даже вспыхнула от смущения.

– Неплохо, я думаю, – неохотно признала тетя Ферн. – Я же говорила тебе, у нее были лучшие учителя музыки. Когда дело доходило до принцессы, денег не жалели.

– Чтобы так играть, одних денег недостаточно, – заметил Мортон.

– Ну, я тоже могла бы достичь чего-нибудь со своим талантом, – ревниво проговорила тетя Ферн, – если бы обо мне по-настоящему заботились, а не притворялись, что заботятся.

Она всплеснула руками и скрестила их на груди. Потом она откинулась назад и уставилась на меня завистливым взглядом, словно обиженный ребенок.

– Я отведу Джефферсона наверх и уложу спать, – сказала я, подходя к нему. – Идем, Джефферсон.

Он сонно заморгал.

– Я отнесу его, – предложил Гейвин. Он взял его на руки. Голова Джефферсона уютно устроилась у него на груди.

– Я тоже пойду спать, – объявила тетя Шарлотта.

– Тебе это не помешает, – сказала тетя Ферн. Затем она повернулась ко мне и Гейвину. – А вы спускайтесь потом сюда, – приказала она. – Мы хотим поиграть в одну игру.

– Игру? Какую игру? – подозрительно спросила я.

– Увидишь, когда вернешься, – ответила она, улыбаясь Мортону. – Налей мне еще, Морти, и для Ромео и Джульетты.

– Мы не хотим, – отрезал Гейвин.

– Ну вот, снова ты становишься таким же ханжой, как и твой брат, – сказала она ему. Гейвин не стал обращать на нее внимания, и мы вышли, чтобы уложить Джефферсона спать.

Когда я раздевала его, то увидела наколотую рану на правом бедре. Свежий струп на ране был окружен опухолью ярко-красного цвета.

– Как тебя угораздило, Джефферсон? – спросила я. Он снова заморгал глазами и снова закрыл их. – Джефферсон? – Я повернулась к Гейвину. – Взгляни на это, Гейвин.

Некоторое время он внимательно рассматривал рану.

– Не знаю. Он никогда мне не жаловался на это Джефферсон, проснись.

На этот раз глаза Джефферсона остались открытыми.

– Где ты поранился? – Я показала на рану.

– Я наткнулся на гвоздь, – ответил он.

– Когда? Где?

– Когда только приехали и мы с тетей Шарлоттой раскрашивали комнату, – ответил он.

– Я не заметил этого, – сказал Гейвин.

– Почему ты мне об этом не рассказал, Джефферсон? – спросила я. Он пожал плечами. – А тетя Шарлотта промыла рану? Ты ее промыл?

– Угу, – сказал он и закрыл глаза. Я не знала, верить ему или нет.

– Я пойду спрошу Шарлотту и возьму что-нибудь для обработки раны.

Я подошла к ее двери и постучала, но ответа не последовало. Тогда я заглянула в комнату и увидела, что Шарлотта стоит на коленях возле своей кровати, словно маленькая девочка, и молится.

– Молю тебя, Господи, огради мою душу… – Она заметила меня и замолчала.

– Извини, что помешала тебе, тетя Шарлотта, но у Джефферсона сильно порезана нога. Он сказал, что это случилось, когда он раскрашивал комнату, несколько дней назад. Ты помнишь?

Она отрицательно покачала головой.

– У тебя есть что-нибудь для обработки раны?

– О, да – Она поднялась с колен, бросилась в ванную комнату и вышла оттуда с аптечкой первой помощи и антисептиками.

– Спасибо. Ты ведь не забыла тогда промыть рану Джефферсону? – спросила я. Она наклонила голову и задумалась.

– Может, и промыла, – сказала она. – За последнее время Лютер несколько раз резался обо что-нибудь, и у меня уже все смешалось. Лютер всегда обо что-нибудь режется.

Я кивнула.

– Спасибо, тетя Шарлотта.

К тому времени, когда я вернулась, Гейвин уже уложил Джефферсона в кровать. Я промыла рану и обработала антисептиком. Затем я перевязала ее. Все это время Джефферсон не открывал глаз.

– Нам нужно будет понаблюдать за раной, – сказала я Гейвину, – и убедиться, что инфекции нет, не думаю, что Шарлотта промыла рану тогда, когда это случилось. Джефферсон был в таком восторге, когда красил комнату, что забыл сказать нам, что порезался.

Гейвин кивнул.

– Что теперь будем делать? – спросил он.

– Нам лучше спуститься вниз и посмотреть, что за еще одну идиотскую игру она придумала, – ответила я, вставая. – Если нас там не будет, она просто придет сюда и криками разбудит Джефферсона и тетю Шарлотту.

Гейвин согласился.

Когда мы вернулись в гостиную, мы застали тетю Ферн и Мортона, сидящими на полу возле стола в центре. На столе лежала колода игральных карт и стояли джин с тоником. Она настояла, чтобы Мортон налил джина и нам.

– Давайте, – сказала тетя Ферн, делая нам знак рукой, чтобы мы тоже сели на пол возле стола. Глаза тети Ферн были полуприкрыты, и я видела, что они налились кровью. – Вы делаете успехи. Вот ваша выпивка.

– Я уже говорил тебе, что мы ничего этого не хотим, – произнес Гейвин.

– Что вы за подростки такие? – раздасадованно спросила она. – Ты ведешь себя, как старик. – Затем она улыбнулась. – Но ты не пошел по стопам наших предков, это уж точно. Папочка Лонгчэмп, – сообщила она Мортону, – был известный алкоголик. – Она залпом выпила стакан с джином.

– Нет, – вспыхнул Гейвин.

– Я знаю, что он был пьяницей, дорогой, – сказала она, ставя стакан и пристально глядя на него. – Нет смысла притворяться, что он не пил и не был в тюрьме.

– Ну… он не… не пьет теперь, – заикаясь проговорил Гейвин. Она чуть не довела его до слез.

– Может, при тебе и нет, но я спорю, что он делает это тайком, – она наслаждалась тем, что Гейвин расстроился. – Став когда-то пьяницей, останешься им навсегда.

– Он больше не пьет так, – не сдавался Гейвин.

– Хорошо, не пьет. Он чист как первый снег, совершенен. Он – переродившийся алкоголик и похититель детей.