Она подумала об отце и решила, что, скорее всего, он уже уехал. Рамон никогда не задерживался на одном месте слишком долго. Неожиданно она ощутила затылком, что кто-то на нее смотрит. Она заправила завиток волос за ухо, но не отважилась оглянуться. Заерзав на скамейке, она подумала, что в силе этого взгляда есть нечто знакомое — приятно знакомое. Представив, что, может быть, это отец смотрит на нее с улицы, не желая быть увиденным, она почувствовала внезапный прилив храбрости и обернулась. Полными надежды глазами она сквозь зимний туман оглядела толпу незнакомых лиц, но никого не узнала. Она разочарованно вздохнула, посмотрела на часы и решила, что пора возвращаться к машине.

Опустив взгляд на тротуар, она брела по улице, раздумывая над проблемой предстоящего Рождества. Вернувшись к автомобилю, она обнаружила, что шофер уснул, и постучала в окно. Он мгновенно очнулся, отпер замок и вышел, чтобы открыть для нее дверь. Но Федерика уже заметила письмо и самостоятельно уселась в машину. Она распорядилась доставить ее домой и трепетной рукой взяла конверт с ее именем. Почти наверняка это было очередное послание отца, поскольку он не знал ее имя по мужу, и ни один из ее знакомых не использовал бы фамилию Кампионе. Раскрыв конверт, она так жадно впилась глазами в напечатанный текст, как будто это было послание от самого Бога.


«Разве может тиран править свободными и гордыми иначе, чем подавляя их свободу и попирая их гордость? Если есть у вас забота, от которой должно избавиться, то, скорее всего, это забота, избранная вами, но не та, что возложена на вас. И если есть у вас страх, который следует рассеять, то причину этого страха ищите в собственном сердце, а не в руке, дрожащей от него».


Она ощутила, как ее щеки охватывает жар стыда.

— Остановите машину, мне нужно выйти, — внезапно приказала она.

— Что, прямо сейчас? — воскликнул шофер, глядя на нее в зеркало.

— Сейчас, — повторила она.

— Да, мадам, — ответил он, не скрывая своего изумления. Он свернул на тихую улочку и припарковался у обочины. Федерика распахнула дверь и вышла на мокрый тротуар. Она быстро шла по дороге, пока не нашла маленькое кафе. Зайдя в него, она присела за столик, заказала чашку чая и в ужасе уставилась на записку. Неужели у нее совсем нет гордости? Действительно ли ее жалкое положение вызвано собственной слабостью и бесхарактерностью? Является ли в действительности Торквилл, человек, которого, как ей думалось, она любит, тираном, контролирующим каждый ее шаг?

Она так слепо барахталась в невзгодах, испытывая к себе исключительно жалость, и никогда даже не смела помыслить, что ее спасение полностью находилось в ее руках. Повиновение оказалось для нее более привычным, чем противодействие. Сейчас она раболепствовала из-за недостатка внутренней силы. Она задумалась и снова перечитала эти строки, внезапно все стало очевидным. Уставившись в свой чай, она беспощадным лучом истины осветила свое замужество. То, что она увидела, устрашило ее. Она позволила Торквиллу полностью контролировать все стороны своей жизни — от одежды, которую она носила, до людей, с которыми она общалась. С горечью вспомнила она, как ловко удерживал он ее от поездок домой в Польперро. Один за другим припоминала она все его постепенные шаги, предпринятые к завоеванию полной диктатуры. Ее любви оказалось ему недостаточно, он пожелал и ее свободы. Сэм оказался прав. Ей хотелось бы набраться тогда храбрости и взять его протянутую руку помощи. Даже Артур предупреждал ее, но она ничего не желала слушать.


Когда уже в конце дня она возвратилась домой, Торквилл отсутствовал. Она открыла холодильник, достала бутылку грейпфрутового сока и затем поднялась наверх, чтобы набрать в ванну воды. В приступе решительности ее тело охватила дрожь. Она отправится на Рождество в Польперро, независимо от того, понравится это Торквиллу или нет. В сущности, она приготовилась к восстанию. Она разделась и надела пеньюар, продумывая, что собирается ему сказать. Все казалось простым, но она боялась, что, когда встретится с ним лицом к лицу, ее горло сдавит привычный страх.

Затем она запаниковала, что он может применить новую уловку, припомнив его угрозу увезти ее на Маврикий, и сжалась в приступе отчаяния. Она все равно не скажет… Федерика задумалась вдруг о том, что даже не имела ежедневника, всегда разрешая ему планировать все самому. Ей следует быть настороже, чтобы он не смог больше ею манипулировать. Она спустилась вниз, в его кабинет, и начала открывать все ящики в его письменном столе. Там все было педантично разложено по местам, даже карандаши лежали аккуратным рядом, заточенные до одинаковой длины, хотя ими вряд ли пользовались. Ничего не обнаружив в столе, она продолжала обыск в шкафах, но снова ничего не нашла. Ни билетов на самолет, ничего. Она бросилась наверх, в большую гардеробную комнату, где начищенные до блеска туфли, каждая пара которых была снабжена аккуратными распорками из красного дерева, выстроились парадными шеренгами.

Внезапно целью ее поиска стал не ежедневник, а что-либо еще, будто она вдруг сразу выросла и получила наконец способность видеть мир вне пределов кокона, изобретенного для нее мужем. Ее пальцы лихорадочно обыскивали карманы его пиджаков и брюк, развешанных идеальными рядами на деревянных плечиках. Сердце Федерики тревожно стучало, поскольку она понимала, что он может появиться в любую минуту. Неутоленное любопытство привело ее к его прикроватной тумбочке, где ее пальцы нащупали квадратную книжку. Она достала ее и раскрыла. Это оказалась записная книжка в кожаном переплете, страницы которой от руки были заполнены перечнями необходимых дел. На первой странице лежала поляроидная фотография молодой женщины, сидевшей в обнаженном виде на стуле с бесстыдно раздвинутыми ногами и улыбавшейся с осознанием силы своих сексуальных чар. Сердце Федерики сковал лютый холод. Она узнала лицо и тут же вспомнила ситуацию, при которой было сделано это фото. Но почему же ей понадобилось так много времени, чтобы все вспомнить и все раскрыть?


Федерика позвонила Эстер. Подруга сразу же уловила в ее голосе странные нотки и поняла, что произошло нечто драматическое.

— Что он с тобой сделал? — прямо спросила она.

— Ты мне срочно нужна, прямо сейчас, — взмолилась Федерика, и ее глаза наполнились слезами. — Сможешь приехать и забрать меня отсюда?

Эстер положила трубку, прихватила свою связку ключей и захлопнула дверь, ни слова не говоря Молли, высунувшей голову из ванной комнаты и терявшейся в догадках, что же такое происходит.

Когда Эстер подъехала к дому Федерики, та стояла в дверном проеме в одном пеньюаре, прижимая к груди простую деревянную шкатулку. Она спустилась по ступеням, испуганно огляделась и нырнула в ожидавшую машину.

— Ты поедешь в таком виде? — изумленно прошептала Эстер.

Федерика разразилась плачем.

— Да, потому что это все, что я взяла с собой после свадьбы. Свою шкатулку и свое доверие.

Только после того как она оказалась в безопасной квартире в Пимлико, всхлипывания Федерики превратились в истерический смех. Молли и Эстер озабоченно переглядывались, припоминая свадьбу Элен, во время которой она с таким же маниакальным видом рыдала по Сэму. Когда она успокоилась настолько, что могла уже говорить, то вытерла глаза рукавом пеньюара и зашмыгала носом.

— Ты в порядке? — с тревогой спросила Молли.

— Да, мне уже лучше, — ответила она, с трудом контролируя свои эмоции. — Но только я забыла закрыть кран в ванной!

Глава 39

Торквилл вернулся домой и обнаружил, что по ступеням течет вода. Испугавшись, что с Федерикой что-то случилось, он помчался в спальню, путаясь ногами в мокром ковре и чувствуя, что от тревоги кровь ударяет в голову.

— Федерика! — кричал он. — Федерика! Ты в порядке? — Скользя и спотыкаясь, он направился в ванную, откуда лились потоки воды. Он закрыл краны и вытащил пробку. Раздался чавкающий звук. — Дерьмо! — выругался он, глядя на дорогие ковры, которые придется заменить.

Он стал разыскивать жену, но все, что от нее осталось, — это одежда, аккуратно сложенная на кровати. За дверью он обнаружил, что ее пеньюар отсутствует. Он снова позвал ее и перешел к осмотру остальной части дома. Ответа не последовало, за исключением эха собственного голоса, отражавшегося от стен.

Он был очень встревожен. Она просто исчезла, но нигде не было следов борьбы, взлома или беспорядка, не считая переполненной ванны. Наконец он взял телефон и вызвал шофера.

— Да, мистер Дженсен, — говорил Пол, припоминая последовательность событий, — она ходила в Сент-Джеймс по магазинам в течение часа, затем, когда я вез ее обратно, она совершенно внезапно попросила остановиться. Ну, как вы понимаете, мистер Дженсен, я был несколько обеспокоен. Она выглядела возбужденной…

— Нет, мистер Дженсен, я не знаю почему, но она побледнела, выскочила на тротуар и потом около часа сидела в кафе. Когда я снова привез ее домой, она выглядела вполне нормально. Потом я отправился к себе, мистер Дженсен, потому что она сказала, что больше во мне не нуждается. — Последовала короткая пауза. — Мистер Дженсен? — спросил шофер, боясь, что, возможно, совершил ошибку. — Мистер Дженсен? Миссис Дженсен больше не нуждалась во мне, разве нет?

— Хорошо, Пол, — ответил Торквилл, но его голос на середине фразы прозвучал надтреснуто. Он положил трубку и задумчиво почесал подбородок. Затем что-то подсознательно привлекло его взгляд. Ящик его прикроватной тумбочки был слегка приоткрыт, поскольку Федерика не удосужилась его полностью закрыть. Торквилл всегда замечал детали. Он открыл ящик и обнаружил в нем лежавший вниз обложкой ежедневник совсем не в том положении, в котором он его оставил. Торквилл поднял его и раскрыл. С глубоким стоном, вырвавшимся из груди, смотрел он на фото Лючии, которое он засунул изнутри под обложку. Теперь все стало на места… Она бежала в таком состоянии, что даже забыла закрутить краны.

Он вытащил снимок и разорвал его в мелкие клочки, прежде чем в ярости выбросить в мусорное ведро. Она превратно все поняла, ведь эта фотография была сделана много лет назад. Он все объяснит ей, и она простит его. Торквилл окинул взглядом комнату, чтобы выяснить, упаковала ли она чемодан, но понял, что она этого не сделала. Более того, она ничего не взяла, даже нижнего белья, и исчезла в одном пеньюаре. Он облегченно расслабил плечи. Очевидно, что она планировала вернуться. В конце концов, как далеко можно отправиться в одном пеньюаре?


Федерика все рассказала Молли и Эстер, опустив только эпизод, связанный с анонимными поэтическими строками, которые должны были оставаться ее тайной, пока она не найдет отца.

Три подруги сидели у батареи газового отопления с двумя бутылками дешевого красного вина, а Кенни Роджерс пел «Это прекрасное время для того, чтобы ты оставила меня, Люсиль».

Молли была шокирована безрадостной ситуацией Федерики. Оказалось, что она ничего не увидела за одеждой от кутюр и сумочками из крокодиловой кожи.

Эстер слушала подругу с глубокой симпатией.

— Скажу тебе, Феде, — я догадывалась, что ты несчастлива. Что ты намерена сейчас делать?

— Отправиться домой в Польперро и начать все сначала, — просто сказала она.

— Ты хочешь сказать, что бросаешь Торквилла? — воскликнула Молли, зажигая сигарету.

— Разумеется, она собирается бросить Торквилла, — заверила ее Эстер. — Это настоящее чудовище. Ты заслуживаешь лучшей участи, — добавила она, дружески сжимая руку Федерики.

— О, я больше в жизни не посмотрю на другого мужчину, — порывисто выдохнула Федерика. — Я хочу побыть одна и принять собственное решение. Мне нужно узнать саму себя. Сейчас я уже ни в чем не уверена.


Когда прозвенел телефонный звонок, девушки застыли на месте. Молли и Эстер взглянули на Федерику, смотревшую на них в страхе.

— Молли, ты ответишь, — сказала она огрубевшим от волнения голосом. — Ты меня не видела, — добавила она, нахмурившись.

Молли встала, и вино быстро перекочевало из ее головы к ногам, приведя ее в состояние трезвости. Она глубоко вздохнула и сняла трубку. В комнате воцарилась тишина ожидания.

— Алло, — ответила Молли, пытаясь говорить нормальным голосом. Ее плечи опустились. — Сэм! Какого черта ты мне сейчас звонишь? У нас кризис, вот почему. Что, сейчас? Боже! Тебе придется спать в гостиной, а Федерика ляжет с Эстер… это долгая история, расскажем, когда приедешь… Ладно, до встречи. — Она с улыбкой положила трубку. — Еще один участник нашей вечеринки, — засмеялась она. — Давайте достанем еще бутылочку вина.


— Сэм опоздал на свой чертов поезд, — провозгласила Молли, отправляясь в кухню.

— Ну, это на него похоже, — вздохнула Эстер. — С тех пор как умер Нуньо, он витает где-то в собственном мире.