И пусть неотвратимость разлуки пронзает сердце болью, а страдания подобны чудовищной пытке, она должна прежде всего думать о нем.

Вспомнив тотчас прекрасное лицо, руки, обнимавшие ее, губы, приникавшие к ее губам, она зарыдала, и ей казалось, будто каждая слезинка это капля ее крови.

«Чем скорее я исчезну, тем лучше, — пыталась она заглушить рыдания, ведь каждый день отсрочки сделает расставание тяжелее как для Торквила, так и для меня».

В течение нескольких дней он будет занят похоронами герцогини, ему придется помогать герцогу принимать не только Мак-Нэирнов, но также и Мак-Донаванов.

«Это будет подходящее время, для того чтобы уехать, — всхлипывала Пепита, — никто не обратит на меня внимания».

Пожалуй, самым разумным будет вернуться в маленькую деревню, где она и Дениза жили вместе с отцом вплоть до его смерти.

По крайней мере обитатели знают ее.

Кроме того, там, наверное, все еще живут доктор, викарий и многие представители торгового сословия, хорошо знавшие ее отца.

Они войдут в ее положение и помогут продержаться, пока она не найдет работу, которая даст ей средства к существованию.

«Мне придется попросить помощи у кого-то в замке», — подумала она и решила, что единственный человек, которому она могла бы довериться, — миссис Сазэрленд.

Она не сомневалась, что домоправительница сохранит ее тайну и одолжит сумму, достаточную, чтобы доехать от Эдинбурга до Лондона на поезде.

И тут у нее возникла мысль, что, возможно, путешествие морем обойдется дешевле, хотя она не была в этом абсолютно уверена.

Но если это действительно так, она сможет добраться до Эдинбурга в рыбацкой лодке, а там пересесть на судно, отправляющееся на Юг.

Ей никогда еще не приходилось принимать самостоятельно подобные решения, но теперь жизнь вынуждает ее быть разумной и решительной и ни на кого не полагаться.

От мысли о будущем, в котором не будет Торквила, она вновь заплакала, стыдясь собственной беспомощности.

Было уже довольно поздно, когда миссис Сазэрленд вошла в спальню с ужином.

Пепита торопливо вытерла глаза и села, опершись спиной на подушки.

Она выглядела измученной и слишком бледной, но уже не такой слабой.

— Я задержалась, мисс. Весь замок в ужасном расстройстве и беспорядке, но я принесла вам немного поесть, — говорила миссис Сазэрленд, направляясь к кровати.

Она поставила поднос на столик.

— Они увидели ее светлость в море, но уже ничего нельзя было сделать, чтобы спасти ее. На ее лице были страшные кровоподтеки от удара о скалы!

Пепита содрогнулась, представив это жуткое зрелище.

Между тем миссис Сазэрленд продолжала:

— Мистер Торквил помогает его светлости, и вам не надо беспокоиться о детях. Они уже в постели. Все эти происшествия их крайне утомили.

— Я думала, они придут ко мне сказать доброй ночи, — заметила Пепита.

— Они хотели, но я им не позволила, — заявила миссис Сазэрленд. — Вам хватает переживаний за один день! Вы выглядите изможденной от всего этого! А теперь кушайте ваш суп, пока он горячий, и вы почувствуете себя лучше.

Пепита пыталась последовать ее совету, тем более что ей принесли великолепное рыбное блюдо, но смогла съесть лишь несколько ложек.

Она снова легла, мучительно размышляя над своим планом.

В эту минуту она так сильно тосковала по Торквилу, что ей казалось, он должен почувствовать, как отчаянно она нуждается в нем.

Потом вновь явилась миссис Сазэрленд, чтобы унести поднос.

Когда она спросила Пепиту, не нужно ли ей еще чего-нибудь, девушка произнесла неуверенно:

— Мне нужна ваша помощь, миссис Сазэрленд.

— Конечно, мисс. Что я могу сделать для вас?

— Я… я должна… уехать, — пролепетала Пепита, — но так как… я не хочу… расстраивать детей… не хочу, чтобы они подумали, будто я оставляю их… я должна уехать тайно… и никто не должен знать об этом, пока я… не уеду.

Миссис Сазэрленд несколько секунд смотрела на нее с удивлением, а затем сказала:

— Что заставляет вас уехать, если дети так любят вас? Я думала, вы счастливы здесь.

— Очень… счастлива!

— молвила Пепита прерывающимся голосом. — И в то же время, как вы понимаете, поскольку я англичанка, мне лучше уехать в интересах детей-шотландцев.

— Это верно, — согласилась миссис Сазэрленд.

— И все-таки мы очень полюбили вас. Теперь, узнав вас, мы можем понять, почему лорд Алистер женился на вашей сестре и нашел счастье на другой земле.

— Благодарю вас, — кивнула Пепита. — Я всегда буду помнить ваши добрые слова, миссис Сазэрленд, но я знаю, что мне надо уехать.

— У вас есть куда уехать, мисс?

Пепита не могла солгать, и, слегка вздохнув, она призналась:

— Нет, я еще должна найти место… но это будет… трудно сделать, потому что у меня… нет денег.

Она увидела изумление на лице миссис Сазэрленд и поспешила добавить:

— Может быть… вы смогли бы одолжить мне на дорогу до Юга… я бы вернула вам потом… Я не хочу просить его светлость об этом, поскольку он может нечаянно проговориться детям, что я оставляю их.

— Они будут очень скучать по вас, — заметила миссис Сазэрленд.

— Дети быстро забывают, — ответила Пепита. — У них будет так много новых, интересных занятий здесь, что им не придется долго скучать по мне.

— Я слышала, — осторожно произнесла миссис Сазэрленд, — что его светлость желает найти воспитателя для его малой светлости.

— Будет не… трудно также найти гувернантку для леди Жани, — добавила Пепита.

— Это правда, — согласилась миссис Сазэрленд. — И все-таки она не будет их тетей. Как мы всегда говорим: «Родная кровь — не вода!»

— Я должна уехать! — сказала решительно Пепита. — Поэтому, пожалуйста… помогите мне… и обещайте, что не скажете ни слова никому в замке.

— Я обещаю, если вы просите, но как вы сможете уехать без того, чтобы кто-нибудь не знал об этом?

И тогда Пепита поведала миссис Сазэрленд о своей идее относительно судна, которое доставит ее в Эдинбург.

— Я порасспрошу, кто может направиться туда, мисс, — пообещала миссис Сазэрленд. — Сама-то я никогда не уезжала далеко от замка, но в поместье есть люди, бывавшие и на Севере и на Юге, хотя я никогда не интересовалась, как они добирались туда.

Пепита коротко рассмеялась, но в смехе этом слышались слезы.

— Здесь малый мир, существующий сам по себе, миссис Сазэрленд, и вы счастливы, потому что принадлежите ему.

Говоря это, она думала, что единственное, чего она желала бы, — это остаться здесь с Торквилом и жить в его замке, забыв обо всем на свете.

За недолгое время пребывания в Шотландии она постигла, каким образом люди могут довольствоваться лишь своими заботами, охотой и близостью членов клана, сплотившихся вокруг своего вождя, и быть счастливыми, не завидуя внешнему миру.

Здесь у каждого столько дел, и с ними легко справляться, потому что рядом кровные братья, которые живут теми же интересами, стремятся к одной цели и чувствуют радость от этой общности, чего Пепита не находила в Англии.

Если б она была шотландкой из клана Мак-Нэирнов, она стала бы одной из них, и они проявляли бы и участие и позаботились о ней.

Тогда она не испытывала бы чувство одиночества, и огромный мир не был бы для нее чуждым пространством, в котором ей не к кому обратиться.

Она вспомнила, как Рори сказал, повторяя слова отца, что вождь является отцом клана, и именно отцом для своих людей был герцог.

Когда-нибудь Рори займет его место, и он будет принадлежать этим людям, как они будут принадлежать ему.

«Шотландцы так счастливы, очень счастливы», — завидовала им Пепита.

Но, как голос судьбы, в ее памяти снова всплыло, что они «ничего не забывают».

Девушка чувствовала неимоверную усталость, но никак не могла уснуть после ухода миссис Сазэрленд.

Она знала лишь одно: она должна уехать, и все, что дорого ей, все, что она любит, нужно оставить.

Мысль о разлуке с Торквилом разрывала ей сердце.

А сколько еще боли принесет ей разлука с Рори и Жани!

Они были ее единственными оставшимися родственниками, и она настолько ощущала их частью себя, что расставание с ними было подобно утрате рук.

От трепетного пламени в камине возникали странные тени; они словно безумные метались по большой комнате, и ей казалось, будто они полны призраков, явившихся из прошлого, чтобы поведать ей о мужчинах и женщинах, некогда спавших здесь и страдавших, как страдает она.

Но они по крайней мере принадлежали к клану владельцев замка и знали: где бы они ни оказались, хоть на краю земли, там всегда будет кто-нибудь из их рода, чтобы принять их и протянуть руку помощи.

«Есть ли кто на свете более одинокий, чем я?»— с жалостью к себе вопрошала Пепита.

И горькие слезы вновь подступили к глазам, от чего комната вместе с пляшущими тенями поплыла перед ней, вызывая головокружение.

И тут она услышала, как открывается дверь.

Сначала она подумала, что это Жани идет к ней из соседней комнаты.

Но затем поняла — открывается дверь в коридоре, и поразилась, увидев вошедшего.

Торквил закрыл за собой дверь и подошел к ее кровати.

— Почему… ты… здесь… что… случилось? Она говорила тихим голосом, боясь, что произошло нечто страшное.

— Я должен был увидеть тебя, моя любовь, — признался он.

— Я чувствовал, что нужен тебе, и подумал — может быть, зря — что ты несчастна сейчас.

Пепита замерла от изумления.

Конечно, он обладает интуицией, так же как она; интуиция подсказывает ему то, чего не чувствуют другие.

Он стоял, глядя на нее, озаренную светом камина, затем сел на край кровати и взял ее руку.

— Ты так прекрасна! — молвил он нежно. — Я пытался представить, какой длины твои волосы. Теперь я вижу их.

Она покраснела и, опустив глаза, тихо произнесла:

— Тебе… нельзя быть… здесь.

— Мы всегда должны быть вместе, — не слушая ее, продолжал он. — Я не мог заснуть. Когда я почувствовал, что ты зовешь меня, мое сердце откликнулось на твой зов.

Пепита умоляюще смотрела на него, и он заметил следы слез на ее щеках.

Очень осторожно, словно боясь испугать ее, он наклонился к ней, и его губы коснулись ее губ.

Он поцеловал ее нежно, прикоснувшись к ней словно к огромной драгоценности.

Поцелуй этот был не таким, — как прежние; он так растрогал ее, что слезы сами собой наполнили глаза и потекли по щекам.

Торквил целовал ее, пока сердце не начало биться, как в минуты прошлых встреч, и, когда его поцелуи стали более жадными и властными, она почувствовала, как возвращается к жизни ее тело, вознося его к звездам.

Она уже не была слабой и беспомощной. Она сияла от сотворенного Торквилом чуда.

— Я люблю тебя! — промолвил он глубоким голосом. — Это так поразительно, моя любимая! Я никогда не испытывал ничего подобного, но совершенно точно знаю, что мы принадлежим друг другу и никто из нас не сможет существовать без другого.

— Я… я… люблю тебя! — пролепетала Пепита. — Но, ты знаешь, нам это… не суждено.

— Нам суждено, — уверял ее Торквил, — любить друг друга. Наша любовь совершенна, она стала частью нашего существования, поэтому мы не можем жить без нее.

И словно желая предотвратить ненужный спор, он вновь целовал ее, целовал до тех пор, пока она не ощутила огонь, пылавший в ней и рвущийся к пламени, которое она чувствовала на его губах.

Затем он стал осыпать поцелуями ее нежную шею, вызывая в ней странное, неукротимое возбуждение, которого она не знала раньше.

Она протестующе прошептала что-то и попыталась оттолкнуть его от себя.

А между тем ее дыхание стало прерывистым, веки отяжелели, и она жаждала его поцелуев, как не желала ничего в своей жизни.

— Я не хочу испугать тебя, мое сокровище, произнес Торквил чуть хрипловатым голосом. — Я должен столькому научить тебя, что не могу больше ждать, когда мы будем вместе наедине и я смогу осуществить свою мечту.

Пепита хотела ответить, что это никогда не случится, потому что она должна оставить его.

Но в эту минуту она не могла вспугнуть их счастье, лишиться чуда его поцелуев, любви, которую видела в его глазах.

— Ты так прекрасна! — воскликнул Торквил. — Но я люблю тебя не только за это. Я обожаю твой смех, твою маленькую мудрую головку, твою доброту, ибо ты всегда думаешь не о себе, а о других. И знаю, нет на свете женщины, более бескорыстной, более женственной, нежели ты.

Он поцеловал ее вновь и затем приложил ее руку к своим губам.

— Все, чего мне хочется, — это остаться здесь на всю ночь, целовать и любить тебя, но, мое сокровище, ты непременно должна выспаться. Ты прошла через ужасные испытания сегодня, поэтому обещай мне, что завтра будешь отдыхать.

— Отдыхать? — Пепита с трудом верила, что не ослышалась.

— Дом наполнится скорбящими по герцогине, — объяснил Торквил, — шторы будут опущены, везде будет слишком мрачно и неприятно. Я не хочу, чтобы ты участвовала в этом.