Барбара Картленд - Шотландцы не забывают

Он положил ладонь на ее руку и добавил:

— Оставайся здесь с детьми, а я приду днем, чтобы повести их на прогулку. Конечно, охота и всяческие развлечения будут отменены до похорон.

— Д-да… я понимаю, — тихо молвила Пепита.

— Когда все это закончится, мы с тобой вернемся к нашим планам, — сказал Торквил.

— Теперь же я хочу, чтобы ты запомнила: я люблю тебя и очень скоро смогу доказать тебе, как сильно я тебя люблю!

Словно подстегнутый этой мыслью, он вновь наклонился к ней и поцеловал так, что в обоих зажглось неудержимое пламя, и Пепита желала только одного — быть ближе и ближе к нему.

Но, заставляя себя уйти, он произнес:

— Я обожаю тебя, моя милая, моя чудесная! Думай обо мне, сокровище мое, а я буду мечтать о тебе.

И не дожидаясь ответа, он вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

Пепита пожелала доброй ночи Жани — малышка обвила ручками ее шею.

— Я люблю тебя, тетя Пепита! — сказала она. — И мне нравится здесь, в этом большом замке.

— Ты счастлива, милая?

— Очень, очень счастлива! А завтра я буду учиться танцевать рил!

Пепита поцеловала девочку и стояла, глядя, как глазки ее медленно закрываются.

Когда она выйдет из спальни, Жани уже будет крепко спать.

Она прощалась с родным человеком, который так много значит для нее, и для нее была непереносимой мысль, что она никогда больше не увидит Жани или по крайней мере до тех пор, пока она не станет намного старше.

Она пыталась отогнать эту мысль, переходя из спальни Жани в комнату Рори.

Мальчик сидел на постели и читал книгу.

— Это очень интересно, тетя Пепита, — молвил он, когда она вошла. — Здесь говорится о битвах, в которых мы участвовали, и упоминается о моем клане — он сражался очень мужественно.

Пепите хотелось улыбнуться, услышав гордую нотку в его голосе, когда он сказал «мой клан»; конечно, он уже причисляет себя к Мак-Нэирнам.

Герцог недвусмысленно давал понять, что со временем Рори станет вождем.

По шотландским обычаям только мужчины участвовали в похоронах герцогини.

Пепита видела из окна, как траурный кортеж направлялся из замка к герцогскому кладбищу, находившемуся в центре леса.

Рори шел рядом со своим дедом, непосредственно за гробом, и девушка не могла смотреть на них без слез умиления.

Было очевидно, однако, что никто в замке не скорбел по герцогине искренне, по-настоящему, несмотря на опущенные шторы, креповые вуали и черные повязки на рукавах.

Пепита, будучи англичанкой, чувствовала себя незваным гостем и не вступала в контакты с многочисленными родственниками обоих кланов, съехавшихся со всей Шотландии; многие из них остановились в замке.

Теперь же все было кончено, последний провожающий отбыл после ленча.

За ужином она и Торквил останутся наедине с герцогом.

«Моя последняя ночь», — думала Пепита, чувствуя невыразимые страдания, разрывающие сердце надвое.

Она прошла из комнаты Рори в свою, где ее ожидала миссис Сазэрленд.

— Все устроено, мисс, — сказала домоправительница тихим голосом, когда Пепита закрыла за собой дверь.

— Мой племянник отнесет ваши чемоданы вниз к причалу, где вас будет ждать лодка в полпятого утра.

Она остановилась, и добавила:

— Судно, которое повезет вас в Эдинбург, отправляется в пять часов, и вы не должны опоздать на него.

— Я не опоздаю, — молвила девушка, — и благодарю вас за все, что вы сделали для меня.

— Не могу сказать, что это доставило мне удовольствие, — ответила миссис Сазэрленд, ведь я не хочу, чтобы вы уезжали. Но вам виднее, что лучше для вас, и я не имею права спорить с вами.

— Благодарю вас.

— Я приду к вам в четыре часа, — продолжала миссис Сазэрленд, — принесу вам деньги.

Она посмотрела в конец комнаты, где стоял чемодан Пепиты.

— Я упаковала все. Вам останется лишь положить в чемодан платье, которое вы наденете к ужину. Дорожный костюм и теплое пальто, которое вам понадобится, лежат на стуле.

— Благодарю вас… миссис Сазэрленд… благодарю вас!

Она боялась сказать еще что-нибудь, так как могла расплакаться.

Как будто поняв ее чувства, миссис Сазэрленд поспешила выйти со словами:

— Если вам понадобится помощь, когда вы станете одеваться к ужину, позвоните в колокольчик. Я буду в своей комнате.

Пепита прижала руки к лицу, отчаянно пытаясь сохранить самообладание и удержать слезы.

Теперь, когда час отъезда был так близок, она чувствовала неспособность совершить задуманное, хотя знала, что выбора нет.

Ей необходимо исчезнуть; откладывая отъезд, она лишь ухудшит положение…

Воспитатель для Рори должен прибыть в конце недели.

А очень приятная женщина, которую пригласили учить обоих детей танцевать рил, скорее всего, та самая гувернантка, предназначенная для Жани.

Герцог еще ничего не говорил, но чутье подсказывало ей, что именно это он планирует, и она не хотела дожидаться унизительного увольнения.

Она не встречалась с Торквилом наедине с того времени, когда он приходил к ней в спальню в день смерти герцогини.

И тем не менее она знала, что они живо ощущают друг друга, как тогда, когда были вместе в одной комнате.

Несмотря на свою занятость в организации похорон и на присутствие в доме множества приезжих, он думает о ней; как и она тоскует по нему.

— Я люблю его, — шептала она.

Может быть, она никогда не увидит его вновь, но он навсегда останется в ее сердце.

Пепита медленно переоделась в вечернее платье, которое миссис Сазэрленд оставила неупакованным.

Она заметила мельком, что это платье сестры и что оно, пожалуй, слишком нарядно для обычного вечера.

Ну что ж, пусть Торквил увидит ее в последний раз в лучшем наряде.

С этой мыслью она стала укладывать волосы и делала это дольше обычного.

Было еще слишком рано идти в гостиную, и она открыла чемодан, чтобы положить в него платье, в котором была целый день.

Пока она занималась этим, раздался стук в дверь за ее спиной, и она подумала, это миссис Сазэрленд хочет помочь ей надеть вечернее платье.

— Войдите! — молвила она и добавила, когда дверь открылась:

— Благодарю вас за то, что так прекрасно все упаковали, намного лучше, чем удалось бы это мне.

Ответа не последовало, и Пепита, повернув голову, увидела, что в комнату вошла не миссис Сазэрленд, а Торквил.

Она ахнула от неожиданности, а он сделал несколько шагов вперед и спросил:

— Упаковали? Что это значит? Ты упаковываешься?

Он держал что-то в руках и положил это на стол рядом с кроватью, затем подошел к ней, не отрывая глаз от чемодана.

— Что произошло? Что ты делаешь?

Вопросы пугали и обезоруживали девушку.

— Я… я… уезжаю.

Голос ее был чуть громче шепота, ей казалось, будто у Торквила сердитое лицо, и она ощутила внутреннюю дрожь.

— Уезжаешь? — повторил он. — Неужели ты можешь быть столь жестокой, столь чертовски жестокой, чтобы оставить меня?

— Я… я должна, — оправдывалась Пепита. — О дорогой… попытайся понять… я должна уехать!

— Почему?

— Потому что я… люблю тебя слишком сильно, чтобы… разрушить твою жизнь.

Ей было трудно произнести эти слова, и они рассыпались как горошины.

Торквил протянул к ней руки.

Его пальцы впились в нее, и она потупилась, увидев в его глазах гнев, о каком даже не могла помыслить.

— Как смеешь ты!

— воскликнул он.

— Как смеешь ты уезжать! Разве ты не понимаешь, что, куда бы ты ни поехала, я последую за тобой и как бы изобретательно ты ни пыталась скрыться, я найду тебя?

Слова эти прозвучали надрывно и грубо, и она поняла — он в гневе потому, что боится потерять ее.

— Пожалуйста… пойми, — умоляла она. — Пожалуйста, осознай, я не могу остаться здесь и… разрушить все, что… близко тебе.

Она всхлипнула.

— Тебя… отошлют, как Алистера. Ты станешь… изгнанником, а я не смогу… вынести, если это случится с тобой.

— Почему ты не сможешь вынести этого? Ей показался странным этот вопрос, но она ответила:

— Потому что… я люблю тебя… я люблю тебя так сильно, что хочу защитить тебя.

— И ты думаешь, будто защищаешь меня, отнимая то, что значит для меня больше, чем сама жизнь?

Он смотрел на нее, и гнев исчезал из его глаз.

Он сильно, почти грубо прижал ее к себе, но его лицо излучало нежность.

— Глупенькая моя, есть ли что-то более существенное, чем наша любовь? У нас с тобой есть то, что гораздо важнее, нежели положение, семья, клан или национальность.

Пепита спрятала лицо у него на груди.

А он приподнял пальцем ее подбородок и посмотрел на нее.

Она была очень бледная, и слезы бежали по ее щекам.

Он не мог отвести от нее взгляд.

— Ты — моя, и ни человек, ни Бог не заберет тебя у меня!

— с жаром промолвил Торквил.

И вновь его губы прильнули к ее губам, и вновь волны блаженства захлестнули обоих.

Он прижимал ее к себе все сильнее и сильнее и целовал, пока она вновь не ощутила себя его неотъемлемой частью.

Трепет пробежал по всему ее телу, и когда он поднял голову, она могла лишь прерывисто прошептать:

— Я люблю тебя… я люблю тебя!

И вновь скрыла свое лицо у него на груди.

— Ты никогда не оставишь меня! — взволнованно произнес Торквил.

Он коснулся губами ее волос.

— Мы поженимся немедленно, и я пришел сюда, чтобы сказать тебе — мы сегодня обсудим это с герцогом.

— Нет… нет! — воскликнула в ужасе Пепита.

Она взглянула на него и замерла, пораженная, потому что он улыбался, а в глазах его искрилось счастье.

— Ты не спросила меня, почему я пришел к тебе именно теперь, — тихо заметил он, — и как же замечательно, что я сделал это!

Он бросил мгновенный взгляд на ее открытый чемодан и продолжал:

— Я ведь принес тебе подарок!

— П-подарок? — пролепетала девушка.

— Нечто неожиданное, и оно нуждается в объяснении.

Торквил не двигался.

Она, все еще в его объятиях, посмотрела на стол, где лежало нечто, завернутое в белую бумагу.

Его он держал в руках, когда вошел в спальню.

— Прежде всего, мое сокровище, — улыбнулся Торквил, — я хочу, чтобы ты назвала мне имя твоей бабушки.

— М-моей… бабушки? — изумилась Пепита.

— Матери твоего отца, — с едва заметным нетерпением уточнил Торквил. — Ты помнишь ее имя?

— Конечно, — пожала плечами Пепита, — но я не знала ее, потому что она умерла, когда мой отец был еще маленький, и мой дедушка женился второй раз. Папа часто рассказывал о своей мачехе, которую очень любил, но он не помнил своей родной матери.

— Но ты знала ее имя?

— Ее фамилия — Ламонт, и я всегда думала, что она из французского рода.

Торквил улыбнулся.

— Нет, дорогая, — из шотландского! Пепита от неожиданности широко раскрыла глаза.

— Как… ты сказал?

— Я сообщаю тебе то, — ответил Торквил, — Что ты должна была узнать давным-давно: твоя бабушка, Мэри Ламонт, происходит из клана, возникшего в Коуэле в середине XIII века.

Пепита ошеломленно уставилась на него.

— Ламонты все еще владеют землей в Коуэле, и многие члены этого клана живут вокруг озера Страйвен.

Наступившая тишина показалась обоим звенящей.

Наконец Пепита промолвила:

— Я не могу… поверить, что… то, о чем ты… сказал, действительно… правда!

— Я сказал тебе лишь то, что ты фактически на одну четверть шотландка со стороны отца, и, кроме того, у твоей матери был прапрадед, которого звали Роуз.

— Роуз?

— переспросила Пепита.

— Но это не шотландское имя?

Торквил рассмеялся.

— Роузы селились в окрестностях Нэирна в XII веке, и один из них, твой прадед, принимал «Красавчика принца Чарли»в Килравоке незадолго до битвы при Калодене.

У Пепиты перехватило дыхание.

— Неужели… это… правда? — с трудом выговорила она.

— Я вижу, мое сокровище, ты очень невежественна в отношении своих предков. Тебе необходим шотландский воспитатель, и я предлагаю себя в качестве компетентного учителя как по этому, так и по другим предметам.

Ей снова пришлось прятать слезы, прижавшись к нему.

Но теперь это были слезы радости, хотя то, что он сказал, все еще казалось слишком невероятным.

Понимая, что она должна чувствовать, Торквил продолжал:

— Я не мог поверить, что в выдающейся семье твоего отца нет хотя бы одного шотландского предка. Поэтому я послал человека, сведущего в генеалогии, которому я доверяю, в Гербовую коллегию в Эдинбурге.

Он поцеловал Пепиту в лоб.

— Так вот, он вернулся сегодня вечером с информацией, что в тебе вполне достаточно шотландской крови, мое сокровище, чтобы, с точки зрения герцога, как и любого другого приверженца традиций, ты могла стать чрезвычайно подходящей женой для представителя клана Мак-Нэирнов.