Что-то дрогнуло в его душе. Одиночество… он хорошо знал, что это такое. Одиноким был Джуд Куинси, ожидавший его возле магазина «Семь-одиннадцать», подпирая ногой стену. Одинок был и маленький Крис Лаллек, с волнением ожидавший прихода родителей, чтобы попросить денег на форму для оркестра. Одинока и эта худощавая разведенная женщина, тщетно внушающая себе мысль о том, что больше уже не любит своего блудливого мужа.

Он не стал дожидаться ее поцелуя. Он поцеловал ее сам – открытым, влажным французским поцелуем. Он постарался быть честным и искренним, забыв о том, как обнажаются в улыбке ее десны, как неестественно выглядят ее волосы, взбитые в копну, несоразмерную с ее узеньким маленьким личиком.

Он был достаточно искушен в технике поцелуя и сейчас полностью отдался чувственному порыву, когда руки скользят по спине, языки сплетаются и одна тень поглощает другую.

Все закончилось, когда руки Кэти добрались до задних карманов его джинсов и она слегка расставила ноги. Но в своем сочувствии он не собирался заходить так далеко.

Он высвободился из ее объятий, отступил на шаг и крепко сжал обе ее руки.

– Послушайте, – хриплым голосом произнес он, – я должен идти. Теперь уж вы сами о себе позаботьтесь.

– Да. И вы тоже.

Когда они разомкнули руки и она осталась на ступеньке крыльца, он не смог удержаться от вздоха облегчения.


Странно: женщина ему не понравилась, но в последующие пару дней не шла у него из головы. Потом он понял почему: он сравнивал ее с Ли Рестон. У Кэти была кукольная прическа – не то что короткая, не тронутая перманентом стрижка Ли, которая годилась для любой погоды – и дождя, и ветра. Черты лица Кэти были лишены той мягкости, которая была присуща лицу зрелой женщины, и она, скорее, походила на одиннадцатилетнюю девочку. Ее худое, изможденное лицо нельзя было и сравнить с пышущим здоровьем лицом Ли. И эти десны… о, черт бы их побрал. А действительно ли он поцеловал ее французским поцелуем? Пожалуй, поцелуй сам по себе был бы и неплох, если бы еще не вспоминать о нем. Короткое знакомство с Кэти Суитзер убедило Кристофера лишь в одном: она далеко не Ли Рестон.

Черт возьми, Ли прочно завладела его мыслями. Не проходило и дня, чтобы он не думал о ней, выискивая предлоги, чтобы увидеть ее, которые в конце концов отвергал.

Прошло несколько дней после злополучного свидания, а он так и не виделся и даже не разговаривал с Ли. И вот однажды, стоя на кухне и выкладывая в вазочку мороженое, он заметил, как кто-то просовывает под дверь письмо. Реакция его была профессиональной: он кинулся к двери и тут же широко распахнул ее, готовый противостоять любому нападению.

От двери испуганно отпрянула Ли.

– Кристофер! – Она прижала руку к сердцу. – Боже, как ты меня напугал! Я не думала, что ты дома. Мне казалось, ты работаешь в эти дни.

– У меня сегодня выходной. – Он огляделся по сторонам, потом посмотрел на конверт, лежавший на полу. – Что это?

– Это, по-видимому, твое… попало в бумаги Грега. Похоже на страховую карточку. Я, должно быть, прихватила ее случайно, когда выгребала кое-какие вещи из кухонного шкафа.

Он вскрыл конверт и внимательно осмотрел карточку.

– А, да… я как раз искал ее.

– Извини. – Она пожала плечами.

– Вы могли бы отправить ее по почте.

– Я знаю. Я просто проезжала мимо.

Он окинул ее взглядом. Она была в зеленой хлопчатобумажной юбке, белой блузке и шлепанцах. Здоровая внешность выгодно отличала ее от Кэти Суитзер. Он не ошибся: он пытался встретиться с другой, но лишний раз убедился, насколько приятно ему общество именно этой женщины, что стояла сейчас перед ним.

– Хотите зайти? – Он отступил назад и жестом пригласил ее пройти на кухню.

– Нет. Мне нужно ехать домой, готовить ужин Джои.

– Ну что ж… – Они немного помолчали, словно обдумывая, правильно ли она поступает, и он все-таки возобновил свое приглашение:

– Черт возьми, но вы же можете зайти хотя бы на минутку!

– А чем ты там занимаешься? – И она, привстав на цыпочки, заглянула в открытую дверь.

– Выкладываю мороженое.

– Это в ужин-то?

– Да. Хотите?

Она опустилась на каблуки.

– Нет, я действительно должна идти.

– Ну хорошо, – сказал он, принимая ее решение, но чувствуя, что, если бы ей надо было идти, она бы уже давно ушла. Но они оба знали, что именно этого ей как раз и не хотелось.

– Привет Джои. Я тоже должен идти, извините, – добавил он с некоторым раздражением, – у меня мороженое тает.

– Право, тебе не стоит так на меня злиться.

Если бы кто-нибудь мог им сейчас подсказать, насколько по-детски звучит их диалог, они бы ни за что не поверили.

– Я на вас не злюсь.

– Вот и хорошо. А что, имею я право передумать насчет мороженого?

Он жестом пригласил ее войти, закрыл дверь и провел на кухню, достал стеклянную вазочку и выложил мороженое.

– Вам чем-нибудь полить сверху? – Он открыл шкафчик и пошарил в нем рукой. – Вот есть шоколад, карамель и…

Он выудил какую-то заплесневелую бутылку и метким броском отправил ее в мусорное ведро рядом с плитой.

– Кажется, есть только шоколад и карамель.

– Карамель.

Он вытряс тягучую карамель прямо из банки, облив заодно и свой палец, который тут же облизал. Закрыв банку, убрал ее в шкаф, достал ложки и поставил две вазочки с мороженым на стол.

– Садитесь, – скомандовал он.

– Спасибо.

Какое-то время они ели молча, потом Ли спросила:

– Ну и как прошло свидание?

– Отлично, – ответил он. – У нее есть собственный шар для игры в кегли.

Последовала долгая пауза, прежде чем Ли осмелилась продолжить:

– Так ты собираешься еще раз встретиться с ней?

– А почему вы спрашиваете? – Он внимательно следил за ней, но она старалась избегать его взгляда.

– Просто интересно, вот и все.

Он встал, взял со стола вазочки из-под мороженого, ополоснул их и положил в посудомоечную машину. Из дальнего угла кухни он продолжал наблюдать за ней. А она все сидела за столом в ожидании ответа.

Молчание затянулось. Наконец он вздохнул – с невероятным усилием, словно снимая с себя тяжкий груз, – и решительно ответил:

– Нет.

Она резко обернулась и посмотрела на него, но промолчала.

– Она несчастная женщина, – добавил он, возвращаясь к столу и усаживаясь справа от нее. На столе лежали щипчики для ногтей. Он взял их в руки и время от времени теребил их большим и указательным пальцами, постукивая ими по крышке стола. – Она – трогательное, хрупкое создание, обманутое каким-то ничтожеством, который изменил ей с ее лучшей подругой и женился на ней.

– Можно назвать ее по имени? – попросила Ли.

Он взглянул на нее, и щипчики замерли в его руках.

– Кэти, – сказал он, – ее зовут Кэти Суитзер.

Ли сидела не двигаясь, положив руки на стол, и неотрывно смотрела на Криса.

Он оставил в покое щипчики и продолжал:

– Она говорила о нем весь вечер. Никак не могла остановиться. Рассказала, что он возражал против ее игры в кегли. Что больше не навещает детей. Что первый же парень, с которым она познакомилась после развода, так больше и не объявился. А когда я провожал ее до двери, она все сокрушалась о том, что весь вечер вспоминала бывшего мужа, и еще о том, что и я тоже больше не появлюсь у нее. Потом она попросила поцеловать ее.

Он перевел взгляд на Ли и уже больше не отводил его. Голос его звучал теперь не так резко и отрывисто.

– Она сказала, что очень одинока и что доверяет мне, потому что я полицейский, и попросила поцеловать ее один лишь раз, даже позволив представить на ее месте кого-нибудь другого.

На этот раз молчание затянулось дольше обычного.

Наконец Ли спросила:

– Ну и что же ты?

Он ответил не сразу, и все это время они неотрывно смотрели друг другу в глаза.

– Да, – прозвучал наконец его голос – тихо, словно издалека.

Его лаконичный ответ не разрешил ее сомнений: целовал ли он ту женщину или все-таки представлял на ее месте другую? Он подумал, что не стоит раскрывать полной правды. Напряжение, витавшее в воздухе, исходило от обоих. Они судорожно пытались разобраться в своих чувствах, боялись признаться в них даже самим себе – слишком велика была пропасть лет между ними, слишком много проблем эти чувства рождали. Можно было бы и дальше сохранять видимость приятельских отношений, но оба они понимали, что нельзя долго сдерживать то, что сдержать невозможно.

И прежде всего она должна была узнать о нем все. Он отважился рассказать то, о чем так редко говорил в своей жизни.

– Ли, я думаю, пришло время, когда вам стоит узнать обо мне всю правду. Наберитесь терпения, если сможете, потому что кое-что вы уже слышали. История моя долгая, но, пока вы не выслушаете ее, вы не сможете до конца понять меня.

Кристофер заерзал на стуле, и деревянное сиденье жалобно скрипнуло под его тяжестью. Он опять взялся за маникюрные щипчики, зажал их в ладони и уставился на них так, словно в этот миг в голове его рождалось великое научное открытие.

– Я уже кое-что рассказывал вам о своем детстве. О том, как мать и отец оставляли на мое попечение маленькую сестренку. Их волновала лишь перспектива очередной пьянки. О том, чтобы накормить детей, никто не заботился. Если в доме было кое-что из еды – что ж, отлично. Если нет – черт с ней, с едой.

По соседству с нашей хибарой находилась овощная лавка. «Красный филин». Я вычислил день, когда там избавлялись от гнили, и старался находиться поблизости, когда рабочий Сэмми Самински выносил отбросы к мусорным бакам. Кое-что там было вполне съедобное. Сэмми разрешал мне брать это домой. Он был смекалистым парнем, этот Сэмми. Очень скоро ему стало ясно, что мы с Джинни живем на этой тухлятине. И он стал выносить кое-что и получше. Вскоре я научился готовить, так что у нас с Джинни на столе всегда была еда.

Мэйвис и Эд вваливались домой когда в десять часов, а когда и в полночь – мы никогда не знали, во сколько они заявятся. Как им удавалось выжить – для меня до сих пор загадка: я ни разу не видел, чтобы они ели. Только пьянки и драки – вот и все. Мать иногда вызывала полицейских, чтобы утихомирить отца, и тогда-то у меня и родилась мечта стать одним из них. Когда я видел, что в нашу квартиру заходит офицер в красивой синей форме, я надеялся, что он заберет нас с Джинни и устроит в каком-нибудь приличном приюте. Но мечта моя жила недолго, поскольку всякий раз, вместо того чтобы забрать нас, уводили отца. Он оставался в тюрьме день-два, и, пока его не было, Мэйвис относилась к нам чуть лучше, внимательнее. Но потом Эд возвращался, и они опять пускались в пьянство, словно и не было до этого никаких стычек и инцидентов с полицией.

В последний раз, когда она позвала полицейских, у отца начались галлюцинации. Он стоял у шкафа с аптечкой, смотрелся в зеркало, открыв рот, и кричал, что его зубы гложут черви. Я до сих пор помню, как Мэйвис кричала: «Эд, Эд, там ничего нет!», а он орал: «Неужели ты не видишь, Мэйвис, эти проклятые твари жрут мои зубы!»

Это одно из самых страшных моих воспоминаний. Мы с Джинни плакали. Черт возьми, мы даже не понимали, что происходит. И вот пришел полицейский, и мне так хотелось, чтобы он забрал нас, увел из дома. Но он этого не сделал.

Кристофер уставился на зажатые в кулаке щипчики, потом, словно очнувшись, сел поудобнее, облокотившись на спинку стула, и продолжал.

– Когда мне исполнилось четырнадцать, Сэмми Самински устроил меня на работу в «Красный филин». Он соврал хозяину насчет моего возраста. К тому времени как я закончил среднюю школу, я уже работал в производственном цехе, и мне удалось скопить денег на два года учебы в ремесленном училище. По возможности подкидывал деньжат и Джинни. Она тайком от меня откладывала их и, когда ей исполнилось пятнадцать лет, убежала из дома.

Кристофер откашлялся.

– Я уже, кажется, говорил вам, что мои родители до сих пор живут в Аноке. Все так же пьют. Все так же дерутся. Я не поддерживаю с ними никаких связей.

Он посмотрел на Ли – милую, дорогую Ли, – и его вдруг перестало тревожить то, что она увидит в его глазах любовь. Ему чертовски надоело скрывать это чувство.

– И вот в мою жизнь вошли вы. А знаете ли вы, что вы значите для меня? В вас я нашел все, что не смог найти в родителях. Вы – образцовая мать. Добрая, любящая, заботливая; вы живете для детей, рядом с ними всегда. Вы зарабатываете, чтобы обеспечить им достойную жизнь. Они могут говорить с вами обо всем, и вы любите их искренне, по-настоящему, а они платят вам взаимностью. И вот я попадаю в ваш дом, и ко мне тоже относятся как к члену семьи. Потом погибает Грег, и у меня возникает чувство, будто я занял его место. И знаете что? Мне это очень приятно.