Говард Фаст - Сильвия

— Я же вам объяснил, Маклин. Сильвия мне врала. Значит, у нее были для этого причины — понимаю и уважаю. Но ведь и у меня могут быть причины. Мне нужно докопаться до правды.

— А мне, значит, предстоит выяснить, кто такая Сильвия Вест. Кто она, что собой представляет и почему все ее обожают — вы это хотите узнать, не так ли?

Он холодно взглянул на меня, заметив, что, как ему показалось, я достаточно умен, чтобы не повторять банальностей.

— Ну, если все так банально…

— Вот что, Маклин, вы беретесь выяснить, кто она, или не беретесь? — перебил он меня. — Хватит воду в ступе толочь.

— Еще не решил.

— А вы решите. Ведь это ваша профессия, а не моя.

— Не спорю.

— Ну, и как?

Я сложил снимки аккуратной стопкой у него на столе, закурил и выложил без обиняков:

— Не знаю. Что угодно обо мне думайте, но не знаю, мистер Саммерс, вот и все. Вы, видимо, по телевизору и книжкам составили себе представление о том, что такое частный детектив; фильмов насмотрелись, думаете, что за такое дело берется человек, у которого особый дар все вынюхивать, что он приемы всякие изобретает, дарования в себе воспитывает. Только я таких детективов сроду не видал. Частные детективы — почти всегда народ туповатый, скучный, они обычно из полицейских следователей берутся, которые в отставке, то есть тех, кого по разным причинам со службы попросили. Оттого и способен выделиться на таком фоне человек вроде меня, нормальный человек, у которого мозги не заржавели, хотя талантов никаких. Понимаете, моих способностей хватает не только на то, чтобы приклеиться к кому-нибудь на улице, а еще и на то, чтобы при этом замечать дорожные указатели не перекрестках. И по этой причине Питерс находит, что я — выдающаяся личность. А что до Сильвии Вест, ничего не могу вам сказать. Но попробовать можно.

— Если обычные юристы смогли так быстро проверить степень достоверности ее рассказов, так неужели вы со своим опытом…

— Да бросьте вы, — перебил я. — Проверить сведения, обратившись в архивы, это проще простого. А мне с чего прикажете начинать? Вы позволите встретиться с нею, поговорить?

— Ни в коем случае! — это прозвучало весьма категорично. — И речи быть не может. Дайте слово, что и пытаться не будете.

— Но ведь так мне было бы намного проще.

— Нет, и еще раз нет, тут спорить не о чем. Вы что, не понимаете, Сильвия бы меня возненавидела, догадайся она, о чем мы тут с вами разговариваем.

— Скверно. Вот что, мистер Саммерс, давайте начистоту. Вы изо всех сил старались произвести на меня впечатление — денег у вас сколько угодно, в обществе уважают и прочее. Значит ли это, что прошлое Сильвии Вест беспокоит вас по той причине, что вы опасаетесь, как бы ее присутствие в вашей жизни не оказалось тягостным, принимая во внимание, что она становится совладелицей двадцати пяти миллионов или что-то около того?

— Она выходит за меня не потому, что я богат, Маклин. Усвойте это твердо, и больше не будем к этому возвращаться. У Сильвии Вест имеются собственные средства.

— Вот как? А что это, по-вашему, — собственные средства?

— Она не из миллионерш, но может многое себе позволить. У нее прекрасный дом в Колдуотер-Кэньон, ближе к Беверли-Хиллз. Вложен ее капитал с большим умом, никакого риска, все предусмотрено. И дохода приносит ежегодно тридцать тысяч, даже больше.

— Если все, что она рассказала, сплошные выдумки, откуда такие деньги?

— Не знаю.

— А кто занимался вложением ее капитала? Какая-то фирма ведь ее консультирует, правильно?

— Местная фирма с безупречной репутацией. К ним прошу вас не обращаться. Во-первых, бессмысленно, а во-вторых — я просто не хочу.

— По-моему, вы очень сильно все упрощаете, мистер Саммерс. А вы не задумывались о том, что Сильвия Вест, уж конечно, не настоящее ее имя?

— Задумывался.

— Короче говоря, вы мне показали несколько снимков некой женщины. Ее имя мне неизвестно. Я ее никогда не видел. И не должен видеть, равно как и не должен ни о чем спрашивать ее и любого, кто мог бы что-нибудь о ней сообщить. Вдруг еще скажут ей, что некто Маклин ею интересуется. В Америке десять тысяч городов, больших и поменьше, а я понятия не имею, в каком из них она родилась, даже не убежден, что она вообще родилась в Америке. Простое вы мне даете задание. Совсем простое.

— Я не говорил, что оно простое, Маклин.

— Да, кстати, а вы внимательно слушали, как она говорит? Акцент есть?

— Нет у нее никакого акцента. — Саммерс пристально за мною наблюдал; умный человек, сразу видно — из тех, кто умеет прочитывать мысли собеседника. Мне пришло в голову, что с мужчинами ему проще, чем с женщинами, хотя, возможно, сказывалось нараставшее во мне раздражение. — Во всяком случае, по речи ее ничего вам, Маклин, выяснить не удастся, хотя, если хотите знать мое мнение, родилась она в Америке. Иной рад подпустит британский акцент, но не подчеркивая, а так, словно оговорилась, по небрежности не то слово употребила, и еще обязательно его повторит, покачивая головой, мол, сама не пойму, как с языка сорвалось.

— Хорошая актриса, как видно.

— Очень хорошая, Маклин, но никакого притворства в ней нет. Ей, между прочим, роль предлагали в картине, очень хорошую роль. А она отказалась. Уж не знаю, почему.

— Наверное, не хотела, чтобы ее каждый мог на экране увидеть, — предположил я.

— Да, возможно.

— А по-французски она говорит?

— Немного. С трудом.

— По-китайски?

— Удивился бы, если бы вы этот вопрос не задали, Маклин. Представьте себе, да, хотя тоже немного, ну, как ребенок, словарь у нее не больше и интонация детская.

— А вы откуда это знаете?

— Она у меня в гостях познакомилась с Симонсоном, который возглавляет восточное отделение в университете. Симонсон сказал, что замечательный у нее китайский, простой такой, почти младенческий.

— Вы специально эту встречу устроили?

— Признаться, да.

— Недоверчивый вы человек, мистер Саммерс.

— Я бы сказал любознательный. Чувствуете разницу, Маклин?

— Чувствую, — кивнул я, и тут впервые ясно себе вообразил, какая она, Сильвия, точно я с нею знаком и нас что-то связывает. И подумалось, что она эти простенькие уловки, конечно, прекрасно видит, а вот интересно, как он на самом деле представляет себе, что она за человек? — Скажите, как она обычно проводит свои дни? — спросил я Саммерса. — Что-то не похоже, чтобы просто на солнышке грелась, наслаждалась климатом нашим калифорнийским, и никаких забот.

— Пишет, и все больше стихи. С месяц назад был у нас разговор про какую-то пьесу, вроде бы она сейчас про эту пьесу думает. Но про такие свои дела говорить не любит. Ужас до чего скрытная, слова из нее не вытянешь.

— Читает много?

— Да уж побольше нас с вами, Маклин. Как-то были мы с нею в гостях, и там оказался один из этих, ну, знаете, которым все про литературу известно, бородатый такой, они в кафе «Вентура» околачиваются; так вот, взялся этот умник Конрада разбирать. А Сильвия вежливо так слушает, вопросы задает, он и распустил хвост. Только глазом моргнуть не успел, как она его до ниточки раздела, такой конфуз. Он, оказывается, всего одну книгу Конрада прочел, «Тайфун», кажется. Сам я Конрада совсем не знаю. Зато Сильвия читала буквально все, и не просто читала, а знает про него массу вещей, и так у нее всегда, хоть про Чэн-цзы заговори.

— Про философа китайского?

— Угу.

— По-моему, его у нас не переводили.

— Понятия не имею, — Саммерс улыбнулся.

— На машинке свои стихи печатает?

— Нет, пишет от руки, потом перепечатывает.

— А она, случаем, не левша?

— Нет.

— Откуда вы знаете, видели, как пишет?

— Да не совсем. Но рукописи видел.

— У вас тут ничего написанного ее рукой не найдется?

— Боюсь, нет, — начал Саммерс, но тут же поправился, — хотя постойте-ка. Вот ее записка, оставила мне вчера у себя на столе. Мы договаривались, что я заеду выпить коктейль перед ужином.

Он вытащил из бумажника квадратик чуть больше обычной визитной карточки; на одной стороне напечатано «Сильвия Вест» — шрифт самый обыкновенный, без завитушек, — а на обороте написано твердым, ясным почерком: «Уехала к розам, вернусь в пять. Подождите меня, пожалуйста, и не сердитесь».

Я спросил:

— Она всегда выражается не совсем так, как другие?

— Да, чаще всего.

— Нарочно старается? Или это у нее само собой выходит?

— По-моему, никаких стараний.

— Что это значит «уехала к розам»?

— У нее великолепный сад, а белые розы она любит до безумия. Здесь написано про питомник в долине, кто-то ей про него рассказывал. Съездила вчера, купила три куста.

— Обычные или чайные?

— А какая разница?

— Да так. Просто я тоже любознательный, — и я улыбнулся в первый раз за весь наш разговор.

— Кажется, обычные.

Я кивнул, осведомился, можно ли мне взять эту записку. Получив разрешение, положил ее вместе со снимками в карман.

— И как же вы поступите, если мне не удастся для вас ничего добыть? Все равно в октябре женитесь?

— Как-нибудь, Маклин, я сам решу, с вашего позволения. Надо полагать, за дело вы беретесь?

— Берусь, — сказал я. — Особых надежд у меня нет, но, понимаете ли, деньги нужны позарез. Просто позарез.

— Какие у вас ставки?

— Разные бывают, только с такими случаями мне еще не приходилось сталкиваться. Сегодня 12 августа. Дайте мне, допустим, шестьдесят дней. За это время либо что-то найду, либо пойму, что ничего найти невозможно. И давайте вот как условимся: тысяча долларов прямо сейчас, еще четыре, если доставлю нужные вам сведения, а если нет — только тысяча. По совести?

— По совести, — согласился он.

— Ну, еще расходы.

— Какие расходы?

— Почти за все сведения мне придется платить, мистер Саммерс. И недешево, потому что такие дела не из приятных. Надо будет платить полицейским, лифтерам, всякой шпане, а возможно, и мэру какому-нибудь или судье, или, не исключено, другим достойным гражданам, включая прекрасный пол. И еще придется поездить, а я, хотя ничего не имею против поездов и автобусов, думаю, что самолетом выйдет быстрее.

— Понятно. Сколько вам нужно?

— Для начала три тысячи наличными, и чтобы никаких ограничений, помимо самых разумных, на случай, когда надо хорошо заплатить, о чем я вам сообщу.

— А сколько в пределах разумных ограничений?

— Ну сами вы как считаете?

— Ладно, думаю, что разберусь с этими ограничениями, если понадобится, — сказал он.

— Отлично. Так вот, мистер Саммерс, олицетворением добродетели я не являюсь, однако можете не сомневаться, я не жулик. Если увижу, что гонорар маловат для такой работы, скажу вам прямо, а не стану мухлевать с отчетом по издержкам. Вообще, лучше бы без отчетов, а то, знаете, имена придется записывать, кому да сколько — лишнее это.

— Правильно. Согласен.

— Когда начинать?

— Прямо сейчас, если не возражаете. Тысяча наличными у меня найдется здесь в столе, остальное доставят к утру. Если понадобится со мною связаться, лучше всего приходите сюда и хорошо бы — заранее предупредив. Когда ждать от вас вестей?

— Как только будет что сообщить.

— Хорошо.

— Контракт составлять будем?

— Если вам это нужно, Маклин.

— Мне не нужно.

Вот с этим у него все замечательно. Деньги он мне дал, словно это вовсе и не деньги, никакого высокомерия богачей, но и благоговения ни малейшего. Просто вышел на несколько минут и вернулся с тысячей наличными и чеком еще на тысячу. Когда я уходил, руки он мне не подал. Еще бы, я ведь приступил к грязной работе, и сам я грязный тип, и занимаюсь грязными делами. Нанял меня, правда, не кто иной как он сам, но он ведь чист.

Наутро я забрал остальные деньги, оставив чек на тысячу в банке, а затем двинулся через бульвар Сансет по одноименной улице в Колдуотер-Кэньон. Было солнечно, но не жарко, хорошая погода — утренний воздух свеж, сладок, а карманы у меня, наконец, не пусты. Про деньги можно говорить всякое, но когда чуть не всю жизнь сидишь без гроша, а потом вдруг кое-что у тебя заводится, появляется совсем особенное чувство. Так приятно знать, что, проголодавшись, можно перекусить, просто купить что-нибудь вкусненькое, даже если не голоден, и рюмку опрокинуть, коли пришла охота, и пригласить девушку в кафе — будем считать, что за девушкой дело не станет, и при этом никаких беспокойств, что вдруг счет окажется слишком велик или желудок не вынесет этаких искушений. Не знаю, как другие, но я так и не выучился жить безбедно, не пересчитывая мелочь в кармане — пусть лучше хоть малость да будет, тогда можно и расслабиться, подумать о чем-нибудь нематериальном.