Гала Григ - Синдром одиночества

Дымов стоял над ней молча. Его рука легла на плечо жены. Он слегка отдернул одеяло. Аля, напрягшаяся, как тетива лука, вскрикнула. Он приложил ладонь к ее рту:

— Тише. Дашу разбудишь.

Слезы обильно стекали по ее щекам. Еще не оправившаяся от страха, Аля отшвырнула руку мужа. Он, приложив палец к губам, кивком головы показал на дверь в кухню. Это было приглашение к ночному разговору.

Аля согласилась. Не хотелось препираться, шуметь, пугать спящую малышку.

Они сидели напротив друг друга. Коротенький халатик едва прикрывал колени Али, грудь ее еще тяжело вздымалась от пережитого волнения.

Дымов буквально пожирал глазами жену. В них было что-то дерзкое, злобное и алчное.

— Почему ты мне не открыла? — стараясь быть спокойным спросил он.

— Надоело.

— И что же тебе надоело? Я ведь не пью, люблю вас с Дашкой.

— Это ты называешь любовью! Ты как кот помоешный пробираешься по пожарной лестнице в дом! А все потому, что мы с Дашей тебе не нужны, и ты шляешься по бабам в поисках творческого вдохновения!

Слезы, ох уж эти женские слезы! Как они заводили Дымова. Он буквально терял способность соображать.

Аля даже не успела понять, что происходит. Дымов схватил ее в охапку и повалил на пол. Он поцелуем предупредил крик жены. Его жесткие губы буквально впились в нее. Искаженное лицо мужа нависало над сопротивляющейся женщиной.

Попытки освободиться от тисков его рук были бесполезны. Грубо овладев ею, Дымов стал осыпать поцелуями шею, грудь, все тело жены. Бережно поднял ее с пола, усадил на стул:

— Прости, прости меня, Аленький. Ты сама виновата. Я ведь не евнух. Сколько можно держать меня на голодной диете. — Аркадий с нежностью заглядывал в ее глаза. Улыбался виноватой улыбкой.

Аля смотрела на мужа спокойным, но пустым взглядом. Перед ней стоял ласковый и нежный, быть может, даже любящий муж. Но видела она обезображенное животной страстью лицо. Тело ее еще ныло от его грубых объятий. Душа ее была растоптана насилием.

Аля, не произнеся ни слова, тихо прошла в ванную. Ей хотелось как можно быстрее смыть с себя всю грязь этой ужасной близости и перенесенное унижение.

Дымов остался сидеть у стола на кухне. Он обхватил голову руками и тихо шептал:

— Что я творю? Что это было со мной? — раскаяние было искренним. Ему было жаль жену. Было стыдно за свою слабость и дикую необузданность вдруг прорвавшейся страсти.

Раскаявшийся грешник

С утра пораньше Дымов приготовил жене кофе, тихонько подошел к ней спящей и поцеловал в щеку. Лита вздрогнула. Сразу вспомнила ночной кошмар. Вставать не хотелось. Общаться с мужем — тем более. Но надо было встать с постели, одеться самой и собрать в детский сад Дашутку.

Завтракали молча, щебетала только Дашка. Она еще удерживала этот союз от окончательного развала. Она была единственным светлым пятнышком в жизни обоих.

— Папулечка, ты сегодня придешь пораньше с работы? — ластилась она к Аркадию. — Ну пожалста, ты так давно не играл со мной. — Аркадий нежно обнял дочь:

— Сегодня точно приду рано, — он виновато взглянул на жену.

Аля старалась не вмешиваться в их разговор. Даже смотреть в сторону мужа не хотелось. Было только одно желание — поскорее уйти на работу, чтоб даже голоса его не слышать. И вообще, она понятия не имела, как дальше жить под одной крышей. Хотелось бежать в ЗАГС и немедленно разводиться. Но Дашенька, как же она привязана к Аркадию. Да и он души в дочке не чаял.

* * *

Дымов встречал их у ворот детсада. В руках у него была огромная кукла для Дашутки и скромный букет ромашек — жене. Этот странный тандем в муже — романтичность и жесткость всегда удивляли Литу. Вот и сейчас она понимала, что этими милыми цветами Аркадий хотел напомнить ей о былых чувствах, о радостных днях в их жизни.

Но вместо умиления ей вновь (уже который раз за день!) вспомнилось лицо мужа, искаженное то ли злобой, то ли страстью. И опять острая боль — не физическая, а уничтожающая всякую возможность простить пережитое унижение, напомнила о себе.

— Папуля, я так тебя люблю, — щебетала Дашка, прижимая к себе куклу. — Мамочка, почему ты не берешь цветы? Они тебе не нравятся? А куда мы пойдем, пап? — поток вопросов был бесконечен. Аля, чтобы не испортить радость малышки, взяяла букет, не взглянув на мужа.

— Я хочу мороженое! — не унималась дочка. Ради нее Аля согласилась пойти с Аркадием в кафе. Так давно он не баловал их своим вниманием. Не хотелось отнимать радость у малышки.

Только благодаря ее милой болтовне постепенно наладился разговор. Дымов сам любил праздники и любил дарить их другим. Мороженое, карусели — что еще можно подарить своим девочкам?

«Шопинг», — осенило его. Он вспомнил, что давно не радовал жену подарками, поэтому буквально затащил их в магазин. Оставив Дашу в комнате для детей, он увлек Алю к обувному отделу. Торжественно усадив ее в удобное кресло, стал стаскивать к ее ногам туфли. Отказавшись от услуг менеджера, сам примерял оду пару за другой, восщищаясь миниатюрными ножками жены.

Алю даже рассмешила его неуемная прыть. Она заразилась его энтузиазмом. И уже с удовольствием примеряла самые разные модели. Выбрать что-то одно из всей массы прекрасных образцов было трудно. Видя ее восторг и в то же время нерешительность, Аркадий важно (любил придавать вес своим словам) произносит:

— Берем вот эти две пары! Тебе нравится? Да? Или еще вот эти?

В глазах женщины удивление, восторг, радость. Но в них нет любви… Ушло что-то самое главное из их жизни.

На два дома

Вроде бы все наладилось. Любовь к Дашутке, обоюдное желание сделать ее счастливой, а также — естественная тяга к нормальной семейной жизни поддерживали мир в доме.

Однако Дымов по-прежнему часто бывал у Ирины. Их отношения не выходили за рамки дружественных. Аркадию не хватало мягкости и покладистости этой милой женщины. Ей катастрофически не хватало простого человеческого общения. Настенька была в восторге от приходов дяди Алкаши. Она всегда с нетерпением ждала его:

— Алкаша, посмотли, какая у меня классная плическа, — девочка кокетливо слегка наклонила головку. Аркадий ахнул. Ирина приложила палец к губам, предупреждая его критику и едва сдерживаемый смех. Пышные локоны Насти кое-где были сострижены чуть ли не под корень. Да не просто так, а безобразными лестницами. А то, что раньше и составляло всю прелесть прически, пушистой горкой лежало перед зеркалом рядом с ножницами.

— И кто же тебя так здорово постриг? — попытался не обидеть девочку Аркадий.

— Я сама, — гордо заявила та. Девочка была чудо как хороша. Правда, по мнению Аркадия, ей следовало бы набрать пару килограммов. Но в отличие от его дочки, Настя плохо кушала, часто болела. А ему было жалко эту хрупкую малышку, и он всегда приносил ей всякие вкусняшки. Правда, она любила дядю Алкашу не за эти няшки, а просто потому, что с ним было весело.

— Настена, пойди порисуй, — Ирина отправила дочку в другую комнату. На немой вопрос Аркадия ответила, что придется творческие порывы дочки исправлять у настоящего мастера. Аркадия поражало ее спокойствие. Она все происходящее — плохое и хорошее — воспринимала, как должное. Порой это бесило, но Ирина всему находила объяснение и легко убеждала его в том, что не произошло ничего страшного.

— Все будет хорошо. Волосики отрастут, а травмировать ребенка по этому поводу не стоит. Я уже объяснила Насте, что так делать нельзя. И она не против сменить прическу на коротку стрижку. Пойдем чай пить.

— Ира, а почему с Настей не занимается логопед. Она уже достаточно большая, чтобы не картавить.

— Аркадий, всему свое время. Я сама занимаюсь с дочкой. Все будет хорошо.

Аркадий не мог объяснить себе, почему он заботится о Насте. И считал, что желание опекать ее было вызвано тем, что она была одного с Дашей возраста.

А что касается самой Ирины, то об этом он вообще не задумывался. Его тянуло в эту семью, как ему казалось, из-за простого человеческого желания помогать одинокой молодой женщине справляться с жизненными трудностями.

Он не засиживался у них до позднего вечера. Спешил домой. Там его встречала шумная Дашка. Она бурно реагировала на его приход. Кидалась обнимать его, тянула к себе в комнату. Хвасталась успехами в группе. Там ее хвалили, и она тоже была в восторге от всех.

— Папулечка, у меня появился новый друг.

— И кто же это? — на полном серьезе спрашивал Аркадий.

— Понимаешь, его родители приехали из другого города. Я не помню из какого. Знаешь, он такой храбрый. Прогнал злобного кота, который зашипел на меня, когда мы были на прогулке.

— Да ты что? И как же зовут этого рыцаря?

— Он не рыцарь, он друг. А зовут его Вовка.

Их серьезную беседу прервала Аля:

— Дашенька, дай папе отдохнуть после работы. Да и ужинать уже пора. Пойдемте на кухню.

Но и там неугомонная Дашка не оставляла в покое родителей. Ей до всего было дело, все хотелось знать и обо все рассказать.

Она была самым крепким звеном, прочно скрепляющим их постоянно подвергающийся крушению союз. Дымов старался ничем не огорчать жену. Она, в свою очередь, старалась не показывать глубоко спрятанную неприязнь к мужу.

Их обоюдное стремление сохранить едва тлеющий очаг поддерживалось любовью к этой неугомонной прелестнице. Она была источником их счастья. Ради нее стоило жить вместе, создавая иллюзию прочной семьи.

Это было хрупкое, пусть и призрачное, но все-таки счастье.

Бунтарка

До Аэлиты стали доходить слухи о странной дружбе Аркадия и Ирины. Поглощенная заботами о Дашутке, она не особенно придавала им значения. Привыкла к его волокитству. Ее устраивал уклад их жизни — осознанная терпимость. Без ссор и слез, без выяснения отношений, без претензии на высокие чувства. Они, не сговариваясь, решили посвятить свою жизнь Дашке. И Але казалось, что Аркадий ради дочки не станет обострять или в корне менять ситуацию.

Долго вызревающий нарыв в отношениях прорвался неожиданно. Поводом послужила случайно оброненная фраза:

— Знаешь, мне все завидуют. Говорят, что у меня не жена — золото. Ты — мой надежный тыл. Я абсолютно уверен в том, что ты меня любишь. Ведь так? — Сказано это было как-то небрежно, свысока и почему-то вдруг задело самолюбие Али.

Она взбунтовалась. Взыграло, прорвалось былое кошачье своенравие. А кошки не любят, когда их гладят против шерсти. Устала быть покорной и уютной. Захотелось вдруг доказать, что она женщина, которую можно любить, а не просто упиваться ее верностью и надежностью. При этом свободно изменять ей и не бояться гнева обманутой жены — все стерпит.

Они как раз собирались в гости — встречать Новый год у знакомых. И, как оказалось, напрасно у Аркадия вырвались эти вполне безобидные слова. Они разбудили в Альке горячность, которую она прятала долгие годы жизни с ним. Возмутила его уверенность в своей неотразимости и подчеркнутое небрежение к ней, как к женщине, способной не только любить, но и быть любимой.

Вдруг всколыхнулось желание нравиться, а не просто быть тихой заводью. Вспомнила слова «Женщина без кокетства, что цветок без запаха». А еще сам Дымов любил повторять, что женщине нужны наряды, как крылышки бабочке.

Она была нарядна, она умела кокетничать. И в этот вечер кокетничала со всеми. Но кокетство было намеренным, холодным и скучным — назло мужу.

После боя курантов ушла в другую комнату укладывать Дашу. Ушла от обиды на равнодушие Аркадия, от непонятной злости на саму себя. Сквозь дрему услышала знакомый мужской голос, громкие поздравления, выстрел шампанского.

Это пришел Дмитрий. Димон — душа компании. Весельчак, балагур. Все восхищались неунывающим нравом Дмитрия — сам управляется с двумя сорванцами, мать которых умерла три года назад.

Аэлита остановилась перед зеркалом, поправила прическу, захотелось вернуться к гостям. Веселье было в полном разгаре. Дмитрий пригласил ее танцевать. И пригласил не случайно — она звала его взглядом. И сама удивлялась, неужели сохранилась у нее эта, казалось, давно забытая женская уловка. Понимала, что испытывает на нем свою силу. Получится ли? Получилось.

На ней была прямая юбка, плотно облегающая бедра. Разрез сбоку откровенно открывал ногу выше колена. Уже не худенькую ножку девчонки, но округлую, женственную.

Воздушная крепдешиновая блуза-разлетайка не могла скрыть мягкую округлость плеч и упругость груди. Молодая женщина приковывала к себе взгляды мужчин не столько красотой (красивой себя никогда не считала), сколько обворожительной женственностью.