— Обещаешь мне, что не будешь грустить без дочки и чувствовать себя одинокой? Я даже не предложила тебе поехать с нами. Я подумала, что ты сама не захочешь.

— Правда, — подтвердила индианка. — У меня нет никакого желания вновь оказаться в твоем поселке, где я страдала и телом, и духом.

Она имела в виду Рождество 1933 года, когда она, беременная, побывала у Лоры Шарден вместе с Мадлен. Только что родились близнецы. Тала хотела увидеть человека, которого любила, но Эрмин, ничего не зная об этой истории, сообщила ей, что мать ждет ребенка. Это разом положило конец всем надеждам Талы. Раздавленная, униженная, раздосадованная, она исчезла, в этом ей помог Тошан. С этого дня начались проблемы, и молодой метис дал слово никогда больше не бывать ни у родителей жены, ни в Валь-Жальбере.

— Что ты будешь делать вечером? — настойчиво спрашивала Эрмин, охваченная угрызениями совести.

— Буду отдыхать, — ответила индианка. — Буду спать в тепле и читать — благодаря тебе. Ты помнишь то прекрасное лето, когда ты научила меня читать буквы? Мне это нелегко дается, но я читаю. На это уходит много времени. Я взяла для себя роман, «Мари Шапделен»[32]. Мне эта книга очень нравится. Потом я буду смотреть на елку Кионы.

Испытывая волнение, молодая женщина одобрительно кивнула.

— Я читала эту книгу дважды. Замечательно, что она тебе нравится.

— Так важно уметь читать, — подтвердила свекровь.

Эрмин захотелось похвалить работу Овида с индейскими детьми в резервации. Казалось, Тала ценит молодого учителя, поэтому завести разговор на эту тему было совершенно естественно. Но она сдержалась, и причина ее сдержанности поразила ее саму.

«Господи, мне хочется говорить о нем! Что со мной? Недавно при встрече в санатории я проявила излишнюю фамильярность. Не прошло и двух недель с тех пор, как уехал Тошан, а я обещаю другому мужчине снова увидеться с ним. Что я делаю!»

Она стала пунцовой и поспешила стащить с себя меховую куртку.

— Тала, у тебя так жарко!

Стоя у окна, готовая к отъезду, Киона внезапно объявила, что мимо дома медленно проехал черный автомобиль. Эрмин слегка отодвинула занавеску и внимательно всмотрелась в лицо молодого человека, сидящего за рулем.

— Вот и Симон! — объявила она. — Тала, нам пора. Еще раз спасибо! Оставайся здесь, в безопасности. Ты ничем не рискуешь.

— Я и не собираюсь выходить, моя дорогая. Присматривай как следует за Кионой.

— До свидания, мама, — прошептала девочка, прижимаясь к Тале.

Она не заподозрила, что необычный ребенок делает усилия, чтобы не произнести вслух те слова, которые рвались наружу. Она делала это не специально. Перед ее то открытыми, то закрытыми глазами проносились какие-то образы — радостные или печальные, какие-то сцены — мимолетные и загадочные.

Тщетно старалась Киона не видеть их. Для этого она специально играла с куклой или старалась думать о конкретных вещах: о своей замечательной рождественской елке, о прекрасной лошади по имени Шинук, о нежном лице Мимин. Но это не всегда помогало.

— Идем! — крикнула Эрмин. — В путь, моя дорогая! Надвинь капюшон как можно глубже и надень варежки. Собаки будут мчаться во весь опор, ветер заморозит тебе щеки и лоб.

Небо над крышами Роберваля заволокло тучами грязнобелого цвета. Мадлен устроилась в санях и посадила девочку себе на колени. Тала наблюдала за приготовлениями к отъезду через полуоткрытую дверь сарая.

— Давай, Дюк, живее!

Старый вожак не заставил себя ждать. Стоя на краю полозьев с поводьями в руках, молодая женщина чувствовала, что готова преодолеть любые трудности. Она решила наслаждаться движением.

«Тошан, мой любимый, — призывала она в глубине души, — ты бы гордился мною, если бы видел. Теперь, благодаря тебе, я умею управлять упряжкой и сохранять равновесие. Несмотря на все препятствия…»

Сани с трудом преодолели огромный сугроб, и это подтвердило мысль Эрмин. Киона хохотала. Мадлен вскрикнула от ужаса.

— Все в порядке, — возвестила Эрмин. — Смотрите, Симон нас ждет. Это региональная дорога. Дюк, вперед! К Валь-Жальберу!

Молодой человек сперва отстал, потом постепенно приблизился. Ему нравилось это ремесло. Помимо заработка на сыроварне, он получал у Лоры еще десять долларов — она платила ему, чтобы быть уверенной в его преданности и исполнительности.

— Жизнь прекрасна! — возвестил он. — Не сойти мне с этого места, Мимин умеет справляться с этими тварями! Можно сказать, сам черт натягивает ей поводья…

На полпути Эрмин сделала остановку, чтобы собаки перевели дух. Киона выпрыгнула из саней и побежала по снегу, покрывавшему подлесок. Девочка ласково касалась растущих там елок.

— Это рождественские елки, — кричала она, — но на них нет лампочек и украшений! Какие они хорошие!

Симон тоже остановился. Он не заглушил мотор, но вышел из машины и зажег сигарету. Небрежной походкой подошел к молодой женщине.

— Откуда этот странный ребенок? — спросил он вполголоса. — Она индианка, нет, метиска. Из краснокожих. Я еще никогда не видел таких рыжих волос.

— Киона не рыжая, — поправила его Эрмин, — у нее потрясающие светлые волосы, очень редкого золотистого оттенка, уверяю тебя. Вечером я расскажу все подробнее, но пока могу представить тебе сводную сестру Тошана.

Она понимала, что, если Симон будет введен в курс дела, он проявит больше интереса и уважения к девочке, поскольку считает Тошана своим лучшим другом.

— Сводная сестра? — удивился молодой человек. — Но его мать овдовела и больше замуж не выходила, если я правильно помню!

— Прекрасно! Мне кажется, я слышу голос твоего отца, блюстителя нравственности и морали! Симон, можно родить ребенка, не будучи замужем.

Он бросил на нее растерянный взгляд. Киона возвращалась со снежком в руках.

— Добрый вечер, месье, — сказала она весело.

— Добрый вечер, мамзель, — пошутил Симон. — А я кореш твоего брата Тошана. Значит, тебя пригласили погостить в Валь-Жальбер?

— Да, — ответила девочка, внезапно понурившись.

Она узнала этого человека, она видела его во сне вместе с Шарлоттой. Растерявшись, Киона села в сани и спряталась в объятьях Мадлен.

«Что с ней? — спросила себя Эрмин. — Киона подошла к Симону, радостно улыбаясь, а потом внезапно помрачнела… Может быть, она смутилась?»

— Пора в дорогу! — объявила она. — Спасибо, Симон, что ты приехал. Мне намного спокойнее.

— Рад, что могу помочь! — ответил он. — И я вооружен.

— Что? — спросила она взволнованно.

— Твоя мать одолжила мне свой револьвер, он спрятан в автомобиле, в бардачке. Так что можешь играть в musher[33], Мимин! Я начеку… Этому слову ты меня научила.

— А меня — мой импресарио Октав Дюплесси, который, увы, куда-то исчез, — с грустью заметила молодая женщина. — Но мама совсем с ума сошла, честное слово! Что бы ни случилось, прошу тебя, не прибегай к этому оружию! Это не кино, не вестерн!

Эрмин заняла свое место — на полозьях за санями. Ее радостное настроение почти улетучилось.

«Может быть, я поступаю неправильно, что беру с собой Киону? — подумала она. — Теперь я должна буду представить ее всем и не смогу скрыть, что она имеет отношение к Тале и Тошану. Хватит продолжать врать! Только нельзя упоминать о ее отце, который одновременно является и моим отцом…»

Больше, чем когда-либо, Киона казалась ей живой загадкой, даже не принимая пока в расчет проявления особого дара, которым девочка полностью еще не владела.

Остальной путь они проделали в молчании. Эрмин въехала в свой дорогой поселок-призрак до наступления темноты. На улице Сен-Жорж их ожидало прелестное зрелище. Мари, младшая дочь Маруа, Мукки и близнецы играли в снежки. Дети было тепло одеты и отдавались этому занятию со всем пылом под присмотром тоже закутанной до ушей Бетти. Летали снаряды, поражая случайные цели.

Молодая женщина увидела, как ее сын, спрятавшись за угол дома, метил в Мари Маруа и Лоранс, но только попал во вторую Мари — свою сестру.

— Стоять, Дюк! — крикнула Эрмин. Но в тот же самый момент ей в плечо ударил большой снежный ком, ловко брошенный из-за полуразвалившейся ограды. Затем появилось лицо виновника — Эдмона Маруа.

— Попал, Мимин! — хвастливо возвестил он.

Четырнадцатилетний подросток смеялся от радости. Он больше всех остальных детей был похож на Бетти. Он унаследовал от матери тонкие черты лица, белокурые кудри и приятные манеры.

— Погоди! Сейчас увидишь, Эд! — закричала она в ответ. — Как тебе не стыдно! Будущий семинарист — и так себя ведет! Напасть на такое слабое создание, как я!

К вящей радости родителей, Эдмона готовили к духовному сану. Он прекрасно учился в коллеже Нотр-Дам, и, казалось, духовная карьера была ему по душе. Директор заведения, отец Филемон Трюдо[34], не переставая хвалил его. Эрмин узнала об этом от Мирей. А сейчас подросток пытался догнать Лоранс, которая убегала, испуская пронзительные крики.

Киона сдержанно наблюдала за этой суматохой. Девочка узнала колоколенку приходской школы, которую так часто описывала ей Эрмин, и миловидную Бетти Маруа.

— Это Киона, — закричал внезапно во все горло Мукки, заметив девочку. — Мари, Лоранс, Киона приехала! Она в санях!

Молодая женщина решила не ввязываться в снежный бой. А дети, в восторге от того, что она вернулась, сами бросили играть. Подошла Бетти.

— Какой чудесный мы провели день! — сообщила она Эрмин. — Такое солнце! Сугробы слегка подтаяли, и наши озорники воспользовались этим и бесились, как могли.

Продолжая говорить, она с любопытством разглядывала Киону. На крыльцо дома вышел Жозеф Маруа.

— Добрый вечер, Мимин! — бросил он. — Смотри-ка, Симон вел машину твоих родителей? А они где?

— Уехали в Шикутими, — ответила она, приветствуя его дружеским жестом. — Бетти, вот твои ленты. Ты была права, хозяйка галантерейного магазина, мадам Тереза, очень любезная дама. Узнала меня, даже несмотря на шарф и шапку. Холодает, я отведу детей домой. Жо, Бетти, это Киона, сестренка моего мужа.

— А я-то и не знала, что твоя свекровь вышла замуж! — удивилась Бетти. — Сколько лет малышке?

— Пять, скоро шесть. Она мечтала приехать в Валь-Жальбер. Еще раз спасибо, что присмотрела за моими. Приходите к нам на обед, мне это будет очень приятно. Мирей испечет оладьи.

Во время этого разговора Киона прижималась к Мадлен, которая сидела в санях. Кормилица чувствовала, что девочке не по себе, что она напугана. Но к ней подбежал Мукки, а за ним близнецы.

— Киона, как здорово, что ты приехала! — выпалил мальчик. — Будешь жить у нас. Увидишь автомобиль с цепями на колесах и загон для собак, который построил дедушка. Мама нас отведет туда.

— Да, конечно, — пробормотала она.

— А я дам тебе поиграть с моей фарфоровой куклой, — добавила Лоранс. — Мне ее бабушка подарила на день рождения.

Эрмин доехала на упряжке до прекрасного особняка, перешедшего во владение Лоры Шарден, ставшего ее убежищем. Киона увидела большое двухэтажное здание из камня и дерева с двускатной крышей. Под большим навесом качались на ветру зажженные фонарики. Балконные перила были украшены еловыми ветками с прикрепленными к ним красными бантами. Приходская школа показалась ей огромной и величественной.

— Как красиво! — сказала она Мадлен.

Из-за дома вышел Арман Маруа в ушанке с козырьком, в пальто из толстого драпа. Коренастый молодой человек, которому исполнился двадцать один год, продолжал помогать Шарденам по хозяйству, несмотря на то что начал работать на полставки неподалеку от Шамбора. Зимой, например, он следил за отоплением, расчищал снег на аллее и выполнял многие другие обязанности. Безработица еще свирепствовала, и любой доход имел значение в семейном бюджете.

— Привет честной компании! — завопил он, перекатывая за щекой жевательную резинку. — Мимин, я могу распрячь собак и накормить их. Я налил им теплой воды в кормушки.

— Отлично! — сказала она. — Спасибо тебе, Арман.

Молодая женщина не могла по-настоящему не оценить его предупредительность, ведь обычно он вел себя иначе — насмешливо и отстраненно. И это несмотря на то, что он рос на ее глазах и она часто присматривала за ним, чтобы помочь Бетти, которая с трудом справлялась со своим хозяйством.

Маруа оставались верны образу жизни, вошедшему в привычку в золотые времена Валь-Жальбера. Жозеф сумел выкупить свой дом и намеревался в нем же и умереть. Но он должен был полностью содержать семью. Каждый год откармливал поросенка, разводил птицу и заботился о том, чтобы старая корова Эжени телилась каждую весну. Огород в изобилии снабжал овощами, так что семья потребляла их свежими, а избыток консервировали. Старый рабочий очень этим гордился.