— Иди сюда, Киона! — ласково сказала Эрмин, беря девочку за руку. — Ты совсем замерзла, моя милая. И как будто не радуешься, что приехала сюда.

— Да нет, почему же, Мимин? — возразила девочка, послушно следуя за ней.

Эрмин подумала, что Тала и Киона расстались впервые.

— Скучаешь по маме? — спросила она.

— Нет, Мимин!

Мукки оттолкнул их, забежал вперед и открыл дверь. Он закричал во все горло, призывая Мирей. Та выбежала в большой коридор, украшенный зеркалами и картинами.

— Боже мой, — воскликнула она, — кто эта красивая барышня? Здравствуй, моя милая!

Экономка оглядела наряд гостьи, сшитый из оленьих шкур, и куртку, подбитую мехом бобра. Туника с бахромой и сапожки с узкими ремешками были украшены цветным бисером. Она провела пальцем по длинным золотисто-рыжим косичкам.

— Держу пари, что тебя зовут Киона, — произнесла она наконец. — А я Мирей!

Ее серебристые волосы блестели в свете лампы, а круглое доброжелательное лицо могло бы внушить доверие любому ребенку.

— Мимин все время о вас говорит, — подтвердила Киона. Эти слова сопровождались прелестной улыбкой. Мирей сначала растерялась, а потом почувствовала, что просто потрясена. Она наклонилась и поцеловала маленькую гостью.

— А ты мне нравишься! Думаю, что угощу тебя очень вкусным полдником, вам тоже достанется, ребятишки! Ну-ка, бегом в гостиную!

Казалось, к Кионе вернулось ее предотъездное радостное состояние. Мукки потащил ее к огромной сверкающей огнями елке. Близнецы тоже присоединились к ним. Раздались взрывы хохота. А Мирей посмотрела на Эрмин укоризненным взглядом.

— Ты притащила сюда дочь своего отца! — прошептала она. — Меня-то не проведешь.

— Я в этом не сомневалась, — призналась молодая женщина. — Тебе этого не понять, Мирей… Сегодня у нас праздник! Иди к своей плите, к ужину придут гости.

Эрмин нежно погладила экономку по щеке. Мирей воздела руки к небу. Но в глубине души она торжествовала.

Глава 8

Слезы ангела

Валь-Жальбер, в тот же вечер, понедельник, 18 декабря 1939 г.

Хотя день был переполнен событиями, Эрмин так и кипела энергией. После полдника она решила помочь Мадлен в ее обязанностях кормилицы. Конечно, слово «кормилица» ей больше не подходило, потому что дети уже выросли, но оно как-то прижилось за все эти годы. Молодая индианка большую часть времени занималась близнецами. Полтора года она кормила их грудью, вставала по ночам, если они начинали плакать, а теперь учила их шить, вышивать и многому другому. Мадлен была бесконечно привязана к Мари и Лоранс. И девочки питали к ней такую огромную любовь, что это часто огорчало их мать. Возможно, это взаимное чувство между Мадлен и близнецами и послужило причиной той глубокой нежности, которую Эрмин питала к Кионе.

— А сейчас пора привести себя в порядок и переодеться, — объявила Эрмин. — Все наверх! Я помогу Мадлен переодеть вас к ужину. У нас сегодня гости — Симон и Арман. И Шарлотта должна скоро вернуться.

Мукки и девочки, обрадованные перспективой оживленного веселого ужина, тотчас послушно ушли. Только Киона продолжала сидеть на месте, не сводя глаз со сверкающей рождественской елки, установленной в углу гостиной.

— Пойдем, дорогая, — ласково позвала ее Эрмин. — Я покажу тебе мою комнату. Ты будешь спать со мной.

— Я знаю, какая у тебя комната, — звонким голоском ответила девочка.

Эрмин убедилась в том, что Мадлен и дети действительно ушли, а затем спокойно и пристально посмотрела на сводную сестру.

— Ты в этом уверена? — спросила она у девочки. — Какого цвета у меня шторы на окнах? А что за подушка у меня на кровати?

— Я это сказала понарошку, — ответила Киона. — Не знаю, ведь я же никогда раньше не бывала в твоем поселке. Но я не хочу мыться — я не грязная.

— Я это прекрасно вижу! Я говорила о том, что тебе надо причесаться и переодеться в сухое. У тебя брюки внизу совсем намокли от снега, поэтому я хотела дать тебе какое-нибудь платье Лоранс и красивые туфельки.

Это предложение, похоже, прельстило Киону, и она встала, слабо улыбнувшись. Неожиданно ее лицо снова посерьезнело, и она чуть слышно сказала:

— Как-то во сне я видела, что ты плачешь. Твоя подушка была обшита кружевом, у тебя была похожая… в другом доме… в лесном.

Эрмин внимательно слушала девочку. Взяв с собой Киону в Валь-Жальбер, она не собиралась расспрашивать ее о необъяснимых появлениях, происшедших в этом доме, но теперь представился удобный случай.

— Если хочешь, мы можем поговорить об этом в моей комнате. Пойдем скорее, дорогая.

Девочка шла за ней следом, ступая медленно, очень медленно. Провела пальцем по салфетке на круглом столике, погладила спинку кресла.

— Что с тобой, Киона? — удивилась Эрмин. — Только что ты играла с Мукки в шарики на ковре и казалась такой веселой. Перед ужином мы поставим пластинку с рождественскими гимнами. А я так надеялась, что тебе здесь будет хорошо! Можно подумать, что ты чем-то недовольна!

— Мимин, мне немножко грустно, — задумчиво ответила Киона. — Я не могу тебе сказать почему.

Эрмин с изумлением увидела, что по щекам ребенка текут крупные слезы. Она подняла Киону и прижала ее к своей груди.

— Бедняжка моя, я никогда не видела, чтобы ты плакала. Ну, что с тобой?

И, не выпуская Киону из рук, Эрмин поднялась с ней наверх. Растерянная Киона шмыгала носом. Заплаканная, она казалась маленькой и уязвимой.

— А вот и моя комната, — объявила Эрмин. — Никто не услышит, как ты будешь мне рассказывать, почему тебе грустно.

Девочка, восхищенная розовым сиянием лампы в изголовье кровати, обилием цветастых тканей и атласных подушечек, осмотрелась. Резная мебель нежного бледно-розового цвета показалась ей восхитительной. Эрмин посадила ее на кровать, на пышную перину.

— Тебе здесь нравится? — спросила она Киону.

— Да, Мимин. Все так красиво!

Эрмин тоже присела на кровать. Она старательно продолжала улыбаться, хотя чувствовала собственное бессилие перед лицом этой детской грусти, причины которой она страшилась узнать.

— Киона, девочка моя, я хотела доставить тебе радость, а ты плачешь, — вздохнула она. — Скажи мне, что тебя заботит.

— Мимин, ты здесь ни при чем. Просто, когда я что-то вижу, мне от этого грустно.

— А твоя мама знает об этом? — осторожно спросила Эрмин.

— Нет, об этом никто не знает!

— И что же ты видишь? Ты видишь это во сне? Когда спишь?

Чтобы снять напряжение, она расплела девочке косы и принялась расчесывать ее волосы цвета червонного золота.

— Мимин, а если я буду молиться, как Мадлен, как ты думаешь, это прекратится?

— Возможно, дорогая моя, только ты не ответила на мой вопрос. Что тебя огорчает из того, что ты видишь? Что-нибудь страшное?

Какое-то необъяснимое благоразумие удержало Эрмин, и она не стала рассказывать Кионе о том, что произошло в этом доме.

«А если в ее памяти ничего не сохранилось? — думала она. — Я могу встревожить ее, если скажу, что дважды видела ее здесь. И не только я… Мадлен, Мукки и близнецы тоже ее видели. Никаких резких движений, ни в коем случае».

Она продолжала нежно приглаживать густые шелковистые волосы Кионы, которая чуть слышно бормотала:

— Мне как-то не по себе… Мимин, я часто чувствую себя очень усталой, потом засыпаю и приходят сны. Я тебе уже говорила, что видела, как ты плачешь у себя на кровати, и мне хотелось тебя утешить. А в другой раз Мукки баловался, и я его окликнула. Знала бы ты, как я испугалась!

— Я согласна, что все это невесело. А тебе не снилось, что ты слушаешь, как я пою какую-то рождественскую песню?

— Снилось, — подтвердила девочка.

Потрясенная Эрмин взяла девочку на руки и стала укачивать ее. Ей так хотелось успокоить Киону, а для этого надо было уяснить причину этого поистине ошеломляющего явления. По-видимому, когда Киона спит, ей что-то снится, и сама она, точнее, ее образ перемещается в пространстве. Эрмин участливо сказала девочке:

— Киона, я уверена, что тебе снится не только плохое, но и хорошее. Постарайся вспомнить.

— Да, снилась Шарлотта в белом платье в каком-то саду. Там очень зеленая трава и много цветов. Она выходит замуж за того большого мальчика, который вел машину, — пробормотала Киона.

— Дорогая моя, твоя мама думает, что у тебя много разных способностей, а способности — это то, чем Господь, будь то Бог индейцев или Бог белых, одаривает нас при рождении. Но ты у нас еще очень маленькая, и я думаю, что тебе совсем не хочется видеть такие сны. Ну а в том, что ты мне рассказала, вовсе нет ничего печального, не из-за чего плакать.

— Но бывает, я что-то вижу, и когда не сплю, — призналась Киона. — Вот этот дом я видела мрачным, покинутым, с обвалившимися стенами. Я даже заплакала.

На этот раз Эрмин посмотрела на сестру с бесконечным состраданием. Ей было жалко Киону, но она даже не пыталась найти какое-либо объяснение ее словам.

«Если бы у Мукки или близнецов появилась склонность к таким проявлениям сверхъестественного, я бы места себе не находила, — подумала она. — Кионе вовсе незачем отдавать себе отчет в том, что у нее бывают видения».

— Дорогая моя, — начала Эрмин, — не беспокойся. Я полагаю, что есть и другие люди, которые, как и ты, способны видеть картинки из будущего. Завтра мы с тобой прогуляемся по Валь-Жальберу, и я тебе покажу дома, которые горели при пожаре, или другие, где крыши провалились под тяжестью снега. В нашем поселке почти никого не осталось, а зимние бури, дожди и морозы мало-помалу разрушают здания. Мои родители, наверное, тоже останутся здесь недолго. Однако сегодня, несмотря ни на что, будем веселиться!

Через час Эрмин и Мадлен спустились в гостиную в сопровождении четырех безукоризненно одетых, тщательно причесанных детей, чьи мордашки буквально светились от чистоты. На Мари и Лоранс были бархатные платья с белым воротничком, одинакового покроя, но разных цветов: у одной — голубое, у другой — розовое. Мукки красовался в белой рубашке, жилете и новых твидовых брюках. Сияющая Киона держала его за руку, и золотистые волосы струились по ее худеньким плечам. После нескольких примерок Эрмин выбрала для сводной сестры зеленое шерстяное платье, украшенное красной вышивкой на манжетах и на груди. В таком наряде девочка походила на лесную фею, облаченную в наряд из листьев и мха. В туфельках ей было неудобно, поэтому она надела свои сапожки.

— А теперь, дорогие мои, ведите себя хорошо! — обратилась к ним Эрмин. — Не возиться, не шуметь! Сейчас вы послушаете пластинку, которую бабушка купила к Рождеству.

Еще в детской Эрмин наблюдала за Кионой. В компании Лоранс и Мари, которые выбрали для нее самые красивые свои игрушки, девочка быстро поддалась общему веселью. Мукки, очень привязавшийся к Кионе, искал любой случай, чтобы доставить ей удовольствие, и принес свою любимую книжку с картинками. К великому облегчению подруг, в комнате воцарилось спокойствие.

Мадлен села на диван, рядом с ней примостилась и Эрмин.

— Похоже, они довольны, что снова все вместе, — заметила кормилица.

— Да, какие же они милые! Я им пообещала, что сегодня они лягут спать позже. Знала бы мама, что я нарушаю установленные правила! Она скоро позвонит. Наверное, я лучше дождусь ее возвращения и тогда сообщу, что пригласила Киону сюда, под ее кров.

Патефон заиграл знаменитую песню «Царица ель»[35] в исполнении детского хора.

Царица ель, краса лесов,

Люблю наряд твой изумрудный!

Когда зимой, среди снегов,

Стоят деревья без листов,

Царица ель, краса лесов.

Лишь ты одета в бархат чудный.

Тебя приводит Рождество

В наш дом на праздник, всеми чтимый,

Царица ель, милей всего

Твоих подарков волшебство,

Тебя приводит Рождество

Руками матушки любимой[36].

Склонившаяся над книжкой с картинками Киона выпрямилась и прислушалась, широко улыбаясь. Потом вскочила и подбежала к Эрмин.

— Мимин, а что такое «святое торжество»? — спросила она. — Как мне нравится эта песня!

— Святое торжество — это Рождество, рождение Иисуса Христа. Он для нас мессия, наш Спаситель. Как бы тебе это объяснить? Твоя мама молится Великому Духу, который вселяет жизнь в деревья, в воду в реках, в земных тварей, а многие люди молятся Иисусу Христу.

Мадлен принялась с благоговением рассказывать Кионе о рождении Сына Божьего в Вифлееме. И почти сразу же зазвучали с пластинки первые аккорды песни «Родился он, божественный ребенок»[37].