Испуганной и выведенной из себя Эрмин пришлось набраться смелости и спуститься к Кионе, которая, должно быть, не слышала ее из-за рева водопада.

— Да что же ты делаешь? — крикнула она, встряхивая Киону за плечо. — В каком ты виде! Киона, хватит!

— Мимин, не надо сердиться! — воскликнула Киона. — Я набралась силы от Уиатшуана, я попросила его защитить всех нас: мамочку, тебя, Тошана, Мадлен, Мукки и близняшек.

— А я тебе скажу, что к вечеру у тебя поднимется температура и начнется насморк, — оборвала ее Эрмин. — С водой, как и с огнем, шутки плохи.

Киона смирилась и отступила на камни. Все еще сердясь, Эрмин выбрала самый короткий маршрут к родительскому дому, казавшемуся ей сейчас обителью тепла и безопасности. «Как я испугалась, когда Киона исчезла! — думала она. — Боже мой, какой ужас! Но могло быть еще страшнее, если бы вдруг она случайно поскользнулась. Да и Мукки, Мари и Лоранс тоже не слушались меня. Мне надо быть с ними все время начеку и вести себя строже».

Когда они увидели вдали крышу дома Шарденов, в воздухе уже начали кружиться первые хлопья снега. Эрмин прибавила шагу.

— Бегом домой! — приказала она детям. — Мирей, должно быть, уже заждалась. Я зайду на минутку к Бетти, приглашу ее пополдничать с нами, а то она совсем одна.

Быстро темнело. В доме Маруа не горела ни одна лампа. Эрмин обогнула основное здание и вошла во двор, полагая, что соседка в конюшне или в хлеву. Шинук приветствовал ее звонким ржанием.

— Привет, мой храбрый конь! Ну как, оправился от треволнений? А я еще нет, все дрожу по поводу и без повода.

Она погладила его по груди и холке, стараясь не задеть уже затянувшуюся рану. Ее внимание привлек донесшийся снаружи шум, и она отчетливо увидела, как через заднюю дверь из кухни выходит мужчина. Он был в шляпе и обмотан шарфом, так что лица ей разглядеть не удалось. Эрмин увидела только его глаза — мрачные и пронзительные. Он спустился по заснеженным ступенькам крыльца, тревожно поглядывая по сторонам, как вор. Казалось, что он старается остаться незамеченным. Он бесшумно и быстро удалился.

«Что бы это значило? — раздумывала Эрмин. — Боже мой, неужели это грабитель или какой-нибудь бродяга, который напал на Бетти?»

Однако необъяснимое ощущение неловкости помешало ей броситься на помощь. Светская жизнь в артистической среде Квебека приучила ее к двусмысленным и даже фривольным ситуациям. Ей в голову пришло самое невероятное.

«Неужели к Бетти ходит какой-то мужчина? — подумала она. — Жозеф не слишком нежный муж, да и жить с ним — дело нелегкое. Нет, бред какой-то! Это не похоже на Бетти! Она женщина набожная, серьезная, верная и преданная. Право же, мысли у меня какие-то нелепые».

И почти тотчас же достопочтенная супруга Жозефа Маруа вышла из той же двери собственной персоной. Румяная, закутанная в пеструю шерстяную шаль, она направилась к хлеву, напевая:

Говорите мне про любовь,

Эти речи — моя услада,

Все бы слушала вновь и вновь,

Мое сердце всегда им радо.

Эрмин узнала припев одной из французских песен. Она так и стояла, будто оглушенная, краснея от смущения, поскольку уже не могла сбежать незамеченной. Бетти вошла в конюшню и заметила Эрмин. Мечтательное выражение на ее лице сменилось испугом.

— Мимин! Боже милосердный! — воскликнула она. — Что ты тут затаилась? До чего ты меня напугала!

Голос красавицы Элизабет Маруа звучал не так, как обычно — ласково и спокойно, — а слегка дрожал. Вьющиеся светлые волосы обрамляли ее похорошевшее от необычного возбуждения лицо.

— Да вот, проходила мимо и зашла посмотреть, как себя чувствует Шинук, — ответила Эрмин, сгорая от смущения. — Я не хотела тебе мешать, Бетти, ну, я пойду.

— Да ты мне не мешаешь. Я закончила готовить ужин и собиралась задать корм скоту. Ну что ты так на меня смотришь? А, держу пари, ты видела, как кто-то вышел через заднюю дверь!

— Ну да, — пробормотала Эрмин. — Я забеспокоилась, не случилось ли чего с тобой. После того как на меня напали, я, чуть что, сразу теряюсь.

Бетти дала напиться корове и лошади. Хотя она и старалась держать себя в руках, ее движения выдавали сильную нервозность.

— Мимин, это один из моих кузенов. Он живет в Сен-Фелисьене, заехал поздравить меня с праздником. Видишь ли, Жозеф терпеть не может мою родню и меня заставляет сторониться их. Вчера я предупредила кузена, что сегодня буду одна и что он может меня навестить.

— Жозеф слишком далеко заходит, — сказала в ответ Эрмин, которая с трудом поверила в это неуклюжее объяснение. — А ты мне никогда не говорила о своем кузене.

— Да он недавно обосновался в Сен-Фелисьене. Что-то нам с тобой редко удается посудачить, не то, что раньше. Нечасто ты ко мне заходишь, Эрмин.

— Ты права, Бетти. Я как раз хотела пригласить тебя к нам на полдник. Был бы случай потрепаться, как говорит Мирей.

— Как-нибудь в другой раз. Скоро должен подъехать Жозеф с Мари. Главное, не очень распространяйся о моем кузене.

— Хорошо, — пробормотала Эрмин и поспешила уйти, абсолютно уверенная в том, что Бетти обманула ее.

Ей стало грустно, и возникло досадное ощущение, что привычный мир вот-вот обратится в хаос. Увидев, что дети чинно сидят за столом под присмотром экономки, она почувствовала облегчение. В воздухе распространился восхитительный запах растопленного сахара, смешанный с ароматом чая с лимоном.

— Мамочка, Мирей напекла оладий и сдобных булочек, — обратился к ней Мукки, — а я есть хочу.

— Эрмин, звонила мадам, — сказала Мирей. — Ты чуть-чуть не поспела, это было с полчаса назад. Конечно же, я сняла трубку. Твоя мать, похоже, в восторге от Шикутими. Я ей сказала только, что ты ушла с детьми на прогулку.

— Спасибо, Мирей. А больше ей ничего знать и не надо.

Тут Киона посмотрела на нее своими проницательными золотистыми глазами. Эрмин была грустна без какой-либо видимой причины. Киона удержалась от желания подбежать и обнять ее. Она с аппетитом ела теплые оладьи, которые положила ей экономка.

— Мамочка, скажи, ты прямо завтра отвезешь Киону в Роберваль? — стал расспрашивать ее Мукки. — Почему она уезжает? Было бы хорошо, если бы и бабушка с дедушкой с нею познакомились.

— Тала будет скучать без дочки, — ответила Эрмин. — Хорошо, что ты спросил об этом. Мне надо договориться с Онезимом, чтобы он нас довез, а то Симон забрал упряжку.

С этими словами, даже не притронувшись к содержимому своей тарелки, она перенеслась в мир своих невеселых мыслей. Необычное поведение Бетти и ее фальшиво звучащие объяснения неотступно преследовали и тревожили ее. «Боже мой, не могла же Бетти опуститься до того, что завести любовника. Я все это просто-напросто придумала! Учитывая скверный характер Жозефа, ее рассказу можно поверить: конечно же, речь идет о кузене. Но надо будет ее спросить, почему он вышел через заднюю дверь кухни».

Она представила себе непристойную сцену — полумрак спальни и слившаяся в объятиях полуголая пара, причем у женщины черты лица Бетти, а мужчина — тот самый кузен с подозрительным взглядом. Эрмин стало стыдно, она ощутила возбуждение, которое медленно растекалось по телу горячей волной и достигло низа живота. Из этого она заключила, что в ее возрасте вредно жить в разлуке с мужем.

Еще пять лет назад, в Квебеке, явные знаки внимания со стороны импресарио настолько вскружили ей голову, что она позволила себя поцеловать.

«Тошан, мне тебя не хватает, — сказала она себе, на мгновение прикрыв глаза. — Любимый мой, как я хотела бы оказаться рядом с тобой, ощутить на губах твой поцелуй. Ты боялся, что я не буду тебе верна. Такого не случится, но как же мне тебя не хватает!»

Мирей, озадаченная странным выражением лица Эрмин, громко кашлянула. Эрмин вздрогнула.

— Послушай, Эрмин, если есть не хочешь, хоть чаю попила бы, — пожурила ее экономка.

— Да-да! — смутившись, пробормотала она.

Наступило молчание, прерванное стуком во входную дверь. Ворча, Мирей пошла открывать. Она быстро вернулась в сопровождении Пьера Тибо. Молодой человек, держа в руках шапку, в смущении остановился на пороге кухни.

— Извините за беспокойство! — сказал он со своей всегдашней доброй улыбкой. — Эрмин, мне надо с тобой переговорить.

Эрмин поспешно поднялась и провела его в гостиную.

— Что случилось, Пьер? — спросила она. — Надеюсь, ничего плохого?

— И да и нет, — отрезал он. — Я привез сообщение от твоей свекрови. Сегодня утром, спозаранку, я был в Робервале и встретил там вашего соседа Симона Маруа. Они вместе с Мадлен собирались переехать через озеро на собачьей упряжке.

— Это мне известно, — сказала она. — Мадлен надо съездить к своим.

Пьер утвердительно кивнул, а затем добавил:

— Но и твоя свекровь, Тала, уехала с ними. Она просит тебя, пока ее не будет, присмотреть за Кионой.

— Что? Чепуха какая-то. Тала совсем ума лишилась?

Она кусала губы, чтобы не выразить вслух то, что ее тревожило и приводило в полное замешательство. «Завтра возвращаются родители и Луи, — думала она. — Если мама обнаружит здесь Киону, будут ужасные неприятности».

— Можно подумать, что для тебя это проблема, — удивился Пьер. — Еще один ребенок на Рождество — больше радости в доме.

— Конечно! — не стала спорить она. — Не беспокойся, просто я немного удивилась, только и всего. Я благодарна за то, что ты взял на себя труд предупредить меня. Ведь тебе пришлось сделать для этого крюк.

— Я готов на все, чтобы увидеть тебя, Эрмин, — сказал Пьер, не сводя с нее глаз.

Она смутилась, сначала даже не зная, что сказать в ответ, а потом решила свести все к шутке.

— Если бы тебя слышала твоя жена, она бы показала, где раки зимуют, подхалим ты несчастный! Пойдем, выпьешь чая, он еще горячий.

— Нет, лучше я поеду, — ответил он. — А что, Тошан написал тебе?

— Пока нет, но утром звонил по телефону. Счастливо добраться до дома, Пьер! — сказала она твердо. — Я тебя провожу.

Движением руки он остановил ее. Он выглядел очень взволнованным. Эрмин даже не успела повернуться, как Пьер схватил ее за руку.

— Я говорю серьезно, — сказал он глухим голосом. — Ты знаешь, как ты мне когда-то нравилась, и это у меня так и не прошло. Помнишь, как десять лет назад, когда мы уезжали из Валь-Жальбера, я тебя поцеловал? Уже тогда это было серьезно. Эрмин, я думаю о тебе ночью и днем, и, поверь мне, я не преувеличиваю, тот давний поцелуй не дает мне уснуть.

Кроме случая с известным соблазнителем, Октавом Дюплесси, молодой певице никогда не доводилось попадать в такого рода ситуации. Только Тошан признавался ей в своих чувствах, и он стал ее мужем, отцом ее детей. Однако она была достаточно проницательной, чтобы понять, что Пьер говорит искренне. И поэтому у нее не было намерения откликнуться на его признание.

— Ты ставишь меня в неловкое положение! — сказала она. — Будь благоразумен. А кроме того, Тошан — твой друг. Как ты можешь вот так его предавать?

— Я его не предаю, мы пока ничего плохого не сделали, — возразил Пьер. — В любом случае, он меня разочаровал. Ему выпало счастье жить с тобой, так зачем он тогда отправился в армию? Признайся, Эрмин, что он тебя бросил! Такая идет молва в Перибонке. Место твоего мужа — рядом с тобой. Он же оставил тебя, и тебе приходится одной растить троих малышей, а ведь ты только что потеряла грудного ребенка. Согласись, это некрасиво с его стороны. Не я один так думаю.

Эти слова разбередили едва затянувшуюся рану. Вся дрожа от волнения, Эрмин старалась не выйти из себя.

— Пьер, тебя это не касается! Если даже Тошан и поступил неправильно, не тебе обсуждать его решение, ты просто пытаешься опорочить его. Если хочешь знать, я восхищаюсь тем, что у Тошана хватило мужества пойти в армию. Он будет сражаться за то, что ему дорого: за равенство людей и за справедливость. Индейцы в этой стране многое пережили в прошлом, да их и сейчас презирают, обращаются как с париями. Так что не трать попусту силы, не старайся увлечь меня красивыми речами — я обожаю своего мужа. А теперь тебе лучше уйти.

— Эрмин, многие женщины слепы от любви, как и ты. Да, я ухожу, но подумай о том, что я тебе сказал.

— А ты, Пьер, не забудь про обручальное кольцо, которое носишь на пальце, и о своих четверых детях.

Пьер постоял в нерешительности, потом бросился к ней и обнял. Словно голодный, он зарылся лицом в ее волосы, а затем слегка укусил за шею.

— Да ты совсем рехнулся! — воскликнула она и оттолкнула его. — И чтобы впредь такого не было!

— Брезгуешь! Наверное, с другими ты не столь сурова. Ты думаешь, я слепой? В последний раз, когда я был здесь, ты с дрожью в голосе пела для Лафлера. Он, конечно, славный малый, да только у него мозги вместо мускулов.