— Я в отчаянии, папа! — тихо ответила она. — Я доверяю Тале. Она позаботится о Кионе лучше всех нас, вместе взятых. К тому же, я думаю, она хотела удалить Киону от тебя. За те три дня, что я провела в Робервале, у Кионы не было видений и она не ощущала тревоги. Я даже спрашивала себя: что, если все эти явления вызваны ее переездом сюда, в Валь-Жальбер, под крышу дома, в котором живешь ты? Нечего пожимать плечами! Эти видения начались после вашей встречи на бульваре Сен-Жозеф. Помнишь?

— Я не маразматик! — резко сказал Жослин. — Я никогда не забуду тот момент, когда встретил свою дочь, которую в прошлый раз видел еще младенцем. Она была такая красивая, сияющая в свои пять с половиной лет! А какие у нее умные глаза! Будто в душу мне заглянула! Господи! Тала могла подождать до весны, так нет же! А ты будешь и впредь платить за домик сыну Мелани Дунэ?

— Я заплатила за год вперед. Это недорого, и потом, будет где остановиться в Робервале, если, волею судеб, Тошану еще раз дадут отпуск.

— Все равно это деньги, брошенные на ветер! — взорвался ее отец.

Они еще немного поговорили перед тем, как вернуться. Лора заметила, что Жослин чем-то сильно расстроен, но расспрашивать его не стала.

— Чай подан! — объявила она, словно возвещая о каком-то событии. — И я воспользуюсь этим, дорогая, чтобы вручить тебе рождественский подарок.

— А почему не вечером, за ужином? — удивилась Эрмин. — Мама, что там у тебя?

Мари и Лоранс похихикивали, а Мукки и Луи подпрыгивали от нетерпения возле лежавшего под елкой свертка, перевязанного ленточкой.

— Открывай скорей! — продолжала Лора. — Я потом расскажу, как мне это удалось. И кто мне помог.

Эрмин устроилась на софе. Размеры и форма свертка наводили на мысль о пластинках. Она развернула бумагу и извлекла стопку пластинок на 78 оборотов. Имена певцов и певиц были ей совершенно незнакомы.

— Я тебе благодарна, мама, но…

— Это наш дорогой Октав Дюплесси прислал мне их из Франции! Это французские песни, которые сейчас очень популярны! Твой импресарио звонил мне в начале осени — он тогда только прибыл из Парижа — и мы вдвоем задумали раздобыть их для тебя. Октав в безумном восторге от Эдит Пиаф! У нее, похоже, совершенно исключительный голос и такая манера исполнения, что просто мурашки по коже! Дорогая моя, действуй, надо ее послушать! Во Франции ее прозвали «крошка Пиаф».

— Почему? — спросила повеселевшая Эрмин.

— Октав мне пояснил, что она уличная певица, маленького роста, а «пиаф» на арго значит «воробышек». Одна песня прогремела на всю Францию — «Мой легионер».

— Наш квебекский соловей сейчас узнает, как поет парижский воробей, — пошутил Жослин.

Слова отца заставили Эрмин улыбнуться. Она сама поставила пластинку на проигрыватель, спеша оценить талант «крошки Пиаф». Услышав, о чем идет речь, на пороге комнаты появилась Мирей и навострила уши. После аккордов вступления зазвучал голос, и все замолкли.

Были сини глаза у него,

У него был веселый нрав.

На руке татуировка была,

Лишь два слова: «Я прав!»

Я не знала, как его зовут,

Но со мною провел он ночь.

Лучезарным утром легко

От меня уходил он прочь[52].

Лора, смущенная содержанием песни и тем, с каким вниманием слушали ее дети, закашляла. А Мирей, прикрыв глаза, слушала с наслаждением.

— Боже мой, какая женщина! — воскликнула экономка. — Она затмит Болдюк, по крайней мере, в моем сердце.

Эрмин, несмотря на странное и необычное возбуждение, охватившее ее, несмотря на подступившие слезы, не стала сразу высказывать свое мнение. А вот другая песня ее просто ошеломила. Слова и особенный тембр голоса певицы унесли ее в новый мир. То же самое относилось и к ее родителям, и к Мирей, и к детям. Это была песня «Клошары». Первый куплет очаровал Лору, однако припевом она была шокирована.

Мы, малышки, клошарки, бедняжки,

Без гроша в кармане, нищие бродяжки.

Это нам, клошаркам, похвастать нечем.

Любят нас случайно, на один лишь вечер![53]

— Нет, это невозможно, останови пластинку, Эрмин! Я-то думала, это настоящие классические песни! Мне и у Болдюк не все слова по душе, но тут — дальше ехать некуда! Уши надо оборвать этому Дюплесси! Тоже мне, насоветовал.

— Я с вами не согласна, мадам, — твердо сказала Мирей. — Да я перед этой французской певицей снимаю шляпу!

— У нее необыкновенный голос, — заметил Жослин. — Но я согласен с Лорой: слова странные.

Он показал глазами на сидящих на ковре четверых детей. Все еще не проронив ни слова, Эрмин выбрала другую пластинку.

— Жан Саблон! — объявила она. — Ой, мама, спасибо. Когда я в прошлый раз была в Квебеке, мне попалась замечательная статья о нем. Представляешь, в тридцать первом он пел в «Казино де Пари» вместе с прославленной Мистенгет, и вот уже два года живет в Соединенных Штатах. Кроме того, Жан Саблон встречался с нашей дорогой Болдюк в Монреале, потому что очень высоко ее ценит. Я обожаю эту песню. Послушайте.

Меня для всех вас нет как нет,

Никто не скажет мне «Привет!».

Кто мне вослед подарит свет

Надежды? Я не знаю.

Из тысяч маленьких примет

Ловлю ваш взгляд — на мой в ответ:

Но нет меня как нет.

На этот раз довольная Лора улыбнулась. Она покачивалась в ритме песни, и Мирей тоже отдалась очарованию завораживающего голоса Жана Саблона. Пластинка увлекла даже Жослина. Все, включая экономку, уселись поудобнее.

Потом Эрмин поставила пластинку Рины Кетти. Ей было знакомо имя этой певицы, огромный успех которой принесла песня «Я буду ждать». Лора прокомментировала:

— Октав мне сказал — по телефону, опять же, — что песня «Я буду ждать» — это обработка одной итальянской песни, а та, в свою очередь, родилась из арии Мадам Баттерфляй, которую ты так замечательно исполняешь, ну, где эта бедная японочка поет, как дожидается возвращения своего американского солдата.

— Я теперь тоже жду возвращения моего солдата, — тихо заметила Эрмин.

Но тут зазвучал приятный, с солнечным акцентом, голос Рины Кетти.

Буду ждать тебя

День и ночь.

Буду ждать, вдруг вернешься ты.

Даже упорхнувшая птица

В родное гнездо возвратится.

Время проходит, мчится

Бьется печально,

Сердце губя.

И все же я буду ждать тебя.

Потрясенная Эрмин расплакалась. Мари и Лоранс потихоньку подошли и прижались к матери, стали гладить ее по волосам, чтобы успокоить. Задумавшийся Мукки не шелохнулся. Что до Луи, он был просто в восторге. Для него слова песни имели свой точный смысл: он будет ждать возвращения Кионы, так же как ее старшая сестра будет ждать возвращения своего мужа Тошана, которого мальчик никогда не видел, но о котором часто слышал.

Окончание этого музыкального дня было прервано появлением Шарлотты.

— Куда ты подевалась? — удивилась Мирей. — Ты сбежала, как только я подала чай.

— Воспользовалась случаем, навестила Симона, — грустно сказала Шарлотта. — В этот час он задает корм животным в хлеву, так что я не побеспокоила Маруа. Но лучше бы я осталась с тобой. Ладно, поднимусь к себе, что-то я себя неважно чувствую.

Эрмин хотела было отправиться следом за Шарлоттой, но тогда мать бы обиделась: Лора уже держала наготове новую пластинку.

— Дорогая, вот эта тебе очень понравится. Если Эдит Пиаф нас разочаровала, то, к счастью, с Нинон Валлен такого не случится. Это оперная певица, сопрано. Я читала, что ее «Последний вальс» — настоящий маленький шедевр.

— Мама, — сказала Эрмин, — не будь так сурова к «воробышку». Мне не терпится снова послушать эту невероятную певицу. Я пока ничего не сказала о ней, потому что пережила своего рода откровение. У этой певицы уникальный голос, который проникает прямо в душу. Она не притворяется, а проживает каждое спетое ею слово! Думаю, она станет еще более знаменитой.

— Вот как! — сказала Лора, и ее глаза широко раскрылись от изумления. — Возможно, если она подберет себе не такой вульгарный репертуар.

— Он у нее не вульгарный, а популярный! — отрезала Эрмин. — Если бы ты слышала, что рассказывал мне Дюплесси о Париже и некоторых его кварталах, ты бы лучше поняла. Мы послушаем Нинон Валлен вечером. Схожу посмотрю, как там Шарлотта, она, похоже, чем-то очень расстроена.

— Да очередная сердечная размолвка! — заметил Жослин. — Хуже всего то, что эта девушка просто страсть как любит бегать к своему жениху, даже не одевшись как следует. Если она заболеет, то причину и искать не надо. Накинет на плечи шаль да в ботиночках по снегу. Хоть тут и недалеко, одеваться надо как следует. Дети, это и вас касается!

Мукки и Луи вежливо протрубили «да». А тем временем Эрмин поднялась по лестнице и уже в коридоре расслышала рыдания. Она вошла в комнату Шарлотты: девушка лежала ничком на кровати и плакала навзрыд.

— Лолотта, что с тобой? — спросила Эрмин, беря Шарлотту за руку.

— Не называй меня так! Я больше не ребенок и хочу, чтобы ко мне обращались как к женщине.

С этими словами она встала и с потерянным видом посмотрела на Эрмин. По ее искаженному лицу можно было понять, что она в страшном отчаянии.

— Прости меня, Шарлотта! Постараюсь исправиться. Расскажи мне, в чем дело. Мне не нравится, что ты в таком состоянии. Это из-за Симона?

— Да! Мирей меня довела: она в очередной раз стала твердить о том, что лучше мне выйти замуж за Армана. Чтобы успокоиться, я захотела повидаться с Симоном, которого я люблю. Он был в хлеву, задавал сено Шинуку. Симон такой милый. Я бросилась ему на шею, поцеловала в губы, а он… он меня оттолкнул! Эрмин, только откровенно, Тошан мог бы поступить так?

— Бывало такое, когда он злился на меня. А вы с Симоном не поссорились?

— Да нет же, совсем нет! И еще: он так холодно посмотрел на меня, уверяю тебя. И он мне сказал, что я должна вести себя как серьезная девушка, мне, мол, не хватает сдержанности. В одном Мирей права: уж Арман бы меня не оттолкнул! Он был бы просто счастлив, если бы я вздумала поцеловать его в губы. Наверное, Симон меня не любит!

У Эрмин тоже были кое-какие сомнения на сей счет, но она решила, что сейчас не время их высказывать.

— Он же решил на тебе жениться. Зачем ему это, если он тебя не любит? Шарлотта, не воспринимай это так трагически. Жозеф с Бетти воспитали всех своих троих детей в строгости, в страхе перед грехом. Если тебя это успокоит, я могу переговорить с Симоном. Хорошо?

— Согласна. Да, я выйду за него замуж, даже если не нравлюсь ему. Когда мы будем жить вместе и каждую ночь спать вдвоем, он в конце концов привяжется ко мне. У нас будут дети, так что он не осмелится бросить меня, как бросил других своих невест.

— Ну, это были не совсем невесты, — заметила Эрмин. — Я знаю Симона. Когда ты станешь его женой и матерью его детей, он ни за что тебя не бросит. Вытри слезы, Шарлотта. По совету Октава мама подарила мне французские пластинки. Тебе надо послушать Эдит Пиаф, как она поет «Мой легионер».

Чтобы развеселить девушку, да и ради собственного удовольствия, Эрмин напела вполголоса:

Были сини глаза у него,

У него был веселый нрав.

На руке татуировка была,

Лишь два слова: «Я прав!»

— Очень мило! — заметила Шарлотта. — Мимин, обожаю, когда ты поешь! Ты разучишь эту песню?

— Если мама прежде не выбросит пластинку! — пошутила Эрмин. — Она так смутилась, что эту песню услышали дети. Кстати, есть одна песня, которую я непременно хочу перенять — у Рины Кетти. Такая красивая, волнующая — «Буду ждать тебя».

— Тогда давай сейчас же спустимся, чтобы и я могла послушать, — загорелась вдруг Шарлотта. — Это отвлечет меня от мыслей.

Взявшись за руки, они вышли из комнаты, сбежали вниз по лестнице и присоединились к Лоре и Жослину. Живые и грациозные, внешне они были совершенно непохожи: одна — блондинка с молочно-белой кожей, другая — шатенка с матовым цветом лица. Уже ночь наступила на дворе, а снег все так же шел и шел. На кухне гремела кастрюлями Мирей, и в теплом воздухе витал соблазнительный аромат рагу со свининой.

Стоял последний день 1939 года, последний день хрупкого покоя в стенах этого богатого особняка.

Понедельник, 1 января 1940 г.

Эрмин сдержала свое слово и на следующий день, еще до полудня, надела снегоступы, закуталась потеплее и направилась к дому Маруа. Погребенный под плотным снежным покровом, Валь-Жальбер, как никогда, напоминал поселок-призрак. В голове Эрмин звучало множество новых мелодий. Накануне, уложив детей спать, они еще раз прослушали пластинки «воробышка» Пиаф, Жана Саблона, Рины Кетти и Нинон Валлен.