Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Дыхание ветра

Притворная игривость Бетти вызывала у Эрмин досаду, и она предпочла вернуться к детям.

— Я пойду, — сказала она. — Лучше попасть домой до снегопада.

Улица Сен-Жорж казалась безлюдной, однако со стороны приходской школы доносились возбужденные крики. Она увидела Эдмона, который затеял игру в кошки-мышки. Здесь же был и Ламбер, сын Онезима, крепкий мальчуган пяти лет. У детей были красные от мороза щеки и радостно горящие глаза.

— Мамочка, как весело! — громко выкрикнула Лоранс.

Эрмин посмотрела на небо. Солнце скрылось, и угрожающе накатывалась череда туч. В воздухе уже кружились первые хлопья снега.

— Вижу! — ответила она. — Но нам надо быстро идти домой — пора полдничать. Эд, отведи Ламбера домой. Спасибо, что присмотрел за детьми.

Мукки, Луи и близнецы сбежались к ней. Никто не обратил внимания ни на плюшевого мишку, который валялся на ступеньках приходской школы, ни на чуть заметное движение за одним из окон большого здания.

Валь-Жальбер, в тот же день

Мирей только что подала чай в гостиной. Дети уже перекусили, и их отправили играть в нянину комнату.

— Мадам, задернуть шторы? — спросила экономка у Лоры. — Скоро ночь.

— Задерни, если хочешь.

— Давайте немного подождем: мне так нравится смотреть, как падает снег, — запротестовала Эрмин. — Ветер стих, может быть, будет не так холодно.

Жослин понимающе улыбнулся дочери. Она все еще испытывала то ощущение полной безопасности, о котором писала Тошану. Задумавшись, она с удовольствием представила себе, что столь знакомый пейзаж округи с его холмами, оврагом, лугами скрыт белым покровом и мраком, и вокруг нет ни единой живой души, кроме последних обитателей Валь-Жальбера, собравшихся дома у огня. А это навело ее на мысль о Бетти.

— Мне кажется, Жозеф бьет свою жену, — сказала она, так как уже не могла удерживать подозрения при себе.

— С чего ты взяла? — возмутилась Лора. — Эрмин, не выдвигай бездоказательных обвинений.

— Наш сосед — не самый покладистый человек, — добавил Жослин. — Однако я его уважаю и он часто доказывал, что любит и ценит жену.

Эрмин со вздохом поставила чашку. Она уже пожалела, что заговорила об этом. В любом случае это ничего не изменит: ее родители не из тех, кто вмешивается в чужую жизнь.

— Я говорила с Симоном, — все же продолжила она. — Он утверждает, что с самого Нового года Жозеф ходит сердитый, а расплачивается за это Бетти. Я только что заходила к Маруа. У нее на лице большой синяк. А может, я ошибаюсь: она утверждает, что ударилась о дверь.

Это было выше ее сил. Все совпадало: беспокойство Симона и Эдмона, грусть их сестренки Мари, загадочные слова Эдмона.

— Конечно, так и есть, — откликнулась Лора. — Ты ошибаешься, дорогая. Прежде всего, с какой стати Жозеф стал бы ее бить? Она примерная супруга, несравненная хозяйка и заботливая мать.

— Я соглашусь с Лорой, — добавил Жослин.

— Жо снова начал пить, — возразила их дочь. — А как выпьет, становится буйным, и я тому свидетель. В нем пробуждаются самые низменные инстинкты.

Ее родители обменялись скептическими взглядами. Они ценили Маруа как соседей, и у них не было никакого желания менять свое представление об этой почти образцовой семье.

— Эрмин, — снова заговорила Лора, — ты только вспомни. Жозеф не пьет после того злосчастного вечера, когда у Бетти случился выкидыш и она чуть не умерла. Мы с Мирей помогли ей, чем могли, а доктор ее спас. Жо так корил себя за то, что запил и в итоге его не оказалось дома. После этого он исправился. Это было в сентябре тысяча девятьсот тридцатого. Симон даже боялся, что отец покончит с собой.

Тут потребовалось ввести в курс дела Жослина, который ничего не знал об этом трагическом происшествии.

— Мы тогда только что приехали в Валь-Жальбер, — вспоминала Лора. — Мирей утверждала, что это дикий край. Люди удивленно таращились, наблюдая за нашим вселением, а мы выгружали все эти ящики.

Эрмин слушала с волнением и некоторым удивлением, этот экскурс в прошлое ее развеселил. Ей казалось, что Бетти, должно быть, тяжело переживает случившееся, но Лора ничего такого не сказала. На самом деле, все упиралось в гнусную интригу, колесики которой могли завертеться в любой момент.

Никто не видел и не слышал, как Луи, в одних носках, спустился по лестнице. Мальчик прокрался на цыпочках, совершенно бесшумно. В руках он держал шерстяную шапочку, на нем была непромокаемая курточка на шерстяной подкладке. То, что он собирался предпринять, казалось ему простым, а главное, увлекательным.

— Ноно, я уже иду! — сказал он решительным тоном.

Ноно был важной фигурой в жизни юного Луи Шардена. Речь шла о плюшевом мишке, которого он получил в подарок на Рождество. Ноно был братом Дюки, медвежонка Кионы. А теперь, забытый на крыльце приходской школы, он, должно быть, дрожал от холода.

Мальчик мог бы расплакаться, крикнуть во весь голос, что он забыл свою плюшевую игрушку, но он заранее знал, что скажут взрослые. Отец сообщит, что идет снег, дует ветер, уже ночь, а за Ноно они сходят завтра. Накануне мать уже отчитала его за то, что он слишком рассеян и с каждым днем становится все более и более своенравным. Поэтому Луи решил справиться с задачей сам, он не стал ничего говорить Мукки, который не дал ему поиграть своих оловянных солдатиков. И вообще, через несколько дней «большие», как он про себя их называл, умножат число запретов. Ему запретят выходить на улицу без Симона или Армана, запретят давать собакам сухари, лазать в дровяной сарай или еще что-нибудь.

Тихонько, словно волк, идущий по следу, Луи засеменил по коридору. Из гостиной долетали обрывки разговоров. Мать говорила тихо, а отец смеялся. Беглец задержался у входной двери, подумав, что, возможно, Эрмин согласится спасти Ноно. Но он испугался, что, если попросит об этом сестру, родители и ей тоже не позволят выйти.

Осторожно, с бьющимся сердцем, Луи надел сапожки, затем сумел повернуть защелку, откинуть щеколду — и все это практически бесшумно. Он боялся, что из кухни выглянет Мирей, однако экономка тихонько напевала, убирая посуду. Мальчик вышел на крыльцо, и у него перехватило дыхание. Он быстренько надел варежки и поглубже натянул шапочку. Уверенный в том, что вернется через несколько минут, он позаботился о том, чтобы дверь не захлопнулась. Толстая бурая портьера, служившая для защиты от сквозняков, прикроет его побег.

«Они даже не заметили, что я вышел! — радовался он. — А Мукки подумает, что я пошел в туалет».

Луи бросился вперед по тропинке в снегу, которую они протоптали днем. Крупные хлопья снега опускались на его лицо. Уже стемнело, но ничто не могло остановить мальчика. Все вокруг было так знакомо. Прошлой зимой Лора позволяла ему ходить к Бетти — даже вечером.

Вскоре он, страшно гордый своим подвигом, поднялся по ступенькам на крыльцо приходской школы, в то же время желая поскорее вернуться домой, к свету и теплу.

— Ноно! — жалобно проговорил он.

Плюшевый мишка пропал. Луи тщательно осмотрел все вокруг, ощупал руками крыльцо, но медвежонка не было.

— Его украл Ламбер! — пробормотал он.

Он не любил шумного насмешливого Ламбера, сына Онезима. Луи вполне мог бы подумать о том, что игрушку подобрал Эдмон, но до того расстроился, что ему было уже не до рассуждений, он горько заплакал. И тут произошло нечто необычное: массивная двустворчатая дверь приходской школы приоткрылась и появился какой-то мужчина.

— Ты это потерял? — спросил он, помахивая плюшевым медведем.

— Да, месье!

— Так ты Луи Шарден?

— Да!

Мужчина ловко ухватил его поперек туловища, зажав ему рот своей большой рукой в кожаной перчатке. Потом для Луи все стало черным — черным, как ужас, который его парализовал, сделал слабым и уязвимым.

Поль Трамбле с трудом поверил в ниспосланное чудо, когда увидел приближающегося ребенка и узнал в нем Луи, сына богачки Лоры Шарден. С полудня он прятался в приходской школе, правда, не затем, чтобы похитить пятилетнего мальчишку. Кашу заварил его отец, Наполеон, которого он считал придурком. На самом деле он был сообщником Закарии Бушара, последнего Поль Трамбле считал еще более глупым: скотиной в человеческом обличье.

За каких-то пять недель Поль Трамбле подчинил сообщников, и два жаждущих мести недалеких человека, которым перевалило за пятьдесят, доверили ему руководство операцией. Эта парочка не могла выдумать ничего, кроме как поджечь хижину, прикончить лошадь и собак, поколотив мимоходом нескольких индейцев. К счастью для них, вмешался он. Поль пекся вовсе не том, чтобы наказать Талу, истинную виновницу. Здесь наклевывалось дельце получше.

«К чему вам убивать эту старуху? — с уверенностью в голосе сказал он им. — Загремите в тюрьму на долгие годы. Вот ее невестка Эрмин, на которую вы бездарно напали, — а вы и есть бездари — богата, а ее мать, Лора Шарден, еще богаче. Деньги покрывают любые злодеяния!»

Самым приятным в этой истории было соблазнение Элизабет Маруа, которая за несколько свиданий предоставила ему все нужные сведения о семье Шарден. Благодаря ей в его распоряжении оказался ключ от приходской школы, который мэр вручил Бетти: школу закрыли, но раз в месяц она там прибиралась.

Поль Трамбле строил из себя робкого воздыхателя, разыгрывая пылкую страсть. Он отлично справился с задачей.

«Что толку в том, чтобы поджигать эту громадную хибару Шарденов, — размышлял он, найдя плюшевую игрушку. — Не факт, что это получится. Здание из кирпича, построено на совесть. Да и глупо уничтожать отличные вещи, которых полно внутри. Мой отец видит не дальше кончика собственного носа. Я померзну здесь еще одну ночь, а завтра явлюсь к Шарденам. Потребую встречи с Эрмин Дельбо, и она у меня запоет по-другому, не так, как в церкви. Она дорого заплатит, чтобы я не выдал ее свекровь полиции!»

И вот, глядя на приближающегося Луи, он подумал, что Лора Шарден заплатит еще дороже, чтобы он вернул ей пятилетнего сына.

* * *

Эрмин больше не заговаривала о Бетти. Лора вспоминала вслух, что она, носившая траур по мужу, почувствовала тогда в «Château Roberval».

— Боже мой, Жослин! Когда я увидела Эрмин на эстраде, белокурую и тоненькую, когда я впервые услышала, как она поет, у меня под вуалью потекли слезы. Это была моя дочь, моя маленькая доченька, которую я наконец-то нашла. А вечером она постучалась ко мне…

И в этот момент раздался телефонный звонок. Эрмин вскочила и побежала в кабинет. Звонил Тошан.

— Любовь моя, ты, наконец-то! — закричала она. — Как я счастлива!

— Дорогая моя Мимин, я бы тебе чаще звонил, если бы мог, — ответил он.

Ей казалось, что низкий голос мужа с его нежными интонациями звучит совсем рядом, и от этого чуть не заплакала.

— Как ты там? — спросила она. — Ты получил мое письмо? Да! Тем лучше! В Квебеке тоже очень холодно?

— Не суетись, у нас есть немного времени. Твое письмо я ношу с собой. Да, здесь страшно холодно. Река Святого Лаврентия превратилась в огромный каток. Как ты, как дети, мама, Киона? Все здоровы? Как там Киона?

Обычно Тошан, казалось, почти не обращал внимания на свою сводную сестру. Эрмин забыла, что хотела сказать, услышав, что он упорно хочет продолжить разговор о ней.

— А почему ты спрашиваешь? — осведомилась она.

— Ты не смейся надо мной, но вчера вечером она мне привиделась, и у нее было отчаянное выражение лица, испуганный взгляд. Я озадачен. Ты навещала Талу после моего отъезда?

Эрмин заколебалась, стоит ли продолжать лгать. В конце концов, Тошан далеко и еще нескоро узнает о том, что его мать вместе с Кионой скрылась в лесах. «Свекровь вынуждает меня обманывать мужа, — подумала она. — Неправильно она поступила, скрыв происшедшее от собственного сына».

— Эрмин, что ты от меня скрываешь? — довольно-таки сухо спросил Тошан.

— Видишь ли, выпало слишком много снега, и я не смогла выбраться в Роберваль. Милый, расскажи немного о том, чем ты занимаешься.

— Ничего особенно интересного. Строевая подготовка, обращение с оружием — я тебе об этом уже рассказывал. Но здесь, как и у вас, зима частично парализует нашу жизнь. По вечерам, если я не против, Гамелен организует карточные игры, но я держусь от этого подальше: предпочитаю что-нибудь почитать или подумать о тебе.

Польщенная Эрмин не смогла удержаться от улыбки.

Она прошептала мужу нежные слова. Вторжение Мукки заставило ее замолчать.

— Мамочка, можно мне поговорить с папой?

— Да, дорогой, но только недолго.

Мукки рассказал отцу, что он играет в оловянных солдатиков.