Тошан, исполненный решимости, дрожал от нетерпения. У него в ушах еще звучал голос Эрмин, в котором сквозила мучительная тревога. Ему представлялось трагическое лицо Кионы, умоляющий взгляд ее золотисто-карих глаз.

— Понимаю вашу реакцию, — решительно сказал он. — Забудьте то, что я вам сказал. Я покидаю часть. Как только я сделаю то, что должен, я вернусь и буду готов принять любые последствия моих действий.

— Успокойтесь! Позвольте мне хоть немного подумать! Дайте мне час. Один из членов вашей семьи похищен; я обязан доложить об этом выше. Думаю, что на вашем месте я действовал бы так же. И еще одно, Дельбо: на местности из вас вышел бы превосходный солдат. Я наблюдал за вами, вы действуете решительно, незаметно и эффективно. Предвижу, что вы способны выдвигать разумные инициативы. Откровенно говоря, я надеюсь, что, если мне удастся добыть вам эту увольнительную, вы сдержите слово. Зайдите ко мне после ужина.

Тошан тихо поблагодарил лейтенанта. Благодаря унаследованной от матери способности глубоко чувствовать чужую личность он понял, что этот человек искренне стремится ему помочь. Тошан направился к себе в казарму. Гамелен с мрачным видом сидел на койке.

— Ты уже поужинал? — спросил Метис. — Мне надо поговорить с тобой. Хорошо, что ты здесь один.

Верзила, прикуривая сигарету, с любопытством посмотрел на него.

— Ну и чё тебе надо, Дельбо? Я нынче зол как черт!

— Я тоже, Гамелен, причем куда сильнее. Умеешь хранить тайны? Ты бы мне здорово помог.

— Ну, а то! Ты ведь меня знаешь! Я честный малый! Ну, говори!

— Моя жена и ее родители попали в беду. Луи, брата Эрмин, похитили. Ему пять с половиной лет. Я знаю, кто похитил, и должен лично разобраться с этим делом, поскольку здесь замешаны мы с матерью. Если мне дадут увольнительную, то понадобятся хорошие собаки и прочные сани. Я заплачу. Где ты оставил свою упряжку и все прочее?

— Очуметь! Просто не может быть! — воскликнул ошеломленный Гамелен. — Дельбо, ты мой кореш! Конечно, бери и собак и сани. Свою упряжку я оставил у тетушки Берты. Она живет в Робервале на улице Менар. Я не слишком богат, но что мое — то твое. И я не то еще готов сделать для прекрасной златовласки с озера Сен-Жан. Помню, как я вез ее в Перибонку, пять лет назад, кажется. Вначале она была закутана, и я не видел ее лица. Я малость рассердил ее, но потом до меня дошло, что это твоя жена, и тут уж я расстарался, поверь моему слову!

— Она мне рассказала об этом, — подтвердил Тошан. — Благодаря тебе я провел счастливое Рождество.

Мужчины пожали друг другу руки. Потом Гамелен поднялся, дружески ткнув Тошана. Несколько лет назад они встретились на льду озера в сумасшедшей гонке на собачьих упряжках — от Роберваля до пристани Перибонки и обратно. Тогда выиграл Метис, как прозвали Тошана. Но теперь невезение было забыто. Бывших соперников сблизило пребывание в Цитадели, имевшее мало общего с их повседневным существованием. Их объединяло ощущение беспредельных просторов, заснеженных лесов, гонки по родным местам под лай собак и свист ветра.

Гамелен мечтательно прищурился. Он припомнил блистательное появление Соловья из Валь-Жальбера в старой хижине на набережной Роберваля.

— Твоя жена — истинная дама, воспитанная, прелестная, — сказал он. — И потом, она понимает юмор!

Растроганный Тошан кивнул, продолжая укладывать вещи в рюкзак. Ему тоже представилась очаровательная фигура обожаемой им женщины в черном бархатном платье в церкви Сен-Жан-де-Бребёф.

— У меня нет выбора, — добавил он тихо, будто говоря сам с собой. — Спасибо тебе, Гамелен!

— Знаешь, я правда хотел бы сопровождать тебя!

— Мы отправимся вместе в Европу! — заверил Тошан, прикоснувшись к плечу друга. — Я расскажу твоей тетушке, как ты поживаешь…

— Скажи ей, что мне сильно недостает ее пирогов со свининой. Но надо бы тебе разжиться доказательством, что ты именно от меня. Погоди, ты должен узнать, как зовут моего коренника: Лино! Красный Лино!

— А почему Красный? — полюбопытствовал Тошан.

— Это матерый пес, его голыми руками не возьмешь, — пояснил Гамелен. — Он уже в полгода сцепился с взрослым самцом, подрав его до крови. Я и назвал его Красный Лино. Если ты упомянешь об этом при Берте, у нее развеются все сомнения насчет того, что ты от меня. Она поймет, что я в курсе и что ты прибыл от меня. Собаки мои чрезвычайно выносливы. Мой двоюродный брат раз в неделю должен их выезжать. — Гамелен расплылся в ностальгической улыбке, продолжая превозносить достоинства своей упряжки. Вдруг он осекся и удивленно спросил Тошана: — А где же твои собаки? Ты их продал?

— Ну нет, ни за что! — решительно отрезал красавец Метис. — Но те, кто преследует мою семью, прикончили Дюка, а может, и Кьюта, хаски.

— И как Бог допустил?! — воскликнул Гамелен, почесывая бритую голову. — Такие отличные псы! Слушай, Дельбо, валяй, своди счеты. Даже если офицер не даст тебе разрешения, все равно отправляйся!

— Да я не передумаю, просто надеюсь, что удастся получить официальное разрешение. Ладно, пойдем ужинать, — с улыбкой сказал Тошан. От дружеского участия Гамелена у него потеплело на сердце. — Я передам от тебя привет озеру и лесам, — мечтательно добавил он.

Валь-Жальбер, пятница, 19 января 1940 г.

Было шесть утра. Эрмин часть ночи продремала в няниной комнате, так как ее спальню заняли Бетти с дочкой. Стоя возле окна, она вглядывалась во тьму, будто ожидая увидеть бегущего к дому чудесным образом спасшегося Луи. «Господи, ну и мрачный же выдался вечер», — подумала она. Вспомнила, как родители расхаживали взад-вперед по гостиной под скорбным взглядом Мирей. Лора то рыдала и молилась, то проклинала весь мир. Мрачный, подавленный Жослин пытался утешить супругу, которая то отталкивала его, то бросалась к нему в объятия.

«А Бетти тихо плачет — смертельно-бледная и полная раскаяния, — подумала Эрмин. — Я была с ней сурова, но все же мне непонятно, как она могла пойти на поводу у этого пришлого типа, которого совсем не знала. Но я-то оказалась в ловушке. Если я расскажу родителям или полиции о том, что знаю, я разрушу семью Маруа, которая мне совсем не чужая… Нет, я не могу так поступить!»

Она подумала о Симоне, с которым всегда водила дружбу, о набожном Эдмоне, о милой Мари. И тут чья-то рука робко легла ей на плечо. Это была Бетти, бледная, с заострившимися чертами лица.

— Я глаз не сомкнула. Мимин, если бы ты знала, как мне жаль!

— Ну, мне-то удалось заснуть, но я часто просыпалась и наконец решила спуститься. Сварю-ка я кофе.

Бетти, уловив перемену тона, несколько приободрилась.

— Дорогая Миминочка, — воскликнула она, — если бы я могла поправить причиненное мною зло, вернуться назад!

— Перед твоим приходом я как раз вспоминала детство. Вы с Жозефом приютили меня, дали погреться у семейного очага, и я никогда этого не забуду. Я была счастлива, несмотря на перепады настроения твоего муженька. Бетти, пока мы с тобой наедине, нам нужно придумать, как сообщить о Поле Трамбле, не вмешивая в это тебя. Я все еще не могу поверить, что ты так наивно завела с этим типом шуры-муры, как говорят в здешних краях, но предавать тебя я не стану!

— Как тебя благодарить, Мимин? Я не заслуживаю снисхождения, но я так признательна тебе из-за детей!

— Да разве я могу тебя осуждать? — возразила Эрмин. — Ты поверила, что эта любовь способна перевернуть твою повседневную жизнь; ты не догадывалась, что Трамбле тобой манипулирует. Сложность в том, что у нас нет доказательств его вины. Всё, чем мы располагаем, — это подозрения, предчувствия. Как можно его обвинять, если ты не была свидетелем его проделок? Я и так и сяк прокручивала эту ситуацию, но не нашла выхода!

Эрмин ласково взяла Бетти за руку и провела ее в кухню. Обычно в утренние часы здесь уже хлопотала Мирей. Но экономка поздно легла и еще не проснулась. Женщины взялись за дело вдвоем, стараясь не шуметь. Наконец они уселись за стол возле дымящейся кофеварки.

— Может, родителям удастся быстро разобраться с похитителями… — задумчиво произнесла Эрмин. — Тогда никто не узнает, что ты знакома с Трамбле.

— А ключи от приходской школы? — возразила Бетти. — Насчет этого я, кстати, не соврала, я так и не обнаружила, что он выкрал их. Ты видела, как отреагировал Жозеф? Он сразу меня заподозрил. Мимин, я боюсь его. В прошлый раз он меня ударил. Ты верно догадалась, я вовсе не стукнулась о дверь. Он приревновал меня и напился. На следующий день после Рождества Арман, как на грех, распустил язык, сказал, что в церкви какой-то мужчина заглядывался на меня. Это правда, Поль дерзко на меня пялился. Боже, все насмарку! Да еще и забеременела. Жо уже решил, что ребенок не от него!

Бетти дрожала, на лице ее был написан ужас. Эрмин, сжалившись, погладила ее по щеке.

— Ты и так наказана. Успокойся! Я небольшой специалист по адюльтеру, но понимаю, что выбора у тебя нет, тебе придется лгать.

— О, Мимин, что ты говоришь! — зарделась Бетти. — Адюльтер!

— Бетти, в Евангелии есть слово «прелюбодеяние», а другого я не знаю. Иисус ведь простил грех Марии Магдалине. Я думала об этом ночью.

— Ради бога, замолчи! — испуганно проговорила Бетти. — Вдруг кто услышит! Это я допустила это: я виновна, поддалась низким инстинктам, и это я, которая в юности славилась благоразумием! Это послужит мне уроком. В будущем я остерегусь осуждать близких. Я ничуть не лучше, чем Иветта, жена Онезима. Я с ней не водилась, ведь она до свадьбы погуливала.

Эрмин нехотя откусила бисквит с корицей. Ей вспомнился тот вечер за кулисами Капитолия и жаркий поцелуй Октава Дюплесси. Несмотря на страстную любовь, которую она питала к Тошану, импресарио сумел за несколько секунд воспламенить ее тело. И признание Пьера Тибо в середине декабря не оставило ее равнодушной. Она была польщена тем, что так ему нравится.

— Ну что ж, Бетти, женщины слабы, — с улыбкой заметила Эрмин. — И я понимаю, что твоей семейной жизни недостает тепла и романтики.

— Он стареет и делается все более сварливым. А еще он скаредный и подозрительный — и отродясь был таким. Когда Симон предложил отвезти меня в Роберваль на машине, он устроил сцену, что, мол, я разбазариваю его деньги. По сравнению с ним Поль показался мне таким предупредительным! Но при нашей последней встрече глаза у него горели недобрым огнем. Не могу описать, что я пережила. Я сказала себе: «Бетти, так и есть, он уже сыт этой историей, ты его больше не увидишь!» Так оно и вышло. Неплохо он тут попасся…

Бетти разрыдалась, в глазах стояла беспросветная тоска… Эрмин не могла смотреть на это душераздирающее зрелище. Она встала и, обойдя вокруг стола, склонилась и обняла приятельницу.

— Возьми себя в руки, — тихо сказала она на ухо Бетти. — Иначе мои родители что-нибудь заподозрят. Будь мужественной ради Мари, ради сыновей. И не расхаживай перед Жозефом с таким виноватым видом. Если он дознается, что ты наделала, я опасаюсь самого худшего. Сегодня должны позвонить те, кто похитил Луи. И все сдвинется с места.

Тут их застала врасплох Лора. Она посмотрела на них с подавленным видом и уселась возле Бетти.

— Жослин еще не проснулся. Он плакал во сне. Господи, за что это испытание?! Такое впечатление, будто мы с мужем прокляты. Нам пришлось оставить тебя, Эрмин, а теперь у нас отняли сына.

— Мама, не начинай! — резко оборвала ее Эрмин. — Мы отдадим этим людям все, что те потребуют, и Луи вернется к нам. Я позвоню Шарлотте, как только она появится в ресторане. Мне хочется, чтобы она была здесь, с нами. Может, хозяин отпустит ее…

— Поступай как знаешь, — ответила Лора, наливая себе кофе. — Я вздохну свободно, лишь когда узнаю, как там мой мальчик.

Время текло медленно. Бетти с дочерью заторопились домой, пообещав вернуться после обеда. Телефон молчал, что отнюдь не снижало царившего напряжения. Дети, видя серьезные лица взрослых, за завтраком вели себя очень тихо. Мирей снова взялась за работу, часто шмыгая носом.

— Шарлотта приедет вечером, — сообщила Эрмин в полдень. — Один сослуживец подбросит ее до проселочной дороги. Наконец-то мы ее увидим. Конечно, она поражена.

— А кто остался бы равнодушным? — с горечью произнесла Лора. — Боже всемилостивый, я так больше не могу! Если эти типы не свяжутся с нами, я обращусь в полицию Роберваля.

— Нам следовало сделать это еще вчера, — бросила молодая женщина. — Мы здесь сходим с ума от беспокойства, ходим по кругу, не смея действовать. Что, если это ошибка? На самом деле Тошан тоже обещал позвонить. Если зазвонит телефон, не бросайся в кабинет. Пусть лучше папа снимет трубку, ему удастся держать себя в руках.

— Ты меня переоцениваешь, дочка! — уныло возразил Жослин. — Если вдруг это окажется твой муж, он будет разочарован, услышав мой голос.