— Но Армана среди них не было, — простонала Эрмина. — Мне нужно срочно позвонить своей матери, чтобы она сообщила новость бедному Жозефу. Он потерял жену всего два года назад. Теперь ему придется оплакивать сына.

Бадетта усадила ее в кресло.

— Успокойтесь, прошу вас. Вам нужно что-нибудь выпить. Вы такая бледная.

Эрмина промокнула свои большие голубые глаза вышитым батистовым платочком и оглядела гостиную блуждающим взглядом, словно эта милая, уютная обстановка была ей незнакома.

— Я должна объяснить вам, что послужило причиной отъезда Армана, — произнесла она неуверенным тоном. — Он заезжал ко мне в конце апреля. У нас ничего не бывает просто, моя дорогая Бадетта. Мало что изменилось с того Рождества 1934 года, когда вы приезжали на праздники в Валь-Жальбер.

— И когда вы украдкой покинули нас, чтобы встретиться со своим лесным красавцем, — попыталась пошутить журналистка. — Простите, я просто пытаюсь вас утешить.

Из соседней комнаты послышался какой-то металлический звук. Почти сразу же в комнату вбежала миловидная смуглая особа, одетая в серое платье с белым воротничком, спрятанное под широким ситцевым фартуком, тоже серым. Это была Мадлен, индейская подруга Эрмины, последовавшая за ней в Квебек и взявшая на себя хлопоты по ведению хозяйства.

— Мина, мне очень жаль, — сообщила она, — но придется подождать. Я опрокинула чайник. Здравствуйте, мадам Бадетта! Как хорошо, что вы с нами!

— Никаких мадам между нами, — запротестовала журналистка. — Вы совсем не изменились, Мадлен! Как я вижу, вы больше не присматриваете за детьми?

— Нет, они остались у мадам Лоры. Там более безопасно, — ответила бывшая няня и кормилица Мари и Лоранс, дочерей Эрмины, близняшек восьми с половиной лет.

— И я очень этому рада, — добавила Эрмина. — Нацистская угроза становится все реальнее. Один торговец сказал мне вчера, что нас могут подвергнуть бомбардировкам. По крайней мере, трое моих детей будут в безопасности.

Она замолчала, снова погрузившись в свою печаль. Конечно, она не была очень близка с Арманом, который единственный из троих сыновей Маруа отличался особым характером — циничным, насмешливым. «Когда мне было шесть лет, а ему всего два, Бетти оставляла меня с ним и я кормила его кашей, — вспомнила она. — Я все время боялась, что он упадет со своего высокого стула. Мы вместе выросли. Я должна отправить телеграмму Симону».

На нее нахлынули воспоминания из детства. Тогда она была маленькой сиротой, которую приютили монахини Нотр-Дам-дю-Бон-Консей, преподававшие в монастырской школе в те времена, когда целлюлозно-бумажный завод работал на полную мощность и рабочий городок Валь-Жальбер населяли более пятисот жителей. Настоятельница монастыря часто доверяла ее заботам семьи Маруа, жившей на улице Сен-Жорж.

«Бедный Арман, — снова подумала Эрмина. — В последние недели он стал намного мягче. Но Шарлотта в очередной раз ему отказала, а ведь он искренне любил ее».

— Эрмина, — позвала Бадетта, — у вас такой потерянный вид.

— Мне сложно смириться со смертью Армана. Боже, какие глупости я говорю! Кто в состоянии смириться с такой внезапной, несправедливой смертью? Но война идет уже два года, и я боюсь, что ситуация будет лишь ухудшаться, особенно здесь. До настоящего времени нам не на что было жаловаться. Франция оккупирована. По всей Европе и по всему миру потеряли счет жертвам. Я очень встревожена, Бадетта. Гитлер — безумец, монстр, жаждущий власти, и его антисемитская кампания вызывает у меня отвращение.

— Согласна, это принимает пугающие масштабы, — подтвердила журналистка. — Но вы хотели объяснить мне причины отъезда Армана. Расскажите! Может, это хоть немного облегчит ваше горе.

— Или, напротив, усилит его, — вздохнула Эрмина. — Впрочем, вы правы. Мне нужно выговориться, «поболтать», как говорит наша славная экономка Мирей. Дело в том, что Арман был влюблен в Шарлотту: вы ее знаете — это та девушка, которая нам с мамой почти что приемная дочь. Но она была обручена с Симоном, старшим сыном Маруа. Они должны были пожениться в июне 1940 года. Шарлотта собиралась осуществить свою подростковую мечту — выйти замуж за любимого. Когда Бетти скончалась при родах, свадьбу, разумеется, отложили. А осенью того же года Симон поступил на службу в армию. Он разорвал помолвку, освободив девушку от всяких обязательств.

— Арман покинул родные края много месяцев назад. Он больше не видел свою мать живой. И уехал он только из-за любовных терзаний.

Голос Эрмины прервался. Ей показалось, что она пересказывает какую-то дешевую мелодраму. Тем не менее она продолжила:

— Этой зимой Арман снова встретился с Шарлоттой: она сейчас работает на заводе в Монреале. Так она противостоит войне, по ее собственному выражению. Арман был уверен, что она вышла замуж за его брата. Узнав, что это не так, и поскольку его не взяли в армию из-за нарушения слуха, он решил попытать счастья. Но мадемуазель ничего не захотела слышать.

— И несчастный парень нашел себе место на голландском грузовом судне, — продолжила Бадетта.

— К несчастью, да! А Жозеф даже не сможет помолиться на могиле своего сына! Армана похоронили по морскому обычаю, и его тело будет покоиться на дне Сен-Лорана.

Она снова заплакала. Мадлен принесла поднос с чаем. Весенний ветерок проникал в открытое окно. Солнце освещало занавески. Фруктовые деревья покрылись бело-розовыми цветами, на луга легло ярко-зеленое покрывало из нежной травы. Природе не было дела до смертоносного безумия, охватившего людей.

— А как поживают ваши детки? — спросила журналистка. — Они были такие славные, когда мы с вами встретились прошлым летом в Шикутими!

— Мукки растет на глазах, — поспешила ответить Эрмина. — Он стал гораздо сдержаннее, все такой же смуглый, с бархатным темным взглядом, как у его отца. Думаю, что со временем он станет точной копией Тошана.

Когда она произносила индейское имя своего мужа, ее голос слегка задрожал. Она на несколько мгновений прикрыла глаза, чтобы вызвать в памяти образ мужчины, которого любила всей душой и с которым ее связывала чувственная страсть, не ослабевающая с годами. Будучи романтичной натурой, Бадетта ощутила смутную тоску.

— Эрмина, история вашей любви всегда будет меня восхищать. Я ведь пишу новеллы, но до сих пор не решалась написать о вас с Тошаном. Но я обязательно это сделаю! Помнится, как все заголовки газет пестрили сообщениями о вас. «Метис и Снежный соловей…»

Ей удалось вызвать улыбку у своей подруги. Мадлен, которая пила чай вместе с женщинами, подбадривала журналистку настойчивым взглядом.

— Я также вспоминаю нашу первую встречу, — добавила Бадетта. — Мы ехали в одном поезде в Квебек, вам предстояло пройти прослушивание. Прямо перед станцией Лак-Эдуард случилась авария, и нам пришлось провести ночь в местном туберкулезном санатории. Ваш Мукки был тогда еще младенцем. И вы принялись петь для больных. Никогда не забуду того волнения, которое я испытала, слушая вас. Я сказала себе: «У этой очаровательной особы огромный талант» и не ошиблась. Кстати, насколько мне известно, вы подписали контракт на три оперетты, которые пройдут этим летом?

Эрмина молча кивнула. Прежде чем ответить, она некоторое время разглядывала кружевную скатерть.

— Не могу сказать, что это мой любимый музыкальный жанр, но я должна зарабатывать на жизнь, а люди хотят развлечений. Повсюду пестрят афиши с Морисом Шевалье[7]: американские фильмы задают тон. Поэтому директор Капитолия решил поставить «Страну улыбок» и «Веселую вдову» Франца Легара. Репетиции начнутся на следующей неделе. Мне будет очень не хватать Октава Дюплесси, моего импресарио. У меня нет от него вестей уже целый год. Возможно, он тоже погиб.

— Не нужно видеть все в черном цвете, моя дорогая, — пожурила ее Бадетта. — Не теряйте надежды! Я с удовольствием буду вновь вам аплодировать.

По своему обыкновению Мадлен молча наблюдала за журналисткой, вызывавшей у нее симпатию. Это была красивая женщина, очень живая, порой проявляющая поистине детскую импульсивность. Было видно, что она нежный, преданный человек, немного взбалмошная в своих словах и поступках. У нее красивые зеленые глаза с золотистыми вкраплениями, светло-русые волосы до плеч, и она тщательно следит за модой в своей родной Франции.

— У меня нет выбора! — воскликнула Эрмина. — Я действительно настроена пессимистически. Мой муж готовится отплыть в Соединенное Королевство. Его корабль тоже может потопить торпеда. Я не смогу пережить его потерю! Здесь тоже все не так просто. Два года назад Тошан совершил акт неповиновения. Если говорить начистоту, Бадетта, он дезертировал!

— Боже мой! — испуганно воскликнула журналистка. — В военное время?!

— Он сделал это, чтобы встретиться со мной. И еще потому, что отказался стрелять в немецкого военнопленного в месте, которое я не должна называть, и при обстоятельствах, о которых не должна говорить… О! Это было почти государственной тайной! Умоляю вас, не выдавайте меня!

— Я ничего не слышала, — отрезала Бадетта с серьезным видом. — Прекрасный повелитель лесов может поступать лишь в согласии со своим собственным моральным кодексом. И какое чудесное доказательство любви! Дезертировать, чтобы встретиться с вами…

— Тошан воспрянул духом рядом со мной и нашими детьми за эти несколько осенних дней 1940 года. Затем он вернулся в гарнизон и признал свою вину. Получил взыскание, отсидел в карцере. Потом все наладилось. Его даже зачислили в батальон парашютистов. А через неделю он отправляется в Европу…

Эрмина растерянно оглядела комнату.

— Вы же помните, моя дорогая Бадетта, мы снимали эту квартиру, когда я пела в «Фаусте» в декабре 1934 года. После этого моя мать ее купила. Мы живем здесь летом. Так я могу быть ближе к своему мужу. Мы видимся с ним, иногда он приходит сюда на обед или ужин.

Журналистка еле слышно вздохнула, подумав о Лоре Шарден, богатство которой казалось неисчерпаемым.

— Моя милая Эрмина, к сожалению, я должна вас покинуть, — сказала она несколько смущенно. — Благодарю за вкусный чай, но меня ждут в издательстве. Я буду навещать вас как можно чаще, как только вам понадобятся мои дружба и участие.

— Да, сударыня, — вмешалась Мадлен, — заходите к нам, когда у вас будет свободная минутка. Я вижу, что ваше общество приносит Мине утешение. Она так скучает по своим детям! И потом, мы чувствуем себя немного одиноко. У нас так мало визитов!

— Вот и договорились, — заключила Бадетта, пылко обнимая по очереди обеих женщин.

После ее ухода они некоторое время сидели молча.

— А теперь мне нужно позвонить родителям, — наконец произнесла Эрмина. — Им предстоит нелегкая задача — сообщить о смерти Армана его отцу.

— Не переживай, — тихо произнесла индианка. — Завтра мы поедем в Сент-Анн-де-Бопре и помолимся у статуи Катери Текаквиты[8]. Мы уже несколько лет собираемся это сделать, но так до сих пор и не выбрались. Мина, покинувшие нас близкие слышат наши молитвы. Твой малыш Виктор[9], Бетти и Арман знают, что ты их любишь.

— Ты права, мы обязательно туда поедем. Для тебя так важно это паломничество, а я лишаю тебя этой радости…

Непоколебимая вера Мадлен, отказавшейся от монастырской жизни из любви к Эрмине и ее дочерям, всегда вызывала восхищение у певицы. Она ласково коснулась щеки Мадлен и встала со стула, стройная и грациозная в голубом трикотажном платье, красиво облегающем ее тонкую талию, широкие бедра, восхитительную грудь.

Перед тем как снять трубку, она закрыла глаза, чтобы мысленно вернуться в свой городок-призрак Валь-Жальбер. Совсем скоро зацветут яблони, а на заброшенных полях белые головки ромашек будут освежать заросли диких трав. Она представила Мари и Лоранс, своих очаровательных девочек восьми с половиной лет, бегающих по пустынным улицам Лак-Сен-Жана с развевающимися на ветру русыми локонами, в то время как Мукки наверняка отправился к водопаду Уиатшуан.

«В это время года водопад очень мощный, так как он освободился от снега и сковывавшего его льда и напитался талой водой, — подумала она. — Каждое утро, перед уроками, Арман бегал посмотреть на это зрелище. Арман… Он умер! Его тело покоится на дне Сен-Лорана…»

Валь-Жальбер, тот же день

Жозеф Маруа сидел на крыльце под навесом и точил свой нож. Лицо бывшего рабочего, увенчанное копной седых волос, носило следы глубокой печали. Приближавшаяся дата кончины его супруги вызывала у него страх. Снова нахлынут воспоминания, как в прошлом году, и он выпьет лишку, разглядывая немногочисленные фотографии покойной. Вечером, положив на могилу Бетти букет пышных красных роз, которые росли под окнами дома и хмельной аромат которых она так любила, он предастся горестным раздумьям.

Услышав звук чьих-то шагов, он поднял голову и увидел своего ближайшего соседа, Жослина Шардена. Это был высокий мужчина, еще крепкий, несмотря на приближающееся шестидесятилетие. Сейчас он шел медленнее, чем обычно, и выглядел озабоченным.