– Я просто отвыкла от присутствия мисс Элизабет, – ответила она наконец. Даже произнесение этого имени вызывало у нее тошноту. Она вновь вспомнила, какими надменными были в эти дни жесты Элизабет и как неискренне и натянуто звучал голос. Каждое ее слово напоминало Лине о превосходстве госпожи. – Все было гораздо проще, когда ее не было, – продолжила она, словно защищаясь.

– Ты похоже забываешь, что у нас почти нет выбора. Для таких, как мы, вариантов очень мало, – Клэр вздохнула еще громче и еще печальнее. Она даже в эту минуту продолжала работать, складывая чудесные наволочки, на которые сестры Холланд опустят прелестные головки, – И если потеряем эту работу, мы уже не найдем такую же, в таком же богатом доме в Нью-Йорке. Вы с мисс Элизабет были так близки. Конечно, так, как раньше, уже не будет… Но если ты…

Лине нечего было на это ответить, поэтому она подошла к сестре и нетерпеливо выхватила у нее из рук наволочку. Клэр подняла на сестру длинное, покрытое бледными редкими веснушками лицо. В глазах ее застыло удивление.

– Присядь же наконец. Ты с самого утра на ногах, – сказала Лина, подкрепляя слова кивками, и затем продолжила уже более мягким тоном: – Давай я сложу.

Клэр фыркнула и, обойдя кровать, села, прислонившись к спинке и скрестив ноги. Несколько минут она не отводила глаз от сестры, с явным недоверием наблюдая, как та складывала белье.

– Осторожно с вышивкой, – предупредила она, когда Лина взяла английскую блузку.

– Да осторожно я, осторожно – ответила Лина, проводя пальцами по замысловатому рисунку. – Теперь ты успокоишься? Может, почитаешь мне что-нибудь из газеты?

Лина обычно подшучивала над любимым занятием Клэр – читать о жизни богатых и известных, но сейчас она ободряюще улыбнулась, убеждая сестру, что не станет отпускать колкости и твердить о том, насколько все это скучно. Клэр с явным удовольствием взяла сложенные вчетверо «Нью-Йоркские новости» и принялась листать статьи из Ньюпорта. Она особенно любила читать новости о том, чем занимались знатные девушки Нью-Йорка на прошедших выходных. Лина продолжала складывать белье, пока Клэр самозабвенно читала вслух, выговаривая некоторые слова со слабым акцентом. Лина слушала, иногда кивая головой. Несчастная девушка пыталась хоть немного отвлечься от своего горя, но тщетно. Она не переставала обдумывать, как бы ей исхитриться поговорить с Биллом с глазу на глаз, и что ему сказать, чтобы он ей поверил. Она должна открыть ему глаза, должна доказать любимому, что эта надменная богачка ему не пара! И туг она услышала возглас сестры:

– Генри Шунмейкер – это тот молодой мужчина, который сегодня приходил к мисс Элизабет!

– Что? – Лина отвлеклась от своих мыслей и попыталась сделать вид, что ей безумно интересен этот Генри Шунмейкер.

– Здесь написано о подруге мисс Элизабет, Пенелопе Хейз. Говорят, будто у нее связь с Генри Шунмейкером. А он как раз приходил сегодня утром. О, Лина, ты его не видела? – Глаза Клэр вспыхнули. – Он невероятно хорош собой. И мисс Пенелопа собирается выйти за него замуж!

Лина в очередной раз изумилась, как Клэр могла так радоваться за девушку, которая всегда была с ними груба и высокомерна. Но она сдержалась и ничего не сказала.

– Хотя мне интересно, – добавила Клэр, словно подводи итог, – почему тогда он провел это утро с мисс Элизабет?

– Может, он хотел получить совет, как сделать предложение? – хмыкнула Лина, аккуратно складывая хлопковые домашние шаровары мисс Дианы.

– Да, может быть. – Клэр пожала плечами и вернулась к чтению последних новостей и самых фантастических слухов о самых известных горожанах.

Лина продолжала складывать нижнее белье своих хозяек, слушая приятный мелодичный голос сестры. Вскоре она поняла, что снова и снова с завистью и раздражением думает о Пенелопе Хейз. О ее светящейся коже, сказочных нарядах, бриллиантовых украшениях и надменных манерах. Как когда-то говорила их мать, богатых всегда можно узнать по коже. Лина вспомнила фарфоровую бледность Элизабет, удивительно ровную, гладкую, лишенную веснушек кожу, и вновь ощутила, что навсегда вычеркнута из этого яркого, удивительного мира. Лина была уверена, что, будь она такой же леди, как мисс Хейз или мисс Элизабет, Вилл никогда бы не попросил ее уйти той ночью из конюшни…

13

Я всегда верил в то, что нужно наслаждаться мгновениями и ценить их. В конце концов, это единственное, что мы можем сохранить. Настойчиво пытался передать эту веру детям, но что из этого получилось – трудно сказать; они сейчас очень увлечены собственными идеями.

Из дневника Эдварда Холланда, декабрь 1898 год.

Была уже глубокая ночь, и дом Холландов погрузился в звенящую тишину. Элизабет медленно спускалась по лестнице для слуг; стараясь, чтобы ни одна ступенька не скрипнула. Чтобы хоть что-нибудь разглядеть, девушка держала перед собой свечу в латунном подсвечнике.

Она стояла на сене и ждала, пока глаза привыкнут к темноте. В конюшне была уже не такая кромешная тьма, потому что окно Вилла располагалось высоко и впускало немного света. Элизабет шагнула к лестнице и еще раз напомнила себе, зачем она сюда пришла. Уже наступил новый день, до рассвета оставалось совсем немного времени, а она обещала, что завтра расскажет все Виллу.

Она с тяжелым сердцем взобралась на маленькую лестницу у его кровати, медленно преодолевая ступеньку за ступенькой. Добравшись до верха, остановилась, невольно залюбовавшись Виллом, мягко освещенным теплым светом зажженной свечи. Он прерывисто дышал во сне, свернувшись калачиком и сбросив красное шерстяное одеяло.

Элизабет подошла к нему, осторожно ступая по старым, скрипучим деревянным доскам. Поставила свечу около кровати и остановилась, с нежностью глядя на спящего возлюбленного. Она почувствовала, что не может ранить его этой ужасной новостью сейчас. Это казалось ей отвратительным. Нет, не сейчас… И может быть, не сегодня… Она легла рядом, прижавшись к нему. Он спал, а Элизабет смотрела на его лицо, пытаясь запечатлеть в памяти образ любимого. На всякий случай – кто знает, может быть, это их последнее ночное свидание. Завтра все может измениться. И тут Вилл проснулся. Он приоткрыл глаза, улыбнулся, потянулся к Элизабет и крепко обнял ее. Девушка тихо вскрикнула от неожиданности, но он улыбался так нежно, что она вдруг почувствовала себя абсолютно счастливой. Его пальцы гладили ее шею, лицо, а потом зарылись в волосы. Он держал в ладонях ее голову, и все остальное уже не имело никакого значения. Настоящая жизнь, настоящее счастье было здесь, прямо перед ней.

– Никак не верится, что ты пришла, – прошептал он.

– Я не могла уснуть, – ответила она, не отрывая от него восторженных глаз. Он смотрел на нее так, будто они не виделись несколько лет.

– Господи, как же мне повезло…

Ей безумно хотелось поцеловать его, но она боялась отвести глаза даже на секунду, словно опасалась, что он исчезнет, растает в воздухе. Взглядом Вилл согревал, словно лучи ласкового весеннего солнышка. Впервые за весь день Элизабет ощутила себя по-настоящему живой. Даже когда она попыталась напомнить себе, мысленно грозя пальцем, что у них нет и не может быть совместного будущего. Чистые голубые глаза Вилла вселяли в нее уверенность и спокойствие. Она знала этого человека больше половины жизни, знала, что могла довериться ему полностью и безоговорочно. Он провел рукой по ее шее, по плечам, по спине…

– Должно быть, ты и впрямь скучала по мне, – продолжил он, лукаво прищуриваясь.

– Напомните, как вас зовут? Кажется, мы где-то встречались– она умудрилась продержаться целое мгновение, прежде чем залиться звонким радостным смехом.

Он тоже рассмеялся, обнимая девушку за талию и перекатываясь вместе с ней на матрасе. Он наклонился над ней с лучезарной улыбкой, а когда она попыталась подняться, схватил за запястье и опустил обратно. Элизабет собралась было что-то сказать, но Вилл прижался к ней губами и поцелуем заставил замолчать.

Сколь бы сладок ни был поцелуй, она все равно чувствовала себя лгуньей, а Вилл был человеком, которого ей меньше всего хотелось обманывать. Поэтому она заставила себя отстраниться и глубоко вздохнула, готовясь произнести то, что должна была произнести. Неизбежность этого разговора висела над ней дамокловым мечом, и она не могла больше тянуть. Он имеет право знать…

– Да что с тобой? – спросил он.

Она закрыла рот и открыла снова, а затем еще раз глубоко вздохнула, собираясь с духом.

– Генри… – начала она.

– Шунмейкер? – рассмеялся Вилл, прерывая ее и насмешливо улыбаясь, как умел только он, – Ты что, снова собираешься дразнить меня этим индюком? Я заметил, что он приходил сегодня утром, но тебе не нужно волноваться. Я больше не приревную тебя к нему.

И он нежно поцеловал ее – так, что у нее закружилась голова. Она мечтала, чтобы это прикосновение длилось вечно.

Когда он отодвинулся, его глаза лучились светом.

– Я уверен, что все будет хорошо, – прошептал Вилл, нарушив долгое молчание.

Элизабет грустно улыбнулась. Интересно, заметил ли он, как сильно она волнуется?

– Все будет хорошо… – повторила она, словно убеждая в этом саму себя.

Завтра. Она все расскажет ему завтра. Пусть у них будет хотя бы еще одна, последняя, ничем не омраченная ночь. Завтра, повторила она себе. Ничего плохого не случится, если она подождет еще один день…

Когда он стянул с нее сорочку, Элизабет попыталась заставить себя не думать больше ни о чем. Ни о своей семье, ни о гордости, ни о предстоящем разговоре. Она уже сомневалась, что вообще сможет рассказать Виллу о том, что ее ждет. Но все это будет потом… А в эти минуты Элизабет постаралась сосредоточиться лишь на том, как он целовал ее, чтобы запомнить на всю жизнь.

14

Молодого человека из дома Шунмейкеров, мечту всех невест Нью-Йорка, сегодня заметили у «Тиффани & Со». В отделе обручальных колец нам сообщили, что он приобрел кольцо с очень крупным бриллиантом за тысячу долларов…

Из колонки Cité chatter в «Нью-Йорк Империал», пятница, 22 сентября, 1899 год 

Пенелопа Хейз натянуто улыбнулась своей миниатюрной служанке-англичанке. Она терпеливо ожидала госпожу в прихожей, чтобы помочь ей надеть черное норковое пальто. Оно было последней обновой, и Пенелопе не терпелось покрасоваться в ней. Платье, которое она надела сегодня, тоже было «с иголочки» – атласный, цвета слоновой кости, низ, черный бархатный верх. Оно было невероятно стильное и очень модное. Пенелопа еще раз взглянула на служанку. Она раньше не видела эту худенькую черноглазую девушку с растрепанными волосами и решила, что ее, наверно, наняли совсем недавно. В эти дни было нанято несколько новых слуг, чтобы наполнить новый громадный дом, и Пенелопа уже начинала опасаться, что в таких условиях ей будет сложно сохранить тайну своих воскресных свиданий с Генри. Она поджала губы, окатила служанку ледяным взглядом и нехотя взяла с сияющего серебряного подноса кремового цвета карточку, на которой значились инициалы посетителя.

– Мистер Исаак Филлипс Бак приехал, чтобы сопроводить вас, – произнесла девочка с излишним формализмом.

Пенелопа с Баком были достаточно близкими друзьями, так что вообще не было необходимости представляться карточкой. Но он не мог устоять перед искушением сообщить о своем визите в изысканной вежливой манере.

– Благодарю тебя, – ответила Пенелопа и сбежала вниз по белой мраморной лестнице.

На мгновение она обернулась и поняла свою ошибку. Услышав доброе слово от своей госпожи, девчонка так и светилась радостью. У Пенелопы это вызвало очередной приступ раздражения, но она заставила себя успокоиться! Мисс Хейз знала, что подобные эмоции плохо сказываются на цвете лица, а ведь она собиралась на званый обед к Генри Шунмейкеру и хотела выглядеть наилучшим образом! Девушка повернулась к Баку. Он задумчиво курил и смотрел в окно, сигаретный дым причудливыми завитками поднимался над блестящим цилиндром.

– На что это вы уставились? – спросила Пенелопа, и Бак повернулся, протягивая ей руки. Она потянулась и расцеловала его в обе щеки.

– О, ну вы знаете… Там расхаживают местные знаменитости, – Бак негромко фыркнул и с важным видом приоткрыл дверь.

Вечер был теплым, но пасмурным. По улице один за другим неторопливо проезжали нарядные экипажи.

– …Но никто из них вам в подметки не годится. Ваша красота непревзойденна, вы же знаете, – продолжил Бак свою мысль, когда они уже направлялись к воротам.

Кучер уже ждал их возле одного из семейных черных блестящих фаэтонов, запряженного четверкой лошадей. Бак помог Пенелопе забраться, сел сам и кивнул кучеру. Девушка, заботящаяся о своей репутации, никогда бы не поехала на вечеринку в открытом экипаже, но Пенелопе в тот момент хотелось чувствовать себя более свободной и неотразимой. Она восседала на роскошном сиденье, обтянутом красным бархатом, расстегнув пальто и откинув меха за спину. Ей хотелось вдыхать полной грудью освежающий вечерний воздух, и она не думала о том, что блюстители морали наверняка раскритикуют ее за такие вольности, как публичный показ обнаженных плеч.