Однако в настоящее время у него оказались другие неотложные дела. Этим утром ему пришлось сопровождать мать, которая непонятно почему решила отправиться за покупками — ей понадобилась кушетка, а может, буфет и всякая подобная ерунда. Mater твердо стояла на том, чтобы посетить магазины именно утром.

Гриффин вошел в дом и кивнул дворецкому.

— Где мой брат?

— Маркиз в малиновой гостиной, — сообщил тот.

Гриффин направился туда.

— Я сам найду дорогу.

— У него посетитель, милорд.

Гриффин обернулся.

— Кто?

— Миледи Геро.

Гриффин остановился. Вчера, уходя, Геро была очень неразговорчивой. Он надеялся, что ее молчание означает то, что она заново обдумывает брак с ним, но она ничего не скажет Томасу без…

Из гостиной раздался крик, и Гриффин кинулся туда. Послышался звук падения, затем еще крик.

Он распахнул дверь как раз в тот момент, когда крик перерос в одно-одно-единственноеслово:

— Шлюха!

Томас с багровым лицом стоял, согнувшись над чем-то лежавшим на полу около дивана. У Гриффина кровь застыла в жилах за ту секунду, что он пересек комнату, заглянул за диван и увидел изумрудно-зеленые юбки.

Геро жива, хотя лежит на полу. Это он понял.

Тут его глаза остановились на красном пятне у нее на щеке.

Пятно, без сомнения, повторяло форму мужской ладони.

Ярость охватила его, затмив разум. Он бросился к Томасу и ударил его в живот. Брат закачался, стукнулся о кресло, после чего оба покатились по полу. Томас замахнулся кулаком, удар пришелся Гриффину в плечо, но тот даже не ощутил боли.

Он не чувствовал ничего, кроме дикого бешенства. Он бил и бил, сжав кулаки и стиснув зубы. В ушах гудело. Он видел только окровавленное лицо Томаса. Видел его движущиеся губы, что-то говорившие ему, может, умоляющие, но сердце Гриффина переполняла лишь ликующая злоба.

Он дотронулся до нее. Он причинил ей боль. И за это он заслуживает того, чтобы быть изувеченным.

Кто-то хлопал его по спине, но Гриффин не обращал внимания. Наконец услышал крик Геро прямо ему в ухо:

— Гриффин, прекрати!

С трудом он начал приходить в себя. Кажется, в комнате люди. И кажется, у него болят плечо и скула. Гриффин поднял голову и увидел лицо матери.

Она плакала.

Он опустил руки и смотрел на нее, тяжело дыша.

— Ох, Гриффин, — вырвалось у нее, и ему тоже захотелось плакать. Завыть от позора и горечи.

Он посмотрел вниз и увидел Томаса, лежавшего между его колен — одной рукой он пытался остановить кровь, текущую из носа. Поверх руки голубые глаза брата сверкали не меньшей, чем у него, злобой.

— Гриффин. — Геро дотронулась до его плеча легким как у птички прикосновением, и тогда он повернулся к ней.

Слезы блестели в ее глазах, одна сторона лица покраснела и опухла. Это снова привело его в ярость, но он даже не взглянул на брата, а протянул к ней руки, окровавленные и дрожащие, и заключил ее лицо в ладони.

— Ты не сильно пострадала?

— Нет, — сказала она. — Нет.

— Прости, — произнес он. — Прости меня.

Он хотел обнять ее, чтобы хоть как-то загладить этот кошмар.

Но она покачала головой и отстранилась:

— Не надо.

— Геро, — взмолился он. — Пожалуйста.

— Нет. — Она подняла руку, такую тонкую и бледную, останавливая его. — Нет, я не могу… не нужно.

И, развернувшись, выбежала вон.

Гриффин обвел взглядом комнату. Дворецкий, лакей и несколько горничных стояли в дверях, разинув рты. А мать… у нее подрагивали плечи.

— Вон отсюда! Все вон! — гаркнул он на слуг.

Те мгновенно исчезли.

Он обнял мать, чувствуя под ладонями хрупкие лопатки.

— Прости. Я животное.

— Я не понимаю… Что случилось?

— Гриффин соблазнил мою невесту, — еле шевеля распухшими губами, произнес Томас, все еще лежа на полу. — Он поступил с ней так же гнусно, как поступил с Энн.

— Гриффин? — Мать в полной растерянности смотрела на него, и это разрывало ему сердце.

— Заткнись, Томас, — прохрипел он.

— Да как ты смеешь…

Гриффин повернул голову и смерил брата таким грозным взглядом, а его верхняя губа так угрожающе — как у зверя — приподнялась, что Томас умолк.

— Не смей об этом говорить. Не смей даже намекать на это. И ее имя не смей произносить… Ты понял?

— Я… — Томас открыл рот и тут же закрыл.

— Ни слова, или я закончу то, что начал.

Мать предостерегающе взяла его за плечо, но, даже рискуя расстроить ее еще больше, Гриффин не отвел глаз от брата и продолжал обжигать его взглядом, пока Томас не отвернулся.

— Вот так-то, — произнес Гриффин и кивнул матери. — Пойдем, mater. Выпьем чаю, и я постараюсь все тебе объяснить.

И вывел ее из комнаты, оставив Томаса сидеть на полу.

— Не могу притворяться — радости от того, что ты сделала, я не испытываю, — говорила Геро кузина Батильда спустя час. — Но ты достаточно наказана за совершенные тобой проступки.

Она осторожно сменила влажную салфетку на распухшей щеке Геро. Геро закрыла глаза, не желая смотреть на обеспокоенное лицо кузины Батильды. Она лежала в постели, укрывшись в своей комнате от всех перипетий. Половина лица, там, где ее ударил Томас, болезненно пульсировала. Миньон устроилась рядом, уткнувшись носом в здоровую щеку, как бы утешая ее.

Неожиданно слезы наполнили глаза Геро.

— Я не заслуживаю вашей заботы.

— Глупости, — заявила кузина Батильда с прежней безапелляциозностью. — Маркиз не имел права тебя ударять. Подумать только — ударить даму! Хорошо еще, что он не сломал тебе скулу. Так что к лучшему, что ты не выйдешь за человека, подверженного таким приступам ярости.

— Он был доведен до этого, — сухо ответила Геро.

При воспоминании о взбешенном лице Томаса, когда он наклонился над ней, ее проняла дрожь. Это был какой-то жуткий сон. Геро действительно испугалась, что Гриффин не остановится, пока не прибьет брата. Как такое могло произойти?

— Нам, разумеется, придется устроить тихую свадьбу, — сказала кузина Батильда.

Геро непонимающе на нее посмотрела.

— Но я не выхожу за Мэндевилла.

Кузина Батильда похлопала ее по плечу.

— Дорогая, я говорю о Рединге. И как можно скорее, пока не поползли слухи.

Геро устало закрыла глаза. Хочет ли она выйти за Гриффина? И позволит ли ей это Максимус? Мысли о брате вернули ее к действительности.

— О господи! Я забыла о Максимусе! — Геро села, уронив салфетку. Она в ужасе посмотрела на кузину Батильду. — Он уже знает?

Кузина Батильда, кажется, была захвачена врасплох.

— Я, конечно, ничего ему не говорила, но ты ведь знаешь, какой он.

— Да, знаю. — Геро поднялась с кровати.

— Ты куда?

— Он уже узнал… или вот-вот узнает, — бормотала Геро, ища туфли. — Я не знаю, каким образом — то ли через осведомителей, то ли потусторонние силы ему докладывают, но так или иначе, рано или поздно, он узнает все, и учитывая скандальную сущность этой новости… — Она нагнулась и заглянула под кровать, где обнаружила туфли.

— Моя дорогая, я не смею останавливать тебя, если ты хочешь найти утешение у своего брата, но не лучше ли подождать немного, чтобы дать ему время, скажем, пережить эту новость?

— И что, вы полагаете, он тогда сделает? — спросила Геро, засовывая ноги в туфли. Господи, в каком беспорядке ее прическа! Она кинулась к зеркалу.

— Ты хочешь сказать… — Кузина Батильда почти задохнулась и побледнела.

А Геро знала точно, что произойдет. Если ее брак с Томасом не состоится, то Максимуса ничто не остановит, чтобы разделаться с Гриффином.

— Он наверняка что-нибудь предпримет. Не исключаю, что он может вспылить, а, честно говоря, неистовства на сегодня с меня вполне достаточно.

Кое-как причесавшись, Геро — времени, чтобы переодеться, у нее не было — выбежала из комнаты, спустилась по лестнице и стала ждать в прихожей карету.

— Я с тобой, дорогая. — Кузина Батильда, запыхавшись, почти бежала за ней следом, прижимая к груди подобно щиту Миньон.

— Герцог, без сомнения, разгневан, — сказала Геро. — Вам не нужно сопровождать меня.

Кузина Батильда гордо подняла подбородок.

— Вы все находились на моем попечении после смерти ваших родителей. Я не допущу, чтобы ты одна встретилась с ним. — И со свойственной ей практичностью добавила: — К тому же две женщины скорее смогут его утихомирить.

Что касается Геро, ее это не успокоило, но она решительно направилась к карете.

Спустя полчаса они стояли на пороге Уэйкфилд-Хауса, внушительного особняка, построенного их отцом. Отец намеревался жить здесь всей семьей, но сейчас в огромном доме остался только Максимус.

Дверь открыл взволнованный дворецкий. Увидев их, он произнес:

— Миледи, я не думаю…

Геро быстро прошла мимо него со словами:

— Где мой брат?

— Его светлость в своих апартаментах, но…

Геро, едва кивнув, уже поднималась по лестнице. В обычных обстоятельствах она не осмелилась бы вторгнуться в личные покои Максимуса. Но как раз теперь сложились чрезвычайные обстоятельства.

Дверь в комнаты брата открылась, и оттуда, подобно выгнанной собачонке, вылетел секретарь.

Геро глубоко вдохнула для храбрости и вошла.

Максимус сидел в одной рубашке, без фрака, наклонившись над письменным столом, и что-то писал. В комнате находилось еще трое слуг, включая камердинера Крейвена, который служил у Максимуса очень давно. Крейвен был худым и высоким, всегда носил черную одежду и напоминал скорее гробовщика, чем камердинера.

Увидев Геро и кузину Батильду, он повернулся к Максимусу:

— Ваша светлость?

Максимус поднял голову.

— Оставьте нас, — приказал он слугам.

Крейвен выпроводил всех из комнаты, вышел сам и закрыл дверь.

Максимус встал и приблизился к Геро. Внимательно посмотрев на нее, он дотронулся пальцем до все еще опухшей щеки.

— Он за это ответит.

Она не была уверена, кого имел в виду Максимус, сказав «он», но это уже не важно.

— Нет, не ответит.

Максимус сдвинул брови и отвернулся к столу.

— Я уже послал своих секундантов к Редингу. Дело решенное.

Кузина Батильда ахнула и тихонько застонала.

Геро схватила брата за руку.

— Отзови свой вызов.

Он поднял брови. В конце концов, Максимус — герцог. Никто с ним так не разговаривает. Даже она.

Но это вопрос жизни и смерти.

— Я не хочу дуэли, — сказала она, глядя прямо ему в глаза. — Я не хочу больше никакого насилия, и уж точно смерти.

— Это не твоя забота.

— Моя! И в очень большой степени! — воскликнула она. — Я виновата в том, что Мэндевилл меня ударил. Это я лишилась целомудрия и тем самым стала причиной его ярости.

Он покачал головой.

— Геро…

— Нет, послушай меня, — тихо произнесла она. — Мне стыдно за то, что я сделала, но я не собираюсь укрываться от последствий. Отзови секундантов, Максимус. Эта дуэль погубит тебя. Я не смогу жить с этим грузом.

Он с минуту молча смотрел на нее, потом подошел к двери и приоткрыл. Крейвен, видно, стоял поблизости, потому что Максимус шепотом поговорил с ним, закрыл дверь и вернулся к Геро.

— Я делаю это ради тебя, — сказал он. — Исключительно ради тебя, но я не обещаю, что не перенесу дуэль на другую дату, если пойму, что дело не улажено должным образом.

У Геро пересохло в горле. Это — огромная уступка, пусть и частичная.

— Спасибо.

— Слава богу! — Кузина Батильда шумно опустилась в кресло.

Максимус снова сел за стол.

— А теперь мы должны договориться, как скоро ты сможешь выйти за Мэндевилла. Не сомневаюсь, что слуги уже начали сплетничать по поводу утреннего происшествия.

Холод пробежал у Геро по спине.

— Максимус…

Он хмуро смотрел на документы, лежавшие на письменном столе.

— Маркиз, несомненно, расстроен твоей связью с его братом, но я уверен, что он одумается и придет в себя. Брачный контракт весьма ему выгоден, в конце концов.

— Максимус! — с отчаянием повторила она.

Брат с тем же хмурым видом посмотрел на нее.

Геро вскинула подбородок.

— Я не выйду за Мэндевилла.

— Ты хочешь, чтобы я арестовал лорда Рединга?

— Нет, — с трудом выдавила она.

Он смерил ее твердым взглядом, потом опустил лицо, снова занявшись своими документами, словно ее чувства его не трогали, и заключил:

— В таком случае ты выйдешь за маркиза Мэндевилла.

Это был окончательный приговор. Геро похолодела. Прозвучал голос герцога Уэйкфилда.