Эвелин сглотнула неожиданный комок в горле. Не проходило дня, чтобы она не думала о Робби. Но острая боль, которая раньше когтями впивалась в горло и не давала дышать, со временем притупилась. Теперь она таилась на дне ее сердца и время от времени давала о себе знать.

Эвелин боялась, что в аббатстве Истчерч эта мучительная боль вернется. Смерть сына повлекла за собой распад их хрупкого брака. Союз, основанный на совместимости состояний и привилегий, укрепился после рождения Робби. Но когда он умер, между супругами возникла холодная отчужденность, которая только углублялась со временем, и, в конце концов, обиды и страхи накрепко закрыли сердце Эвелин.

— Ты не можешь всю жизнь избегать Истчерч, — резко сказал ее муж.

— Я вижу, ты не понимаешь, Натан. Дело не только в том, что мне не хватает Робби, — горько проговорила она, — дело еще и в тебе: ты распутник. Для тебя существуют только охота и… женщины. Мы никогда не подходили друг другу.

Она почувствовала, как он напрягся.

— А у тебя на уме только ругань и мелочные придирки, так?

Нет, он опять понял ее превратно! Впрочем, неумение ясно объяснять свои чувства всегда подводило ее в отношениях с Натаном. Раздосадованная, она отвернулась и закусила губу, пытаясь отогнать обжигавшие глаза слезы.

— Возможно, многое прояснится, если ты объяснишь мне, почему оказалась втянута в скандал вокруг принца.

— Я уже говорила тебе, что не имею к этому отношения.

— Когда ты в последний раз виделась с принцем? — наседал Натан.

— У нас было несколько встреч, — раздраженно ответила Эвелин. — Но какое это имеет значение? Ты прекрасно знаешь, что принц окружает себя не одним десятком людей. В последний раз мы виделись, когда в его покоях играли спектакль, — призналась она. — Это была ужасная постановка, в которой одна толстуха занималась любовью с различными мужчинами, а потом… — Эвелин нахмурилась, вспомнив этот вульгарный сюжет.

— И что же потом?

— А потом у нее… у этой женщины родилась кукла. Выглядело отвратительно, но принц смеялся.

Вдруг с дороги донеслись какие-то крики. Карета, загромыхав, неуклюже остановилась.

— Что случилось? — испуганно спросила Эвелин. Натан нагнулся к окну.

— Разбойники, милорд! — крикнул кучер.

— Проклятие! — пробормотал Натан. — Нас хотят ограбить.

Эвелин, дрожа от испуга, разбудила Френсиса. Внезапно карета начала раскачиваться. Совсем рядом громко кричали. Потом качка прекратилась.

— Выходите все! — крикнул кто-то.

Эвелин сразу подумала о Френсисе, который с любопытством выглянул в окно.

— Сиди здесь, Френсис, — приказал Натан, задрал брючину и достал из сапога пистолет.

— Натан! — воскликнула Эвелин, пересела к Френсису и обхватила его руками. — Что ты собираешься делать?

Он молча прицелился в дверь, потом отклонился назад, распахнул дверь ногой и почти одновременно выстрелил, а в следующее мгновение выскочил из кареты.

Повинуясь инстинкту самосохранения, Эвелин схватила Френсиса и бросилась на пол кареты, накрыв мальчика своим телом. Снаружи доносились крики мужчин и выстрелы — судя по звукам, стреляли из разного оружия. Френсис вывернулся из-под нее и заглянул в открытую дверь, но Эвелин оттащила его назад.

Вскоре все закончилось. Грабители ускакали в лес, один из них был ранен в бок и держался за луку седла, как доложил взволнованный Френсис.

Один кучер крикнул:

— Можете выходить!

Услышав это, мальчик вырвался из рук Эвелин и выпрыгнул из кареты. Эвелин нехотя последовала за ним.

Натан и его слуги были целы и невредимы. Они топтались возле кареты и хлопали друг друга по плечам. Френсис сидел на корточках и разглядывал землю, на которой темнели капли крови.

— Милорд! Вы попали в одного из них! — испуганно сказал он.

— Похоже на то, — согласился Натан и оттащил мальчика подальше от крови. — Дженкс! — позвал он кучера.

Эвелин посмотрела на Дженкса и заметила, что его рука висит плетью — значит, он тоже ранен.

— Сильно задело? — спросил Натан и слегка наклонился, чтобы осмотреть рану.

— Ничего страшного, милорд, — несколько неуверенно ответил Дженкс.

Эвелин огляделась по сторонам, соображая, чем можно перевязать руку, и тут вспомнила, что в ее ридикюле есть чистый носовой платок, вышитый и подаренный принцессой Мэри. Она вернулась к карете, взяла платок и решительно направилась туда, где сидел Дженкс: ей хотелось быть полезной.

— Странно, я совсем не чувствую боли, — сказал Дженкс, но в его словах не было убедительности. К тому же он бледнел прямо на глазах.

Эвелин потянулась к его руке:

— Я наложу повязку, чтобы остановить кровотечение.

— Не надо, мэм. — Кучер покачал головой.

— Не спорь с ней, Дженкс, — отрезал Натан и помог ему снять пальто.

Эвелин туго обмотала его руку носовым платком и завязала концы. Больше они ничем не могли помочь раненому.

— Фред, ты будешь править передней лошадью, понял? — обратился Натан ко второму кучеру и помог Дженксу встать. — А ты сядешь на скамью. Когда приедем в аббатство, займемся твоей рукой, — пообещал он. — Ну что, парни, поехали дальше? Не будем терять времени: Дженкса надо как можно быстрее показать врачу.

Он дал знак Френсису возвращаться в карету.

— Можно мне сесть с Дженксом, милорд? — попросил Френсис. — Я о нем позабочусь.

— Я не откажусь от помощи, милорд, — сказал Дженкс, перехватив взгляд Натана.

Натан кивнул, и Френсис вскарабкался на козлы. Натан взял Эвелин за локоть и повел ее в карету. Сев рядом с ней на скамью, он опять укрыл их обоих своим плащом, а потом постучал по потолку, чтобы кучер трогал.

— Подумать только: разбойники! — воскликнула Эвелин, которая еще не оправилась от потрясения.

— Их полно в этих краях, — сказал Натан, — здесь грабят с пугающей регулярностью.

— А если эти опять нападут?

— Они уже на полпути во Францию, можешь мне поверить.

Он ободряюще улыбнулся, обнял ее за плечи и опять прижал к себе.

Она не стала сопротивляться.

— Я разрешаю тебе это делать только потому, что ты спас мне жизнь, — предупредила Эвелин.

— Ага, это уже маленькая победа, — отозвался он, откинул голову назад и закрыл глаза.

Дорога была ужасной: их трясло и подбрасывало на ухабах. Эвелин не собиралась спать, но в теплых руках Натана волей-неволей задремала и, в конце концов, погрузилась в сон.

Он почувствовал, как обмякло ее тело, и понял, что она спит. Эти объятия напомнили ему о тех страстных ночах, которые они проводили в одной постели. Он осторожно поправил плащ, укрывавший Эвелин, и представил, как она нависает над ним, упершись руками в его обнаженную грудь; представил ее полные груди и золотистые локоны, рассыпанные по плечам.

Разбойники были забыты, теперь в его голове эхом звучал ее голос: «Мы с тобой никогда не подходили друг другу…»

Странно, когда-то они могли наговорить друг другу много неприятного, но в то время ее слова отскакивали от него как от стенки горох.

Сегодня же после ее укоров он чувствовал себя старым и опустошенным.

Она склонилась головой ему на грудь. Ресницы затрепетали, губы слегка приоткрылись во сне. Как же она, наверное, устала!

К несчастью, дороги развезло от осенних дождей, и поездка выдалась не из легких. Натан подумал о бедном Дженксе, сидевшем на козлах, и понял, что сглупил, послушав совет Уилкса ехать через Криклейд. Вот тебе и кратчайший путь! Он крепко держал Эвелин, пытаясь уберечь ее от тряски, но все усилия были тщетны. Однако она спала как убитая, и Натан невольно улыбнулся.

Это еще одна особенность его жены, которую он помнил: Эвелин нельзя было разбудить даже пушками. Хуже того, по ночам она безбожно стягивала с него простыни и одеяла. Сколько раз он просыпался, дрожа от холода, и обнаруживал, что лежит совершенно раздетый, а она тем временем сладко посапывала, завернувшись в самодельный кокон.

В конце концов, карета свернула в поместье, занимавшее площадь в три тысячи акров. Они миновали развалины старого аббатства, в честь которого назвали поместье, проехали по дороге, обсаженной по обеим сторонам деревьями, и приблизились к железным воротам, предварявшим главное здание — увитый плющом особняк из красного кирпича. В окне кареты показались церковь и кладбище, где был похоронен их сын.

По привычке Натан отвернулся в другую сторону. Он бы отдал все на свете — не пожалел даже собственной жизни, — лишь бы избавить Эвелин от страданий.

Но, увы, он никак не мог спасти Роберта. Его смерть и отчаяние Эвелин сломили Натана. У него не было сил бороться со своими страхами и печалями, и это рождало в нем чувство униженности. Ему понадобились месяцы, даже годы, чтобы немного прийти в себя.

Натан взглянул на золотистую голову Эвелин, лежавшую на его груди. Возможно, сейчас ему удастся сделать то, что не получилось тогда, — наладить отношения с женой.

Глава 7

У Эвелин екнуло сердце, когда она впервые за три года переступила порог своего дома. Был час ночи, но, несмотря на позднее время, Бентон тут же возник перед ними, готовый услужить. Он по-прежнему являл собой образец благопристойности — гладко выбритое лицо, безупречный костюм. Кажется, он не особенно удивился, увидев Эвелин, впрочем, даже если бы Земля вдруг сошла со своей орбиты, Бентон остался бы, невозмутим.

— Очень рад вас видеть, миледи. Добро пожаловать домой. — Спасибо, Бентон. Я тоже рада тебя видеть.

— Проводить вас в ваши покои?

Ее покои располагались рядом с покоями Натана, разделенные лишь парой гостиных, поэтому предложение дворецкого вызвало в душе Эвелин легкую панику.

— Нет-нет, — поспешно отказалась она. — Может, здесь есть другие свободные комнаты?

— Она скорее пойдет на смерть, чем поселится так близко от меня, Бентон. Проводи ее в покои рядом с детской…

Эвелин ощутила укол в сердце. В детской умер ее сын.

— Нет! — быстро отклонила она это предложение. Она больше никогда не войдет в эту комнату, и не будет жить рядом с ней. Бентон и Натан посмотрели на нее, и она почувствовала, как у нее задрожала рука. — Я… остановлюсь в своих покоях, Бентон.

— Отлично, мэм. — Он резко развернулся и пошел вперед. Эвелин сердито покосилась на Натана и нехотя последовала за дворецким.

Они миновали главный коридор и гостиные. Путь им освещал канделябр, который Бентон держал в поднятой руке, но даже в таком тусклом свете Эвелин заметила, как оскудела обстановка дома: мебели стало меньше, а та, что осталась, выглядела как-то неухожено. В коридоре стояли две пары сапог — это показалось ей странным, — а на одном столике красовались садок, пара удочек и стопка покоробившихся и пожелтевших газет.

Большой красивый особняк превратился в какой-то постоялый двор!

По счастью, спальня Эвелин нисколько не изменилась: бледно-голубые стены, тяжелые шторы с цветочным рисунком и кровать с балдахином, застеленная затейливо вышитым покрывалом — свадебным подарком ее тетушки. Казалось, никто не заходил в эту комнату с того дня, как она отсюда уехала.

Как только Бентон оставил ее одну, Эвелин рухнула в кресло и закрыла лицо руками, пытаясь успокоить дыхание и не видеть сына в каждом углу комнаты. В памяти невольно возникла жуткая ссора, которая случилась у них с Натаном в этой самой спальне ночью, когда она сказала ему о своем желании уехать в Лондон.

— Не понимаю: ты часами сидишь в темноте и пялишься в окно, ни на что, не обращая внимания. С чего это вдруг ты засобиралась в Лондон? — накинулся он на нее. — Я столько раз пытался до тебя достучаться, Эви, но ты категорически не подпускаешь меня к себе! Ты бродишь по дому как привидение, уклоняешься от обязанностей хозяйки и жены, но при этом хочешь, чтобы я отпустил тебя в Лондон!

— По мне, так лучше сидеть в темноте, чем целыми днями играть в карты, охотиться и распутничать! Согласись, что мы с тобой перестали находить общий язык.

— Нет, не мы, а ты, Эвелин. Хорошо, отправляйся в Лондон! Я буду только рад, если ты уедешь!

Воспоминания нахлынули и накрыли ее с головой. Эвелин встала и вышла на середину комнаты, обхватив себя руками. Чем же заняться? Волнение не даст ей уснуть, а усталость мешает думать.

Она сделала несколько шагов и тяжело села на край кровати. Ее опять трясло — это была внутренняя дрожь, незаметная со стороны. В груди кипела адская смесь из тревоги, растерянности, отвращения и страха.

История, жившая в этих стенах, на каждом шагу напоминала о себе и душила ее. Она просачивалась из-под дверей и заползала в окна, распространяясь, точно кровавое пятно на ковре.