Люсьен Гольдберг - Скандалы

С тех пор прошло больше суток. Если Джо собирается поставить материал в воскресный номер, до конца дня он должен объявиться.

Кик перешагнула через пластиковый мешок для мусора, забитый обувью, которую предстояло отправить в магазин для бедных, и высунулась в окно взглянуть на Тельму. Она коснулась ее бедра, словно давая понять, что ей не хватает общения с бетонной подругой. Холодный воздух заставил ее поежиться. К удивлению Кик, порыв утреннего ветра принес с собой дыхание осени.

Она любила осень, предвещавшую начало новой жизни. Новые платья, новые карандаши и книги, новые классы, новые друзья. Она впервые увидела Париж осенью. Когда она наконец выбралась из своей квартиры после тех ужасных шести месяцев и, взяв такси, отправилась в этот странный старый дом над Центральным парком, чтобы навсегда забыть о Лионеле Малтби, тоже близилась осень.

Приглушенный звонок телефона заставил ее вскочить. Вылетев из спальни, она помчалась к телефону: в доме не было отводных трубок. Должно быть, это Джо.

Лавируя между ящиками в кабинете, она подбежала к столу.

– Простите, Кик, – сказал Джо.

Кик села, отупев от охватившего ее страха.

– Вы извиняетесь, – пролепетала она.

– Мне в самом деле понравился материал. В самом деле, – повторил он.

– Ну ла-адно, – протянула она, стараясь сохранить остатки самообладания.

Значит, Джо зарезал ее материал. Не в первый раз издатели отвергают ее работу. В газете время от времени это случается, сколько раз это бывало в „Четверти часа". И не стоит осуждать Джо, ему ведь невдомек, что он порвал ее билет в настоящий мир.

Она молча слушала его слова о том, что материал отличный, просто потрясающий, что она „чертовски хороший литератор" и что совсем не он принял решение завернуть его.

– Вы можете сказать мне, кто его зарезал?

– Это неэтично. Кик промолчала.

– Кик? Где вы? – спросил он.

– Вишу на волоске, – вздохнула она.

– Если бы это попытался сделать кто-то другой, я мог бы остановить его.

– О чем вы говорите, Джо?

– Это был издатель, – мрачно признался Джо.

– Таннер Дайсон? А я-то думала, что именно он хотел первым делом увидеть мою статью.

– Так и было. Но теперь он решил включить большой материал о своей жене.

– Как трогательно, – саркастически заметила она.

– Больше чем трогательно. Это чистое хамство, готов поспорить...

– Что же такое она сделала? Рассказала, как сама украсила свою яхту парусами из пестрого ситца? – с горечью спросила Кик.

– Ну, ну, – откликнулся Джо.

– Простите, Джо. Я так разочарована... и так устала от всего этого. А нельзя ли поставить материал в другой номер?

– Хм... сомнительно. Общество журналистов планирует выпустить мемориальный номер именно в следующем месяце. Мы собираем все, что должно быть сказано в день, посвященный Лолли. Жизнь продолжается, Кик. Что еще я могу вам сказать?

Кик глубоко вздохнула. Ей не хотелось спорить с Джо. Он делает свое дело.

– Мне просто интересно, Джо. Что же такое сотворила обаятельная и талантливая миссис Дайсон, чтобы пробиться в номер?

– Она работала в журнале „Восхитительная пища". А Таннер тесно связан с одним из супермаркетов, которые поставляют нам рекламу. Можно догадаться: миссис Таннер в вечернем платье готовит моллюсков в своей новой норвежской керамической печке или миссис Таннер в жакете сервирует стол на террасе.

– Я понимаю, что мне стоило бы научиться готовить, – сказала Кик, радуясь, что им не приходится вести этот разговор лицом к лицу. Ее нижняя губа дрожала.

– Боюсь, это ничего не меняет, малышка, но не думаю, что все дело тут в кулинарии. Вы помните публикации в газетах пару лет назад о Джорджине Дайсон? Из нее пытались сделать роковую женщину. На самом же деле она очень мила.

– Да как я могу испытывать к ней добрые чувства, если у меня их нет? – обиженно сказала Кик.

– Послушайте, – бодро произнес Джо. – Я чувствую себя ответственным за все это. Разрешите мне хотя бы развеселить вас. Может, пообедаем?

Кик бросила взгляд на царивший вокруг беспорядок.

– С удовольствием, от этого хаоса у меня крыша едет.

– Значит, позвоню в шесть, – обрадовавшись, сказал Джо. – Не принимайте все это слишком близко к сердцу, Кик. Может, удастся продать материал в какой-то другой журнал.

– Конечно, Джо, конечно, – устало согласилась она. – Пока.

Кик не была завистлива. Никто никогда не уходил от нее к другой женщине. Ей никогда не отказывали в работе, отдав предпочтение кому-то более способному, умному и толковому. В ее жизни было не так уж много мужчин, а те, с кем она была близка, никогда не унижали и не обманывали ее. История ее непродолжительных отношений с Лионелем была исключением из общего правила. Но что-то случилось. Неужто она потеряла чутье? Хватит ли у нее сил начать все сначала? А может, люди слишком буквально воспринимают ее имя[4] и, произнося его, испытывают подсознательное желание дать ей по башке?

Когда телефон зазвонил снова, она с трудом заставила себя снять трубку. А ведь день только начинается. Может, худшее еще впереди.

– Кик, это Нива. – Голос как-то странно дрожал.

– Привет, Нива. Приедешь?

– Едва ли, – тихо ответила Нива.

Что-то не так. Кик взглянула на часы: начало десятого.

– Все в порядке?

– Нет. У меня тяжелое похмелье.

– У тебя, Нива? Ты не казалась мне выпивохой.

– Я и не пью. Просто... – Голос опять дрогнул, и она не закончила фразу.

Кик собралась с силами. Правда, Нива замужем за самым гнусным подонком, но она была симпатична ей, и Кик не могла слышать, как она плачет.

– Нива, в чем дело? – спросила Кик.

Та долго молчала. Кик слышала только приглушенные всхлипывания.

– Я не смогу организовать этот аукцион, – проговорила наконец Нива.

– Как? Почему?

– Случилось нечто ужасное.

– Нива, – задохнулась Кик. – Что?

– Муж подделал подпись на одном из моих чеков. Я разорена и не могу даже оплатить счета, которые выписала.

– Боже мой! Ирвинг? О, Нива, даже не верится! Кик была потрясена. Она давно уже поняла, что в деловых отношениях Ирвинг ведет себя как отъявленный мерзавец, но украсть деньги у жены?! Это уж слишком... такое предательство... прямо как Лионель. Это привело Кик в такое смятение, что она едва улавливала слова Нивы.

– Не знаю, что делать. Завтра надо платить за машины. Я и так уже запоздала выписать чек оценщику. Понимаю, что это не твои проблемы, Кик, но мне кажется, что я схожу с ума.

Так же, как Лионель, Ирвинг мимоходом сломал жизнь женщины, преследуя свои цели. Но ведь Нива – жена Ирвинга, а не подружка! От этой мысли Кик пришла в ярость.

– Нива, перестань плакать и скажи мне, где Ирвинг? – потребовала она, едва удержавшись, чтобы не назвать его „подонком".

– Не знаю. Его всю ночь не было дома. Может, у него в самом деле большие неприятности, раз он пошел на такое, но у меня вся жизнь рухнула.

– Джеффри знает?

– О, Господи, Джеффри! Может, и знает. Прошлой ночью я видела его и, кажется, что-то ему говорила. Я в таком отчаянии, что даже не могу ему позвонить, – сказала она, стараясь не всхлипывать. – Он так верил в меня, считал, что я взрослый серьезный человек, а я так подвела его. Я подвела и его отца. А он гордился и Джеффри, и нами обоими.

Кик говорила медленно и веско, стараясь подействовать на Ниву.

– Нива, ты одета?

– Я в свитере. А что?

– Отлично, выходи на улицу, хватай такси и мчись сюда. Сразу. Сию же минуту. Я еще толком ничего не знаю, но надо разобраться. А затем найдем Ирвинга.

Впав в депрессию, Джорджина считала, что, хорошо поев, можно излечиться от нее. Так было раньше. Теперь она не ела, а готовила... готовила и готовила. В четверг, к десяти тридцати утра, она уже приготовила шесть подносов с печеньем; казалось, она успокоилась, но вдруг ее снова стало колотить. На столе остывал кофейный торт, еще одно средство для успокоения нервов; она принялась печь его на рассвете. Когда стрелки часов показали девять и она поняла, что Рона Фридман уже у себя в кабинете, лишь приготовление лимонного мусса и паштета из печенки удержало ее от того, чтобы немедленно позвонить.

Закончив все, она хотела засунуть свои изделия в холодильник в буфетной, но оказалось, что он забит. Она стояла, разглядывая шедевр кулинарного марафона, который начался в то утро, когда Таннер предложил Ирвингу Форбрацу заняться продажей ее рукописи. Слава Богу, что ей надо опекать больных СПИДом: она должна отвезти им все эти изделия.

Присев у обеденного стола на кухне, она начала бороться с искушением позвонить. Битва проиграна, наконец решила она. Лучше узнать хоть что-то, чем оставаться в неведении.

А что, если Ирвингу не удалось заключить сделку? После того вечера, когда она завела с Таннером разговор о книге, на эту тему не было сказано ни слова. Правда, на следующий день Таннер позвонил ей из офиса и посоветовал „не забивать глупостями хорошенькую головку". Ирвинг возьмет все на себя и заключит для нее отличный договор.

К концу дня, когда от Роны, которая могла хотя бы сообщить, что получила ее рукопись, звонка так и не последовало, Джорджина всерьез разволновалась. А что, если Рона после разговора с Ирвингом глубоко оскорбилась и бросила ее рукопись в мусорную корзинку? Она знала по опыту работы в журнале, как сетуют редакторы, что литературные агенты донимают их своей навязчивостью и требованиями. Может, так случилось и в „Уинслоу-Хаус"? А что, если рукопись потеряли на почте или доставили не по тому адресу? Что, если?.. А что, если?.. Она не могла больше вынести неопределенности.

Решившись, она потянулась к телефону.

– Мисс Рону Фридман, пожалуйста.

– Я слушаю.

– Рона... это Джорджина. Джорджина Холмс, – добавила она, надеясь, что Рона вспомнит минувшие дни.

– Джорджи! Ну и ну! Просто великолепно!

Как ты? Я так рада, что ты позвонила. Я получила твою рукопись и собиралась звонить тебе. Честное слово, но... дело в том... словом, я жду... – Рона запнулась, будто от смущения, и не смогла закончить фразу.

– Мне нужно было позвонить тебе прежде, чем высылать рукопись.

– Да нет... нет же, послушай, никаких проблем.

– Мне просто хотелось узнать, успела ли ты просмотреть ее.

– Конечно, я просмотрела ее. То есть прочитала. Всю. Я рада, что ты вспомнила обо мне.

Не по себе, как у дантиста, подумала Джорджина. Почему Рона говорит так скованно, словно ее подслушивают.

– Ну и как? Что ты об этом думаешь? – наконец спросила Джорджина, ненавидя себя за то, что ей приходится задавать такие вопросы.

– Послушай, Джорджи, – полушепотом сказала Рона. – Ей-Богу, я сейчас не могу обсуждать это с тобой. Поскольку тут замешан Ирвинг, все ушло у меня из рук.

У Джорджины упало сердце.

– Ох, – вздохнула она. – Это не я придумала, Рона. Мой муж – приятель Ирвинга и твоего босса. Я могу попросить Ирвинга держаться в стороне, если он тебе мешает.

– Брось, Джорджи, не надо, – с притворным ужасом сказала Рона. – Ты и так повысила мой рейтинг в конторе. Шеф не подозревал о моем существовании, пока ты не прислала рукопись лично мне. Кроме того, насколько мне известно, речь идет о гонораре порядка ста тысяч. Я полагала, что кто-то тебе уже звонил. Неужели с тобой никто не связался?

Что же там происходит такое, о чем Рона знает?

– А кто мне должен был позвонить? – ничего не понимая, спросила удивленная Джорджина.

– Ну, хотя бы Ирвинг. Он же твой агент.

– Разве он разговаривал не с тобой?

– Ну, я всего лишь мелкая сошка, Джорджи. Я получаю почту и читаю ее до рези в глазах. Я предлагаю начальную цену, но при таких договорах разговор идет напрямую с шефом.

Джорджина изумилась.

– Прости, Рона, надеюсь, ты не сердишься на меня?

– Что за чушь, Джорджина, конечно же, нет. Все отлично.

– Нет, не отлично! – невольно крикнула Джорджина. У дверей раздался звонок, потом послышался голос Сельмы. Подняв глаза, Джорджина увидела на пороге горничную. – Рона, когда все образуется, я хотела бы пригласить тебя на ленч. Пообещай, что придешь.

– Конечно, Джорджи, с удовольствием. Мы давно не виделись.

Джорджина, крайне неудовлетворенная, положила трубку и посмотрела на горничную.

– В чем дело, Сельма? – со вздохом спросила она.

– Там пришли какие-то люди из газеты, миссис Дайсон, – ответила Сельма. – Репортер и фотографы. Они спрашивают, где им расположиться.

Джорджина растерялась.

– Какие люди? Я никого не жду. Сельма указала на дверь.

– Ну, с камерами и прочим.

Джорджина поднялась из глубокого кресла, стоявшего у стола Таннера, и, раздраженная, направилась в холл. За аркой, в дальнем конце холла, она увидела трех мужчин в синих джинсах. Они устанавливали штатив для камеры на светлом ковре. Из окна, выходящего на террасу, выглядывала женщина с диктофоном.