Майк Гейл - Скоро тридцать

К большому удивлению родителей, я снова переехал к ним, и две недели прошли без особых событий. Джинни не пыталась вступить со мной в контакт. Подозреваю, из-за того, что я не дал ей для этого никакого повода. Я тысячу раз порывался ей позвонить, но каждый раз удерживал себя от этого. За то короткое время, что я провел в Бирмингеме, я уже успел восстановить нашу с ней дружбу, влюбиться в нее, влюбить ее в себя, испортить то, что у нее было с Иэном (хотя все уже и так было испорчено хуже некуда), и расстаться с ней. Сейчас, решил я, лучшее, что я мог сделать, это не влезать в ее жизнь. Так я и поступал, и моя жизнь снова стала такой же, какой была, когда я только что приехал в Бирмингем почти уже три месяца назад. Я снова поселился в своей старой спальне, мои родители снова постоянно доводили меня до клинического сумасшествия, и я время от времени ходил вместо мамы в супермаркет за покупками, стараясь выбрать такое время дня, когда Джинни точно была на работе. Встреченные мной бывшие одноклассники: Адель Фарли (тогда: все знали, что она готова показать свои трусы за пачку чипсов; сейчас: менеджер в строительной компании и мать двоих детей) и Бриджит Гиббонс (тогда: могла продавать газету «Рабочий-социалист» прямо на школьном дворе; теперь: собирательница пожертвований для лейбористской партии). В эти две недели я довольно часто виделся с Гершвином и Зоей. Сначала это было сложно, потому что я никак не мог забыть то, что рассказал мне Гершвин. Но чем чаще я их видел, тем больше убеждался, что они не только подходили друг другу, но, несмотря на то что случилось, все еще любят друг друга. И это успокаивало меня больше, чем все остальное.

Когда дошло до приготовлений к моему дню рождения, возникли некоторые трудности. Без Джинни идея о том, чтобы пригласить Бев, Катрину и Пита казалась бессмысленной. Поэтому, несмотря на протесты Гершвина, я попросил его позвонить им и сказать, что тот сюрприз, который они мне готовили, надо отменить. Как и Гершвин в свое время, я отказался от всех предложенных вариантов празднования: уикенда в Лондоне (предложение Гершвина) и катания на четырехколесных мотоциклах в Южном Уэльсе (предложение Зои) в пользу бара «Кингс Армс». Я не хотел никакой суеты. Не хотел я и того, чтобы вместе со мной праздновали толпы народа. Я только хотел побыстрее со всем этим разделаться.

Что касается всего остального в моей жизни, то надо сказать, что стоицизм, приходящий к людям около тридцати лет, помогал мне все эти две недели после разрыва с Джинни. Я был бы рад сказать, что все это время сохранял контроль над собой и мужественно переносил печальные мысли о том, что, возможно, навсегда потерял любовь всей своей жизни, и это было бы почти правдой. Но в некоторые моменты — обычно поздно ночью — я позволял себе думать о ней и понимал, что хоть внешне все и было в порядке, внутри я, без сомнения, просто разваливался на части.

Без Джинни я чувствовал себя потерянным.

Так оно и было.

Единственное, что спасло меня, так это приезд Элен.

— Мэтт! — изо всех сил закричала Элен, увидев меня. — Я здесь!

Все остальные пассажиры, выходящие из зала прилетов, посмотрели на нее, как на слегка сумасшедшую. Выйдя из-за барьера, она тут же оставила свою тележку с багажом и бросилась ко мне, осыпая поцелуями.

— Интересный у тебя способ здороваться, — сказал я, когда ее атака закончилась.

Элен вдруг засмущалась.

— Думаю, это было неправильным поведением бывшей девушки в отношении бывшего парня, который недавно снова обрел себя в любви.

— Нет, — сказал я. — Вовсе нет.

— Ну а как тогда назвать мое поведение? — продолжила она смущенно. — Обещаю тебе, что не собираюсь все время быть бывшей девушкой, которая постоянно требует к себе внимания. — Она засмеялась. — Только первые пять минут. — Она посмотрела на часы и снова обняла меня. — Ну, — сказала она, взглянув на меня, — у меня есть еще по крайней мере две минуты.

— Слушай, — сказал я. — Я рад тебя видеть. Это правда. Но просто я тебе еще не все рассказал.

У Элен на лице появилось вопросительное выражение.

— Джинни здесь нет, так ведь? И я еще не испортила все, что только можно испортить, а?

Я ничего не писал Элен о том, что произошло у нас с Джинни по нескольким причинам. Во-первых, я не хотел, чтобы она думала, что одной из причин нашего с Джинни расставания был приезд Элен. Во-вторых, мне просто не хотелось ни с кем это обсуждать, даже с Элен. И, в третьих, я подозревал, что стоит мне рассказать Элен какие-нибудь подробности, как она сразу поймет, какой я был дурак.

— Нет. Слушай, — сказал я. — Ее здесь нет, потому что… ну… мы больше не вместе.

— Но ведь прошло всего три недели или около того, да?

— Мы расстались уже давно. Через шесть дней после того, как все началось, если быть точным. Извини, но я просто никак не мог собраться с силами, чтобы сказать тебе об этом. — Я задумался о том, какую из отговорок использовать. — Я просто старался про это вообще не думать и не говорить.

— Шесть дней, Мэтт, — произнесла Элен. — А я думала, что она — любовь всей твоей жизни. Идеальная женщина для тебя, и все такое.

— В этом и была проблема, — сказал я. — Если ты начал раздавать такие ярлыки, то просто не можешь не облажаться.

Элен пытливо посмотрела на меня:

— Из-за чего вы расстались?

— Ни из-за чего. На меня просто снизошел момент ясности — благодаря скорому тридцатилетию, — и я понял, что гоняюсь за мечтой, которая никогда не станет реальностью. Я сказал ей, что у нас ничего не получится, и она согласилась и сказала, чтобы я убирался из ее дома.

— И позволь мне угадать, что было потом, — сказала Элен. — Ты сразу замолчал, как всегда в таких ситуациях, а потом сказал «Ладно» небрежным тоном, как если бы кто-то предложил тебе стакан сока. Потом ты собрал вещи и съехал. — Она улыбнулась, довольная собой. — Ну что, я права? — Я слабо улыбнулся и ничего не ответил. — По-твоему, ничего уже нельзя спасти?

— Нет, совершенно точно, все кончено.

— Но ты ведь готов был ради нее отказаться от новой работы?

— Это были просто слова, — ответил я. — На словах у нас с Джинни все очень хорошо получалось. — Я сделал паузу. — Ладно, давай про это больше не будем — мне трудно об этом говорить. — Я взял Элен за руку. — Рядом теперь моя бывшая девушка Элен, с которой у нас теперь всего лишь платоническая дружба…

— …и это верно.

— И меньше чем через неделю мне исполнится тридцать.

— И это тоже верно.

— И ты никогда не была в Бирмингеме, и вообще в Англии.

— Но я смотрела «Истэндерс».

— Поэтому я предлагаю хорошо провести то время, которое ты здесь пробудешь.

Следующие пять дней мы с Элен провели классно. Родители поселили ее в бывшую спальню моей сестры и сделали все возможное, чтобы она чувствовала себя как дома. Они очень постарались, надо сказать. Так как считалось, что Элен приехала в гости не только ко мне, но и к маме с папой, они настояли на том, чтобы свозить ее во все те места, куда они возили меня сразу после моего приезда в Бирмингем — в Стратфорд-на-Авоне (где Элен захотела сфотографироваться с моими родителями на фоне кафе в староанглийском стиле, чтобы потом показывать фотографию на работе), в ботанический сад (где папа не мог снова не заговорить про птицу) и даже в Мэлвернс, на этот раз не поругавшись по дороге.

Все шло хорошо благодаря Элен. Мои родители ее просто обожали. Она даже сумела преподнести свое желание держаться подальше от кухни так, что это дало ей преимущество. Мама не переставая говорила о том, что у современных женщин нет времени на то, чтобы готовить, и что мы с Элен расстались, скорее всего, по моей вине, потому что я никогда ничего не делал по дому, и это подтверждается беспорядком в моей комнате.

Гершвин и Зоя тоже были в восхищении от Элен. Мы были у них в гостях на второй день после ее приезда, и уже через полчаса Элен смеялась и шутила с Зоей, как будто они были старыми подругами. Даже Шарлотта, с которой, я думал, мне удалось установить какое-то особое взаимопонимание, мгновенно подружилась с Элен. В следующие дни я показал Элен все здания, которые сыграли ключевую роль в моем становлении: старую начальную школу и то самое место на школьном дворе, где я сломал руку, играя в футбол; бар «Кингс Армс» с его облезлыми обоями; даже супермаркет и отдел алкоголя в нем. Ее вовсе не разозлило, когда всего через пять минут пребывания в супермаркете я встретил своих бывших одноклассников: Джеза Мориса (тогда: все думали, что он провалит выпускные экзамены; сейчас: актер и фотомодель) и Мел Лангер (тогда: все думали, что она станет актрисой; теперь: редактор на телевидении).

— Знаешь, — сказала Элен, когда мы вышли из супермаркета, нагруженные покупками по заданию моей мамы. — А в этом что-то есть.

— Я бы не сказал, что наткнуться на нескольких знакомых в супермаркете — такая уж большая ценность.

— Я не только об этом говорю.

— Само собой.

— Ну смотри: если я иду куда-нибудь в Нью-Йорке, то никогда не встречаю знакомых.

— Ты бы встречала, если бы вернулась в Бруклин.

— Но я не вернусь в Бруклин. В том-то и дело, — Элен сделала паузу. — На самом деле я просто не понимаю, зачем ты отсюда уехал. Тебе ведь, похоже, здесь так нравится.

— Знаешь, — сказал я, когда мы дошли до кафе на центральной улице. — Я на самом деле и сам не понимаю. Но ведь так всегда бывает, когда взрослеешь: ты просто собираешь вещи и уезжаешь.

Накануне дня моего тридцатилетия мы с Элен и родителями ходили ужинать. В этот раз мама и папа позволили мне заплатить за всех без лишних разговоров. Должно быть, папа заметил удивление у меня на лице, потому что он сказал:

— Тебе уже почти тридцать. Так что можешь начинать сам за себя платить, черт возьми.

Мы вернулись домой в начале одиннадцатого. Родители пошли спать, оставив нас с Элен смотреть телевизор, хотя мы тоже скоро уснули на диване. Когда я проснулся, Элен крепко спала у меня на груди. Это напомнило мне старые времена.

— Элен, — прошептал я тихонько, пытаясь ее разбудить. — Элен.

Она открыла глаза и зевнула:

— Мы заснули?!

— Знаю. Это что, признак того, что мы стареем? Помню, в детстве папа все время засыпал у телевизора.

— Нет, по-моему, здесь дело не в старении. Не знаю, что за оправдание у тебя, а у меня — разница во времени, — пробормотала она.

— Ладно. Я пошел спать.

— А который сейчас час?

Я посмотрел на часы видеомагнитофона.

— Десять минут второго.

Она наморщила лоб, усиленно что-то обдумывая.

— По-моему, твой день рождения уже наступил.

— Что? В смысле, что уже наступила суббота?

Она потянулась и села на диване.

— Нет, в том смысле, что ты родился без пятнадцати час ночи. Тебе уже двадцать пять минут как исполнилось тридцать.

— Я родился вовсе не без пятнадцати час, — сказал я с негодованием.

— А во сколько тогда?

— Не знаю.

— Почему ты тогда уверен, что родился не без пятнадцати час?

Я понял, что попался.

— Ну а ты откуда это знаешь?

— Мне сказала женщина, которая тебя родила.

Я некоторое время обдумывал ее слова.

— Так, значит мне тридцать?

Элен засмеялась и поцеловала меня в щеку.

— С днем рождения. — Она сделала паузу и посмотрела мне прямо в глаза. — Мэтт?

— Что?

— Ты не против, если я сегодня посплю с тобой?

Я в замешательстве посмотрел на нее.

— Что это значит?

Элен тяжело вздохнула.

— Я не это имела в виду, а просто — находиться в одной постели с тобой в бессознательном состоянии.

— А для чего? — осторожно спросил я.

— Потому что… — говоря это, она не смотрела на меня. Думаю, что такой смущенной я ее еще ни разу не видел, — …потому что этого мне больше всего не хватает.

Я не мог сказать «нет», да и не хотел. И мы почистили в ванной зубы, как в прежние времена, переоделись (она настояла на том, чтобы надеть пижаму, которую дала мне мама, и поэтому я спал в трусах) и залезли в мою односпальную кровать. Через десять минут Элен уже спала сном младенца, оставив меня наедине со своими мыслями о том, что вот мне уже и тридцать. Вместо того чтобы обдумывать этот факт сам по себе, я устроил серию вопросов и ответов, и получилось примерно вот что.