Барбара Картленд - Скрытное сердце

– Мне нечего добавить по этому вопросу, мисс Уэйс, и я бы хотел сейчас поговорить с вами совсем о другом. О себе и о вашем возвращении в Шелдон-Холл. Я не ищу оправданий. Того, что было, не исправить. Я могу только пообещать, что ничего подобного не повторится. Если вы будете ухаживать за моим ребенком, если с вашей помощью Люси выздоровеет, то я буду глубоко благодарен вам и продемонстрирую свою признательность тем, что постараюсь, как можно меньше навязывать вам свое присутствие и никогда не буду беспокоить вас. Вы меня понимаете?

– Понимаю.

Не успела Сильвия опомниться, как сэр Роберт уже встал с кресла. Она поняла, что разговор окончен. Он сказал ей все, что хотел сказать, и теперь желал показать, что она свободна. Она посмотрела на него, и ей показалось, что в этот момент его лицо изменилось. Оно уже не было больше суровым и надменным. На нем застыло выражение страдания. Сильвия хотела заговорить, но слова замерли на ее губах. Она покорно поднялась, выполнив то, что от нее ожидалось.

– Покойной ночи, сэр Роберт.

Она не протянула руку, а он, казалось, даже не заметил этого.

– Покойной ночи, мисс Уэйс. Мы прибудем в Миклдон завтра утром около восьми.

– Благодарю вас.

Сильвия вышла в дверь, которую сэр Роберт придержал для нее. Проходя, она ощутила его близость и даже задела плечом его фрак. А затем дверь закрылась и разъединила их. Сильвия осталась одна в коридоре.

– Уэйси! Какой прекрасный день! Давай поднимемся к Черному камню.

Услышав эти слова, Сильвия с удивлением посмотрела на Люси, но затем улыбнулась.

– Ты действительно хочешь сходить туда?

– Да! А почему бы нет?

Теперь уже удивление прозвучало в голосе Люси, и Сильвия отвернулась в сторону, чтобы ребенок не смог увидеть выражение ее лица. Значит, Люси уже успела все забыть! Но на самом деле это совсем неудивительно, ведь детская память такая короткая! И все же было трудно поверить, что, то несчастье, то горе, которое она перенесла, так быстро стерлось из ее памяти. Ведь Люси была так несчастна, испытав острую, невыносимую боль, которую могут почувствовать только дети, когда неожиданно, без всяких объяснений с ними происходят вещи, которые меняют весь их маленький мир и делают их такими беззащитными, жалкими и одинокими.

Как часто после возвращения в Шелдон-Холл Сильвия упрекала себя за то, что не подумала заранее о том, как ее исчезновение могло подействовать на Люси. Пока она не увидела, в какое жалкое подобие той, прежней, Люси превратилась девочка в результате болезни, она понятия не имела, что ребенок может любить с такой глубиной и самоотверженностью.

Люси была худой и изможденной, но что еще хуже, у нее были не в порядке нервы. В течение первой недели она почти не отпускала Сильвию от кровати и плакала, когда девушка отлучалась даже на минутку. Своим тоненьким голоском она звала гувернантку день и ночь.

Сначала казалось, что никакой надежды на ее выздоровление не осталось. Она была такой больной, такой обессилевшей, что в любой момент, проскользнув, как вода сквозь пальцы, могла уйти от них навсегда. Но затем, когда девочка постепенно не только узнала, что Сильвия вернулась, но и удостоверилась в этом, произошло изменение.

– Ты здесь? Ты ведь правда здесь, Уэйси? – повторяла она трогательно жалким голоском. – Ты не собираешься уйти? Обещай мне, что никуда не убежишь!

– Я больше не покину тебя, обещаю, – стараясь успокоить девочку, говорила Сильвия. Но через несколько минут снова звучал тот же, вопрос, и девушка понимала, что совершила в своей жизни очень страшную вещь – зародила в Люси чувство незащищенности и страх перед будущим.

Но, тем не менее, понемножку, правда, так медленно, что даже невозможно было заметить каких-либо изменений, Люси стала выздоравливать. За это время Сильвия сама чуть не надорвала свое здоровье. Усталая, изможденная, не жалея сил, она пыталась утешением и лаской вернуть маленькому, глубоко страдающему растерянному ребенку сознание того, что он не одинок. И только когда однажды ночью Люси ни разу не разбудила ее, проспав до утра, и Сильвия наконец смогла нормально выспаться, она неожиданно осознала, что дошла до самого предела своих физических возможностей. Спасибо Нэнни, которая, как всегда, переняла эстафету и таким образом предотвратила то, что могло стать неизбежным концом.

– Вы должны остаться в постели, мисс Уэйс, – сказала она, когда принесла Сильвии утреннюю чашечку чая. – Не хватало, чтобы еще и вы заболели.

– Я устала, – призналась девушка. – Не понимаю, почему, ведь сегодня была такая спокойная ночь…

Нэнни, рассмеявшись, прервала ее.

– Спокойная ночь? – воскликнула она. – А вы знаете, сколько ночей вы сидели с Люси, и сколько раз вам приходилось вставать среди ночи, потому что она вас звала?

– Не имею понятия. Я потеряла счет дням. Сколько времени прошло с тех пор, как я вернулась?

– Больше шести недель, – ответила Нэнни. Сильвия посмотрела в окно.

– Я могла бы и сама подсчитать, если бы было время об этом подумать, – сказала она. – Уже почти лето, не так ли? А когда я ушла, была еще зима.

Она произнесла эти слова тихо, и ей почудилось, что в них заключен какой-то другой, более глубокий смысл, в который она еще не в состоянии по-настоящему вникнуть.

Нэнни стояла на своем:

– Вы должны лежать в постели, мисс Уэйс.

– Но Люси… – запротестовала Сильвия.

– Предоставьте ее мне, – сказала Нэнни. – Ей лучше, намного лучше, и она уже начинает думать о ком-то другом, не только о себе.

– Но как я могу остаться в постели? – снова попыталась воспротивиться Сильвия, однако же, ее глаза закрылись и, прежде чем она успела собрать всю свою волю и встать, ее одолел сон. Она проспала двенадцать часов и не слышала, как Нэнни тихо входила и выходила из комнаты. Она даже не знала, что к ней ненадолго приносили завернутую в одеяло Люси, чтобы та могла удостовериться в том, что ее Уэйси никуда не делась, что она действительно здесь. Сильвия спала и спала, и в ее истощенный бессонными ночами организм вливались свежие силы, подобно тому, как бывает с сухим семенем, в котором снова просыпается жизнь, если его поместить в теплую землю. И когда, наконец, проснулась, то почувствовала, что очень голодна.

Незаметно пролетело еще некоторое время – казалось, всего несколько дней, а на самом деле не одна неделя. Сильвия и Люси гуляли по саду, благоухающему многоцветием летних цветов.

– Смотри, Уэйси, розы! Какой твой любимый цвет? Я, люблю розовые.

– А я, больше всего люблю темно-красные, – ответила Сильвия и внезапно покраснела, вспомнив традиционное значение красных роз. Ее мысли мгновенно переключились на сэра Роберта. Она почти забыла о нем за это беспокойное и суматошное время. Но теперь, когда все волнения были позади, когда Люси выздоровела и нуждалась только в повышенном внимании и любви – в том, что Сильвия с радостью была готова дать ей, – было ясно, что рано или поздно ее должны посетить мысли о том, кого она любила.

Он выполнил свое обещание и никогда больше ни словом, ни делом не беспокоил ее. Казалось, ей нужно было бы только радоваться, но сердце ее разрывалось от протеста. Когда он приходил к Люси, Сильвия тут же удалялась. Она слышала от него только: «Доброе утро, мисс Уэйс» или «Добрый день, мисс Уэйс». Эти слова он произносил вежливым и холодным голосом, не глядя ей в глаза, и держался при этом высокомерно и отчужденно. Невозможно было поверить, что она когда-то была в его объятиях и ощущала прикосновения его губ. В другое время суток они почти не встречались. Только раз, когда она выходила из спальни леди Клементины, он остановил ее.

– Нет ли чего-нибудь такого, что бы вы желали, мисс Уэйс, для себя или для Люси? Я был бы рад исполнить вашу просьбу.

– Есть, сэр Роберт.

Она так устала. Ночь накануне была очень трудной. Люси, прижавшись к ней, отчаянно и истерически требовала от нее новых и новых заверений в любви. Сильвия, совершенно измотанная, ослабленная и одинокая, неожиданно сама ощутила острую необходимость в утешении и в любви. Вот бы нашелся, думала она, хоть кто-нибудь в этом холодном и величавом доме, к кому можно было бы обратиться за утешением; человек, пожав руку которого она почувствовала бы сочувствие и понимание, тот, на чье плечо можно было бы опустить свою раскалывающуюся от боли голову. Она взглянула прямо в глаза сэра Роберта. Его взгляд показался ей суровым и… безразличным. Девушка чувствовала страшную усталость во всем теле, у нее дрожали руки. Она была крайне переутомлена, и, хотя изо всех сил пыталась сдержать свои эмоции, ее глаза внезапно наполнились слезами.

Сэр Роберт ответил ей продолжительным взглядом. И в этот момент сквозь кажущееся безразличие, отчужденность и высокомерие она увидела человека, испытывающего страшные мучения. Какое-то время, показавшееся вечностью, они стояли и смотрели друг на друга. Сильвия не заметила, как все вокруг растворилось, и они оказались на какой-то другой планете, принадлежащей только им двоим – мужчине и женщине… Ничто другое сейчас не имело для них значения…

Напряжение между ними нарастало. Магнетизм, исходящий от сэра Роберта, манил и притягивал ее с такой неимоверной силой, что ему невозможно было сопротивляться. Она стояла, не двигаясь, слегка разомкнув губы. Но внезапно сэр Роберт резко отвернулся и, издав какой-то возглас, показавшийся ей, не то стоном, не то проклятием, стремительно покинул ее.

Сильвия прислонилась к стене. Каждый нерв в ней был напряжен до предела, и силы, казалось, совершенно оставили ее.

Она снова увидела его через неделю. Все это время девушка даже не была уверена, что он дома, спросить же не решалась из гордости. Люси не заметила его отсутствия. Пока Сильвия была рядом, девочка не думала ни о ком другом.

– Я никогда не видел, чтобы ребенок был к кому-нибудь так привязан, – как-то раз сказал Сильвии доктор.

–Думаю, это естественно, – задумчиво ответила она. – Ее мать умерла. А я единственный человек, который связывает ее с прошлым и с будущим.

– И все же, – не согласился доктор, – вы должны понимать, что такая привязанность чревата последствиями, мисс Уэйс. В конце концов, вам ведь когда-нибудь придется покинуть ее.

– Почему? – в удивлении подняв брови, спросила Сильвия.

Доктор улыбнулся.

– Ну, вы же женщина молодая и не лишенная привлекательности. Я не стал бы, держать пари, что вы не выйдете замуж и у вас не будет своих собственных детей.

Он сказал это весело, полушутя, но Сильвия почувствовала, как у нее покраснели щеки. Она отвернулась так поспешно, что наступила неловкая тишина.

«Я никогда не выйду замуж, – подумала она про себя. – Никогда, никогда!»

Сильвия, как клятву, повторила эти слова, оставшись одна в своей комнате. Она не могла представить, чтобы ее мужем был кто-то другой, а не он. А думать о нем означало снова возвращаться к тем старым вопросам и былым размышлениям, которые так мучили ее, и на которые она не могла найти ответа.

В чем был секрет Шелдон-Холла? Почему сэр Роберт ведет себя отчужденно, если он так же, как и она, понимает, что вся полнота жизни может, принадлежать им двоим? Ведь он любит ее. Сильвия была уверена в этом не менее чем в своем собственном чувстве к нему.

Да, она любила его, но существовал какой-то секрет, какая-то невидимая преграда, которая разъединяла их. И это было не различие в их положении, на что так часто указывала леди Клементина. Это было что-то другое, более глубокое, более серьезное, чем социальный статус или мнение женщины, которая с каждым днем старела и становилась все более сварливой и невыносимой. Эти дни она все время была чем-то недовольна. Из спальни чуть ли не каждую минуту доносился ее пронзительный голос. Она то и дело кого-то отчитывала и ругала, выискивала чью-то вину, бранилась и жаловалась. Пурвис ходила по дому с постоянно красными глазами, а младшие слуги, подавленные и испуганные, старались поскорее прошмыгнуть по коридору.

Однажды, когда Сильвия направлялась в комнату леди Клементины, чтобы сообщить об успехах Люси, она услышала сквозь закрытую дверь, с какой злостью мать и сын разговаривают друг с другом. Было слышно, как леди Клементина резко сказала: «Этот дом важнее, чем какие-то чувства. Здесь я принимаю решение».

Сильвия развернулась и убежала, почувствовав угрызения совести за то, что подслушивала, пусть даже это длилось несколько секунд. Но все равно она не могла забыть услышанного, потому что этот разговор стал подтверждением ее подозрения. Сэр Роберт упорно не желал слышать от матери о женитьбе и, отказываясь исполнить ее желание, доводил леди Клементину до белого каления.

Но все это, хотя и заставляло сердце девушки биться сильнее, казалось незначительным по сравнению с тем, что Люси была снова здоровой, почти такой же, как раньше. Она все еще оставалась худенькой, но, за то время, пока лежала в постели, очень вытянулась, а обстриженные во время болезни волосы отросли и курчавились коротенькими пушистыми завитками, которые обрамляли ее лицо, как яркий ореол. Она стала даже более красивой, чем была раньше, и до такой степени напоминала отца, что временами у Сильвии сжималось сердце от одного только взгляда на нее. Но вот характер у девочки был совершенно не такой, как у сэра Роберта: импульсивный, возбудимый и открытый.