— Все понятно, — сказала Мариетта, а потом подумала, что вчера она хотела застрелить Куинна, даже не проверив, заряжен ли револьвер. Глупая могла бы получиться сцена!

— А потом надо прицелиться как следует, — продолжал обучение Мэтью, — сжать револьвер покрепче и нажать на курок. Я не хочу зря стрелять по кроликам или деревьям, Этти Колл, но если вам придется стрелять, то имейте в виду: руки не должны дрожать. Ваша задача — убить человека. Понятно?

— Понятно, маршал.

— Отлично! Не оставляйте револьвер в таком виде, а то прострелите себе ногу. Опустите эту штуку вниз — чуть-чуть… Легче, легче, вот так. Все, вы его разрядили, видите?

— О! — воскликнула Мариетта, на которую урок произвел большое впечатление. — Здорово!

— Здорово, конечно, — усмехнулся Мэтью, — но не трогайте его без надобности. Это не игрушка. А теперь стойте тихо, мне нужно кое-что выяснить.

Он все еще стоял за спиной Мариетты, и она замерла, почувствовав, как его руки обвились вокруг ее талии.

— Маршал Кейган! Что вы делаете? — возмущенно воскликнула она.

— Трогаю вас. Я так и знал, что у вас совсем нет живота, Этти Колл, — деловито заметил Мэтью.

— Мне очень жаль, — сухо ответила она.

— И мне жаль, дорогая.

Руки Мэтью добрались до бедер, и Мариетта подскочила, словно ужаленная.

— Маршал! Как вы смеете?!

— Стойте смирно! — приказал он. — Если вы будете так вертеться, то у меня ничего не получится.

— Может, вы объясните, в чем дело?

— Не имею ни малейшего желания. Но мне вовсе не хочется выслушивать потом ваши упреки. Поэтому сейчас вам лучше молчать и не двигаться.

Мэтью опустился на колени, положил одну руку на талию Мариетты, а другой коснулся ее ботинок. Только тогда она поняла, что он пытается определить размер ее одежды. Так вот зачем маршал идет в город! И как серьезно он относится к своей задаче! Мариетта слегка улыбнулась.

— У меня есть револьвер, сэр, и я умею им пользоваться.

— Вы дразните меня, Этти Колл, — рассмеялся Мэтью. — Не предполагал, что у вас есть чувство юмора! — Заметив, что она улыбается, он продолжил: — Я всегда считал, что нет ничего лучше хорошенькой, остроумной женщины.

Улыбка тут же погасла на ее лице, оно стало грустным и напряженным.

— Желаю вам хорошо провести время в городе, маршал.

Она подошла к своей самодельной постели, уселась на нее и принялась рыться в сумке. Мэтью тяжело вздохнул. Что с ней творится? На своем веку он перевидал множество женщин, со многими флиртовал, с некоторыми делил постель, но никогда еще не чувствовал себя таким униженным. А ведь он вел себя с Мариеттой очень дружелюбно.

— Я свистну, когда вернусь, а то еще вдруг вы попытаетесь меня застрелить?

Мариетта положила на колени несколько книг и ответила, не поднимая глаз:

— Ничего не могу обещать, сэр. Все будет зависеть от моего настроения.

Спустя два часа, продираясь сквозь кусты к их лагерю, Мэтью действительно громко свистнул. Конечно, он не думал, что Мариетта выстрелит, но вспомнил совет своей матери: если женщина в плохом настроении, ее лучше развеселить.

Мариетта ничего не слышала. Она громко посапывала во сне. Рядом валялись книги, а маленький револьвер лежал у изголовья. Мэтью тихонько присел возле нее и выложил вещи, купленные в магазине женской одежды: продавщица легко поддалась его чарам и помогла приобрести все необходимое. В лунном свете Мариетта выглядела, как… Мэтью не находил слов. Его младший брат, Джимми, любивший читать, конечно, сумел бы выразить свои чувства, а Мэтью сейчас просто чувствовал, что ему очень не по себе.

Он взял в руки маленький дневник и попытался разобрать, что написано на открытой странице.

«План занятия, 5 августа 1893 г.: четвертый том Макгаффи, страница 63. Три… восемь… пять. Первое в заглавных буквах. Второе — в подзаголовках».

Мэтью отложил дневник в сторону и стал просматривать другие книги. Одна из них, как ни странно, оказалась четвертым томом «Антологии» Макгаффи. Он открыл ее на 63-й странице и обнаружил стихотворение, которое называлось «Причуды Мороза».

— «Причуды Мороза», — прошептал Мэтью. — Что это за название?

Он прочел первые несколько строк.


Однажды ясной, тихой ночью

Мороз вгляделся в даль

И прошептал: «Теперь меня никто не видит;

Так я через долины и нагорья

Бесшумно проложу свой путь.


— Этти, — довольно громко сказал Мэтью, — ты странная женщина.

Он взял другую книгу — томик избранных стихов Джона Донна. Интересно, кто это такой? Томик раскрылся сам: видимо, это место перечитывали много раз, потому что страница была порядком потрепана.

— Прощание… запретная… печаль, — медленно произнес Мэтью, прищурившись.

Так незаметно покидали Иные праведники свет, Что их друзья не различали, Ушло дыханье или нет. И мы расстанемся бесшумно… Зачем вздыхать и плакать нам?

Кощунством было бы безумным Открыть любовь чужим глазам.

— О Господи! — негодующе воскликнул Мэтью. — Надо запретить печатать такой бред. Или по крайней мере пусть пишут на английском.

— Это и есть английский, маршал Кейган. Мариетта смотрела на него сонными глазами, потом протянула руку и выхватила книгу.

— Я буду очень признательна, сэр, если вы перестанете так вольно обращаться с моими вещами, — сказала она оскорбленно.

Подавив приступ раздражения, Мэтью взял револьвер и сунул его в карман.

— Никаких происшествий не было?

— Нет, — ответила холодно Мариетта.

— Хорошо. Я принес вам кое-что. — Он подвинул к ней поближе кучу одежды. — Может, будет коротковато, зато не черного цвета. Вы же понимаете, Дрю Куинн начнет расспрашивать о женщине в трауре.

Мэтью был уверен, что эта гордячка не захочет так быстро снять свой вдовий наряд, но, к его удивлению, она спокойно согласилась:

— Да, я понимаю. Спасибо вам, сэр.

«Что со мной?» — думал Мэтью, глядя на Мариетту. Какое странное ощущение в груди… будто он болен. Через несколько дней ему стукнет сорок, но сердце еще ни разу его не подводило, никогда не доставляло никаких хлопот. Что же с ним случилось Сегодня.

— Пожалуйста, — ответил Мэтью, вставая. Если сердце откажет прямо сейчас, он умрет у ног Этти. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, маршал Кейган.

Он едва дотащился до своей подстилки. Неужели и завтра утром ему будет так же плохо? И сколько еще ему суждено прожить? Он лег и скоро почувствовал себя лучше. Нет, наверное, смерть еще не пришла. Он просто заболел… Правда, и это не слишком приятно. Мэтью посмотрел на Мариетту и снова ощутил странную боль в груди. Болеть, да еще на глазах у женщины, просто невыносимо. А вдруг он все-таки стоит у края могилы?

Глава 7

Он разбудил ее, когда было еще темно, и они тронулись в путь с первыми лучами солнца.

— Пока мы не окажемся в горах, спрятаться будет негде, — объяснил Мэтью за завтраком, состоявшим из бисквитов и вяленой говядины. — Значит, надо ехать как можно быстрее, а когда станет совсем светло, придется пригнуться пониже и надеяться на лучшее. Хорошо бы к вечеру добраться до Джимстауна. В крайнем случае остановимся в Чайниз-Кэмп и там переночуем. Если все пойдет как надо, вы, Этти, будете спать сегодня на настоящей кровати.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, маршал Кейган. Уверяю вас, прошлой ночью я спала прекрасно.

Даже в полумраке Мариетта заметила его недоверчивый взгляд.

— Как одежда — не велика? — спросил Мэтью. Мариетта оправила темно-коричневый костюм, который надела утром.

— Да, спасибо. Юбка немного коротка, но жакет сидит идеально.

— Вот и хорошо. Значит, не будете мерзнуть.

Несколько часов они ехали молча. Солнце уже стояло довольно высоко. Деревья и кустарники начали редеть, а когда река осталась позади, и вовсе исчезли. Перед всадниками расстилались золотистые холмы, поросшие толокнянкой. Кое-где встречались отдельно стоящие дубы. Здесь было так красиво, что у Мариетты дух захватило.

— Похоже на мои родные места, — заметил Мэтью, немного придержав лошадь. — Хотя, конечно, у нас лучше.

В его голосе явственно звучала гордость, и Мариетте не оставалось ничего другого, как спросить:

— Где вы живете, маршал Кейган? Он искоса взглянул на нее:

— Я не говорил вам об этом, но мы будем соседями, миссис Колл. Мой дом находится в долине Санта-Инес.

— О!.. — пробормотала Мариетта, едва не лишившись дара речи от удивления. — Это… так мило, сэр. Приятно будет встретить там знакомого. — При мысли, о том, что они с Мэтью будут время от времени видеться, ее охватило какое-то странное чувство. — Вы сказали, что там так же красиво? — рассеянно спросила она.

— О, в Санта-Инес намного лучше! — ответил Мэтью. — Это самое чудесное место во всей Калифорнии. По крайней мере я другого такого не знаю. Вам непременно покажется, что вы попали в настоящий рай.

— Вы меня успокоили! — воскликнула Мариетта со смехом. — А я боялась, что там кругом пустыня, как в Лос-Анджелесе.

— Нет, ничего подобного. В Санта-Инес такие краски! Сплошь зелень и золото. Летом жарко, а зимой не слишком холодно. Частенько дует прохладный ветер, и это прекрасно! — На лице Мэтью появилась очаровательная мальчишеская улыбка, от которой у Мариетты сильно забилось сердце.

— Вы говорили, что у вас есть семья?

— Младший брат с женой и ребятишками. Отец и дед приехали в Калифорнию с востока еще до того, как я появился на свет, и приобрели ранчо в Санта-Инес. Назвали его «Лос Роблес», по-испански это значит «Дубы». У нас их и в самом деле много. Теперь ранчо принадлежит моему брату, но когда удается выкроить несколько свободных дней, я приезжаю туда как в родной дом. Я ведь там родился и вырос. Значит, имею право считать ранчо своим домом, пока не уйду на пенсию.

«Жены у него нет», — подумала Мариетта с облегчением и вдруг увидела, что Мэтью перестал улыбаться.

— На пенсию? Но разве представители закона уходят на пенсию? При вашей профессии это, наверное, не просто.

— Нет, отчего же?

Они помолчали немного, потом Мариетта спросила:

— Почему вы стали полицейским, маршал Кейган? Я хочу сказать, что вы могли бы заниматься своим ранчо, например?

— Ну, ранчо… — Мэтью тряхнул головой. — Это меня никогда не привлекало, как отца, деда или братьев. Господи! Мы еще на лошади толком ездить не умели, а отец уже заставлял нас пасти стадо. Мне это очень быстро надоело. Больше всего на свете я ненавижу пасти этих тупых животных. Знаете, наверное, это и есть ад. Бедные заблудшие души гоняют скот туда-сюда, из одного конца в другой. — Он говорил с самым серьезным выражением лица, но Мариетта, которая уже начала привыкать к своеобразному юмору маршала, рассмеялась. — Самое главное — заставить человека верить в Бога, — неожиданно добавил Мэтью.

— Ваш отец, наверное, очень расстраивался?

— О да, мэм. Это правда. Первый — и единственный — раз мы поругались именно из-за этого. Никогда не забуду! Отец чуть не лопнул от злости. Я уж думал, что он навеки лишит меня своего благословения и вышвырнет вон. Но я его не осуждаю. Они с дедом жизнь свою положили на «Лос Роблес», все старались ради детей и внуков. Мой старший брат, Джонни, умер, тогда отец решил, что непременно я должен взять на себя это ранчо. Но я не мог. Я любил и «Лос Роблес», и отца, но не знал, как справиться со своей ненавистью к проклятым коровам. Я чуть с ума не сошел, стараясь себя переломить. Видит Бог, это истинная правда: я чуть не спятил.

— Что же произошло? Я имею в виду вашего отца.

— Ну, мы ругались целую ночь. Хотя на самом деле вражда продолжалась много лет, и все домашние очень переживали, особенно мама. Но когда мне исполнилось семнадцать, обстановка накалилась до предела. Я до сих пор не могу вспомнить, как это получилось: только что семья сидела за столом и ужинала, и вдруг мы с папашей очутились во дворе и начали орать друг другу бог знает что. А мама… Бедная мама стояла на крыльце с бабушкой и дедушкой и плакала. Должно быть, у нее разрывалось сердце. — Мэтью вздохнул. — Мой младший брат, Джимми, — благослови его Бог — всегда любил ранчо. Так же как отец. Так вот, Джимми встал между нами и закричал, что если мне не нравится «Лос Роблес», то он охотно возьмет его себе. На этом мы и порешили. Добрый старина Джимми! Тогда ему было всего одиннадцать или двенадцать лет, но он знал, что отец немного успокоился. Хотя я все же услышал от отца массу неприятных вещей. Я, дескать, не настоящий Кейган и все такое прочее. А Джимми больше похож на мужчину, чем его старший брат.

— О, Мэтью, — прошептала Мариетта, даже не осознавая, что впервые назвала его по имени, — наверное, вам было очень обидно?..

— Ну, — угрюмо сказал он, — во всяком случае, я не хотел бы пережить такое еще раз. Но у отца были причины злиться. Не думаю, что он говорил всерьез. Потом, когда в дело вмешалась мама, он попытался извиниться. А я был круглым дураком. Собрал свои вещи и в тот же вечер уехал из «Лос Роблес». Вернулся я туда, когда мне исполнилось двадцать.