– А ты за меня голосовал?

Я плавно скользнула к нему вдоль стойки, на коксе меня так унесло, что я чувствовала себя неуязвимой. На каблуках я была почти на уровне его глаз. Джейк в поношенной фланелевой рубашке и шерстяных слаксах, волосы сальные и обвисшие. Не в своей тарелке, горбится.

– Ненавижу такие сборища. Каждый год говорю себе, мол, это последний раз.

– А что тут можно ненавидеть? Бесплатные закуски?

Я оглядела зал и странную группу людей, собравшихся благодаря ресторану. Когда прошел первый шок от того, что все оказались вне контекста, словно по волшебству сложились прежние клики. Носильщики и посудомойщики пришли в спортивных пиджаках и сидели со своими сильно накрашенными, оживленными женами. Повара облюбовали уголок барной стойки, где наперегонки пили дорогущую текилу «Аньехо», прерываясь ради шотов мескаля. Пол вокруг был мокрым от пролитого спиртного, и хостес и девчонки из кондитерского цеха роились вокруг них защищающим роем.

«Старшие» сидели за круглым столом. Говард привел уместную по возрасту даму, которая все делала на половинной скорости. Она тщательно прожевывала каждый кусочек, прежде чем положить вилку, опустить руку на колени и легонько приложить к губам салфетку, совсем чуть-чуть, чтобы не смазать помаду. Явно не из наших. Шеф и его красавица жена, Никки с Денизой (на столе перед ней лежал телефон, на котором вспыхивали новости от девчонки, оставшейся с детьми). Симона разговаривала с Денизой, их колени почти соприкасались. Интересно, а какими они были в двадцать лет? Дениза без детей и только-только начала встречаться с барменом, Симона – легче, возможно, больше смеется. За нашим столиком Паркер и Саша играли в шашки. Ариэль и Уилл, вероятно, ушли в туалет, а Хизер старалась затащить Сантоса танцевать.

Это было так предсказуемо и мило, что у меня сжалось сердце. Как мне хотелось запомнить их такими!

– Словно я недостаточно всех их вижу, – мрачно сказал Джейк. – И приходится торчать тут в выходной. Вечер псу под хвост.

– Тогда зачем приходить?

– И получить черную метку за неучастие? А кроме того… – Он опрокинул в себя виски и кивнул бармену, чтобы тот налил еще, – дармовая выпивка.

Мимо прошла Миша, хостес, над которой мы все еще потешались из-за чересчур большой искусственной груди.

– Поздравляю, Тесс! Большая победа! – Она потрепала меня по плечу и хихикнула.

Я посмотрела на мою грамоту. Я принесла ее с собой на случай, если захочется похвастаться перед Джейком. Но сейчас она выглядела какой-то детской.

– На самом деле так неловко, – сказала я и свернула грамоту. Я кивнула бармену. – Белого? Без танинов, ладно? Только не шардоне.

– Ты это заслужила, – сказал он, опрокидывая очередной шот и отводя взгляд.

– Довольно мило, правда? – откликнулась я. – Кто-то хочет проводить со мной время. Не пытается бросить меня в столовке. Не так уж я надоедлива.

Когда он повернулся ко мне, глаза у него были прищурены, зрачки – почти светились, и я испугалась. Я подумала, он, наверное, что-то принял, такое же ненормально.

– Это грамота для самой большой бляди, – сказал он. – Ты это знала?

– Бляди?

– Брось, новенькая, не строй из себя тупицу. Ваши кухонные мальчики вечно отдают ее той, которую хотят трахнуть. И ах да, поздравляю. Большая победа!

– Э…

Я попыталась рассмеяться, но смех замер у меня в горле. Скотт увидел меня из угла, где сидел с поварами, и подмигнул. Сколько раз я сбегала, когда подступали слезы: плакала в туалетах, сидя на унитазе, плакала, прячась у кондиционера в кондитерском цехе или за ледогенератором, плакала в подушку, себе в руки, иногда просто в мой шкафчик. Но на сей раз я не сбежала. Я осталась на месте, дав волю слезам.

– Ты…

Слова не шли. Хлесткая ядовитая фраза, которую мне очень хотелось произнести, потерялась среди обломков кораблекрушения – меня опять, как всегда, унизили.

– Ты подлый, Джейк. Это слишком подло для меня.

Его глаза вспыхнули синевой, потом потухли.

– Извини, – начал он. – Тесс…

Я кивнула. Слезы полились быстрее.

– Прошу прощения.

На каждом шагу я с усилием поднимала каблуки от земли. Винный бокал жег мне руку. Взгляд Симоны прошелся ко мне и скользнул к бару. Да, подумала я, иди к нему. Утешай его, потому что новенькая с грамотой самой большой бляди назвала его подлым.


– Тесс?

Я забилась поглубже в кабинку, чтобы меня никто не заметил, но я только что вдохнула дорожку кокса, а потому шмыгнула носом и тем себя выдала.

Она постучала в дверь кабинки.

– Можешь войти, только если чем-то закинулась. Тут зона улета. – Я открыла дверь.

Симона вошла. Мы очутились неловко близко. Можно было бы выйти к раковинам, но она заперла за собой дверь и села на унитаз. Она подставила мне ладонь, и я опустила в нее пакетик. Не отводя взгляда, она высыпала понюшку на растянутую между большим и указательным пальцами кожу и вдохнула.

– Да брось, – сказала она в ответ на мою мину. – Я когда-то была молодой.

Она задумчиво коснулась кончика своего носа, а я коснулась своего.

– Я думала, это хорошо. – Руки у меня дрожали. – Я правда думала, о, вот она я, застряла в лифте, лучше бы мне выбрать кого-то, с кем я правда… я… я выбрала тебя.

– Я польщена.

Я прижала к щеке туалетную бумагу.

– Эти наши перепалки, как шарик пинг-понга – взад-вперед, взад-вперед – просто игра. А потом он бьет меня слишком сильно. И из боли понарошку – боль настоящая.

– Знаю.

– Я что-то не так делаю, Симона? Такое ощущение, что меня вечно наказывают.

– За что тебя наказывают?

– Понятия не имею, черт побери… За то, что дура?

– Перестань. – Она без сочувствия схватила меня за руки. – Никто не навязывает тебе роль жертвы. Не зацикливайся на себе, не то тебя ждут сплошные разочарования. Будь внимательна.

Я высвободилась, и она сложила руки на коленях.

– Слишком поздно? – спросила она.

– Для чего?

– Бросить этот флирт?

– Думаю, это больше, чем флирт, Симона.

– Нет, не больше, это фантазия. Джейк это знает, и ты это знаешь. Ты можешь перестать? – Она смотрела на меня бесстрастно.

– О’кей… то есть… мы вместе работаем… поэтому… – Я помедлила. – Что ты имела в виду, сказав, что Джейк это знает?

– Что он знает про твою щенячью влюбленность.

– Так вы меня обсуждали? – Мне показалось, меня сейчас стошнит.

– Мы тебя не обсуждали. Просто к слову пришлось.

– К слову пришлось? Я думала, мы друзья… Я что, чертов предмет для шуток?

– Тебя заносит. – Она произнесла это так буднично, что я кивнула. – Так вот. Ты можешь отпустить?

А пошли они, подумала я, вот возьму и уволюсь. Потом я поняла, что Симона права. Я не жертва. Меня никто не вводил в заблуждение… Я сама выбрала эту заросшую тропинку в тумане, где и пяти футов впереди не видно: наркотики, пьянки до синевы, вечная растерянность. Но ведь на самом деле выбрала я не дорожку, а этих двоих. И вдруг я поняла, что она имела в виду, говоря «отпустить». Мне незачем увольняться. Все это время для меня был открыт другой путь – хорошо освещенный, вымощенный, честный путь. Я сказала себе: «Пойди другой дорогой. Тебе незачем примерять на себя любой опыт. Это просто обед, это просто обслуживание». Я увидела безмолвный лифт, в кабине – я одна. А другой голос произнес: «Но тогда ты будешь просто бэком».

– Не могу, – сказала я. – Отпустить. То есть не хочу.

Она выдохнула, у нее кончалось терпение.

– Или ты не помнишь, каково это?

Лицо у нее было как из гранита, но я уловила проблеск ранимости.

– Нет, – ответила она, – не помню, да и не хочется вспоминать.

– Ты, наверное, испытывала подобное. Неужели ты действительно из камня, как все говорят? Я не верю, Симона. Я вижу твое сердце.

Я указала ей на грудь, но она как будто пришла в ярость.

– Ладно, Тесс. Хочешь получить все? И плевать на последствия? Тогда уже слишком поздно. Я могла бы велеть тебе отступиться. Сказать, что он сложный человек и в этом нет ничего сексапильного. В психической травме нет ничего сексапильного, травма пугает. Ты еще достаточно молода, чтобы считать, что любой опыт в конечном итоге на пользу, но это неправда. Как, по-твоему, передаются травмы?

– Не знаю, – честно ответила я. От Симоны исходил жар, а меня волочило на коксе, кровь по венам бежала, как бензин для зажигалок. – Что-то горько у тебя выходит.

– Горько? – Она выплюнула слово через стиснутые зубы, потом распрямила плечи, точно она на подмостках или ей выходить в зал ресторана. – Ладно, посмотрим. Я с ним поговорю.

– Не надо! – воскликнула я.

Мне смутно вспомнилось предостережение Уилла: не стоит чересчур доверять Симоне. Я уже сделалась ее ученицей, но теперь вдруг испугалась передать свою судьбу в ее руки. Неужели Джейку нужно благословение Симоны? Этого все время не хватало? Если таковы условия, то я их принимаю. Разве нет?

– Ну, не важно, – неуверенно добавила я. – Поступай как знаешь. Подумаешь, эка важность.

– Это очень важно, маленькая. Ты забываешь, как мы с ним близки. И совершенно очевидно, что и ты многое для меня значишь.

– Знаю. – Глядя нам под ноги, я повозила туфлей взад-вперед. – Мне снился один сон про тебя. Отрывок сна. В нем у нас с тобой был секрет. Ты была моей матерью. И ты разрешила мне опаздывать на работу, а еще приходила в мою квартиру и застилала мне постель. Но ты объясняла, что никто больше не поймет и что если я расскажу, меня накажут.

– Странно, – только и сказала она.

– Сомневаюсь, что по возрасту годишься мне в матери. Я не это имела в виду.

– Тебе следовало бы пересказать его Говарду. Он хорошо разбирается в снах. В другой жизни он мог бы быть психоанатиликом. – Встав, она чуть выгнулась назад, потянула спину, слышно хрустнули позвонки. – И я бы не отказалась застрять с тобой в лифте. Там места побольше, чем в кабинке туалета. – Она протянула мне квадратик туалетной бумаги. – Никаких больше слез на работе.


Мне хотелось спросить у нее, любовь ли это. Слепота, падение в пропасть, невидимый медленный танец, тяга к истинной боли, одержимость? Я не получила бы ответа. Она никогда не говорила со мной о чем-либо личном. Любовь оставалась теорией, чем-то забальзамированным. «Если допустишь, любовь доведет тебя до того-то» или «Любовь – необходимое условие для сего-то». Или «То-то – особая разновидность любви, какую встречаешь в местах вроде Там-то».

Возможно, вот почему она казалась такой неприступной. Она не помнила. Она никогда не падала на колени на асфальт, как мы все, она не могла рассказать мне про невыразимое, про настоящее. Я была сама по себе, то, чему я училась, шло с земли.


Схватив меня за запястье, он выдернул меня из группы, с которой я уходила. Уилл состроил мину, мол, «Идешь?», а я подняла руку, как бы говоря: «Одну минуту».

– Пришли СМС? – крикнул Уилл, когда у него перед носом закрылись двери лифта.

Я повернулась к Джейку.

– Что? Симона велела передо мной извиниться?

Он смотрел в ковер. Задумчиво.

– Какой-то ты жалкий, – сказала я и вызвала лифт.

– Я пожалел, едва это сболтнул.

– Ты меня утомляешь. Честно.

Я снова и снова нажимала кнопку. Я видела альтернативный путь, дорожку мира, дорожку света. Я видела бар, пиво, радость общения с друзьями, – видела как все это исчезает, едва он ко мне приближался. И я ему позволяла. Звякнул звоночек, и двери расступились. Джейк отошел в дальний угол, а я встала перед ним, удерживая двери открытыми, пока входили запоздавшие.

– Пойдете выпить, Дениза? – спросила я жену Ника.

Ник как-то мне рассказал, что она была первой женщиной, которая срезала его в разговоре, и он сразу понял, что должен на ней жениться. Это была элегантная брюнетка, все еще очень красивая, но щеки у нее теперь немного запали.

– Нет, нет. Мы едем домой. Лучшее, что нас ждет, – проснуться в пять утра с младшеньким.

– Лучшее! – Хлопнув в ладоши, Ник повернулся ко мне. – Флафф раньше пяти домой не возвращается, верно?

– Что значит Флафф? – спросила Дениза.

– Просто старое прозвище, – ответила я, и дыхание вырывалось у меня со свистом. Джейк провел пальцем по моей спине. – Со школы.

Мой позвоночник – горящая свеча. От прикосновений Джейка мое тело пылало и таяло. «Я сзади».

– Я правда за тебя голосовал, – произнес он так тихо, что только я расслышала его слова.

И все вернулось на круги своя: ночь прекрасна и полна обещаний, время растяжимо, мое тело податливо.

– Кстати, Дениза, – сказала я, делая шаг назад к нему, – сколько твоему младшенькому?

Я сидела на нем верхом на заднем сиденье такси, подушки из кожзаменителя скрипели, его пальцы внутри меня, двигаются, надавливают на неведомую пылающую точку. Сквозь угар опьянения меня пронзила мысль, что я могу внезапно кончить. Он сдвинул большой палец, и я отпрянула, уверенная, что вообще не кончу. Повторяющиеся движения, пряди моих волос словно бы вырастают из его руки. Воротник его рубашки… Джейк меня удерживает, с силой вдавливает себе в колени. Таксист наехал на канализационный люк, и я резко охнула.