– А разве тогда не оказываешься в новом кругу?

– Конечно. Но для женщины существовать в нем не просто.

– Да?

– Это круг брака, детей, собственности, пенсионных накоплений. Это культура, в которую тебе предлагают влиться. А если… если ты откажешься?

– То будешь в собственном кругу, – закончила я. На мой взгляд, это отдавало одиночеством, а еще бесстрашием.

– Уже что-то. – Она удовлетворенно улыбнулось. – Разум успокаивается. Как если бы ты обменяла приступы вдохновения на стабильную сосредоточенность.

– А ты не думаешь, что была малость опрометчивой? – резко спросил Джейк.

Я не поняла, к кому из нас двоих он обращался.

Помолчав, Симона ответила печально, и ответ как будто предназначался ему одному:

– Думаю, я старалась как могла.

– Но разве это не подразумевается? Разве это не подоплека опрометчивости? – подтрунивая, спросила я.

Они не ответили. Они смотрели друг на друга в упор. Музыка закончилась, и я встала перевернуть пластинку, а Симона начала убирать со стола. Когда я пошла за бутылкой вина, Джейк схватил меня за руку.

– Иди сюда.

Он притянул меня к себе на колени. Глянув на хлопочущую по кухоньке Симону, я зарылась лицом ему в волосы, прижала его лицо к своей груди. Никто и никогда не приникал ко мне так, словно ему просто нужна моя близость. Я закрыла глаза.

– Мы никогда не устаем говорить о любви, верно? – Симона смотрела на нас, через плечо у нее было переброшено кухонное полотенце. Она улыбалась.

– Секс, еда и смерть, – откликнулся Джейк. – Единственные важные темы.

Он отпустил меня, и я встала, захмелевшая, растерянная.

– Она сказала не секс, а любовь, вы, мужчины, только об одном и думаете. – Я повернулась. – Спасибо за чудесный обед, Симона.

Она достала еще бутылку вина, и до меня дошло, что сегодня мы напьемся. Интересно, я вообще домой попаду?

– Давайте теперь попробуем «Пулсар».

– Жидкий десерт! – воскликнула я. – Идеально.

– Это еще не все.

– Ох, нет, в меня больше не влезет!

– Закрой глаза, – велел Джейк.

Он увел меня подальше от кухни, к окнам на улицу.

– Что?

– Закрой глаза, Тесс, – присоединилась к нему Симона.

Я посмотрела на 9-ю. Внизу подо мной шли ни о чем не ведающие люди, а мое счастье изливалось на них дождем. В освещенных окнах я видела тех, кто жил настоящей жизнью, тех, для кого каждое мгновение важно. Я словно бы разрасталась, дело было не просто в работе, не просто в ресторане, я понемногу обретала свое место в мире. Пластинка остановилась, и возникло ощущение, будто сама улица дышит. Потом кто-то выключил свет, и я закрыла глаза.

– Можешь повернуться, – сказала Симона.

Когда я повернулась, в руках у ее был шоколадный торт, на котором горела одна-единственная свечка. Рядом с ней с букетом белых тюльпанов стоял Джейк. Моя рука взметнулась к губам. Нет, подумала я, я этого не вынесу. Понятия не имею, как они узнали, мне даже не пришло в голову им рассказать, я не подозревала, как отчаянно я в них нуждалась и как я их ждала, но я сумела удержать в себе эту радость, это незабываемое мгновение, а Симона сказала:

– С днем рождения, маленькая.

II

– Думаешь, сможешь и рыбку съесть, и косточкой не подавиться? – безмятежно поинтересовался Саша.

– Надо понимать, ты по мне скучал? – спросила я.

Уж и не знаю, как давно я не ходила после работы в «Парковку». Никто не спрашивал, куда я исчезаю, словно они знали, что я получу слишком большое удовольствие от разговоров о Джейке, и когда я вошла, все холодно держали дистанцию. Ничего тут не изменилось. Ари и Божественная помирились и поговаривали о том, чтобы съехаться. Уилл подчеркнуто флиртовал с каждой женщиной моложе сорока, а Том чуть растолстел, но все еще апатично рассказывал скверные анекдоты.

Я знала, что как только затащу каждого из них в туалет, после кокса все вернется на круги своя, но в ту ночь заинтересовался только Саша. Я втянула дорожку, и кокс ободрал мне носовые пазухи. А ведь раньше было не так больно, обычно просто покалывало и жгло.

– Ах теперь у тебя уйма… времени поговорить, раз уж вынула член изо рта? Думаешь, мне есть дело, с кем ты спишь? – Он с хлюпаньем втянул «трубку мира», которую я ему выложила. – Но я бы сказал, ты цветешь, выглядишь как розовый поросеночек… – Он ущипнул меня за щеку, и я поняла, что он меня простил.


«Чистки» Симоны были притчей во языцах у персонала, по всей очевидности, они сказывались не только на организме, и проходя их, она бывала не в духе. Джейк обронил, мол, это самое мерзкое время года, а Уилл попросил Зою перевести его из обеденного зала на кухню на те смены, когда Симона была старшей. На меня наибольшее впечатление произвело то, как небрежно и часто она произносила слова «прямая кишка».

– Весенняя уборка, – сказала она. Ничего гадкого в ее словах как будто не было. Она смотрелась неподдельно счастливой, даже глаза казались чуть ярче.

– Ничего, если я с тобой сяду?

В руках у меня была тарелка спагетти, политых фирменным томатным соусом Шефа, и три кусочка чесночного хлеба. Перед Симоной стоял термос.

– Конечно, садись. После первого дня у меня нет аппетита.

– У тебя что, глаза стали больше?

– Это все из-за вина. На четвертый день отеки сходят. Когда ты в последний раз устраивала передышку от алкоголя?

– О’кей, о’кей, мы не обо мне говорим.

– В твоем возрасте метаболизм утилизирует все что угодно, но твое тело время от времени нуждается в отдыхе. Всевозможные молочные продукты, сахара, кислоты… От них на стенках твоих кишок собираются бляшки слизи, и эту слизь взаправду видно, когда она выходит во время чистки…

– Симона! – взмолилась я с полным ртом. – Господи! Пожалуйста! Еще двадцать минут давай не будем про «слизь» и «прямую кишку».

Она отпила своего настоя.

– И сколько? – спросила я, перед тем как отправить в рот еще спагетти. – Да, кстати, а ты не собираешься наложить тарелку для Джейка?

– Я начинаю с семи дней. Бывало, проходила тринадцать.

– С семи?

– Тесс. – Она положила руку мне на плечо. – Твоему телу необязательно все время требовать и потреблять. Внутри тебя есть точка покоя.

– Ты сумасшедшая, – сказала я.

От мысли не есть неделю меня обуял голод, хотя я и знала, что не стоит идти за добавкой. Хостес Миша объявляла фамилии важных гостей, заказавших столы на вечер, но я слушала вполуха. Я думала о том, сколько осталось пасты и не приберечь ли немного для Джейка, но уловила ее фразу, мол, будут Серена и Юджин и они просили Симону, и тут раздался голос Симоны:

– Ну уж нет!

Все разом повернулись к ней. Миша глянула на Говарда, который кивнул ей продолжать.

– Поэтому мне нужно перевести Симону в Секцию Один, потому что Юджин сидит только за Седьмым столом… – Она помешкала, проверяя, позволено ли это. – Поэтому… Симона… Секция Один.

– Ну уж нет, – повторила Симона и, забрав свой термос, ушла на кухню.

Мы все повернулись к Говарду.

– Заканчивай без меня, Миша, – велел он.

Он направился вслед за Симоной и по пути обогнул Джейка, который как раз раздевался, как всегда, опоздав на «семейный». Джейк с надеждой глянул на стол, и я пожала плечами. Нет Симоны, нет тарелки для него.

– Кто такая Серена? – спросила я, когда он, наложив себе пасты, сел рядом и начал жадно жевать.

– Какая еще Серена? – уклончиво переспросил он.

– Серена и Юджин, которые просили Симону.

– Серена придет?

– Так Миша сказала.

– Вот черт!

Он стянул последний кусок моего чесночного хлеба, откусил, и я выхватила у него хлеб.

– Симона дружила с Сереной. Серена работала тут официанткой.

– И?

О «друзьях» Симоны обычно упоминали вскользь или намеками, никто никогда не навещал ее на работе, поэтому я решила, что их не существует.

– И? – Я ждала продолжения. – Так она уволилась и они перестали дружить? И была такая драма, что Симона не хочет ее обслуживать?

Вытерев рот, он бросил салфетку на стол.

– Пойду ее поищу. Ты сегодня работаешь в зале? Ей не помешала бы твоя помощь.


Серена была ухоженной – вот какое слово при виде ее первым приходило на ум. Я поверить не могла, что она вообще могла работать в ресторане. Ее волосы были уложены в идеальное каре, ее подтянутые скулы сияли, а драгоценные камни и платина на пальцах – с длинными, светло-розовыми овалами ногтей! – смотрелись невесомыми. И в довершение всего генетика сделала свое: она была прекрасна. А я принадлежала к культуре, в которой красота приравнивалась к добродетели.

– Зубы у нее вставные, – сказала Симона, с другого конца зала глядя, как они усаживались.

Зубы Серены сверкнули. Симона сделала глубокий вдох, выдохнула и двинулась к их столу. Я последовала за ней с кувшином воды, хотя по ресторану в тот момент усаживали гостей за по меньшей мере семь столов. Приказ Джейка я приняла близко к сердцу.


– О, это ты, Симона! Боюсь, мы не в лучшей форме, мы же едва с самолета.

– Ты всегда умела скрывать ущерб, – Симона передернула плечами. – Вы все еще живете в Коннектикуте?

– Мотаемся туда-сюда, – ответил Юджин, неопределенно махнув рукой.

Юджина генетика своими дарами обошла. У него были брови-гусеницы, нос картошкой и волос осталось не много. Скорее всего он был лет на десять, а то и больше старше Серены. Я уже сталкивалась с пожилыми мужчинами и их молодыми женами. Но Юджин казался настоящим. У него был умный взгляд, и он внимательно щурился, когда слушал.

– Все изменится, когда Тристан пойдет в школу, но пока я стараюсь наслаждаться свободой.

– Под наслаждением она подразумевает таскать за собой двухлетку по Европе.

– Да брось, – откликнулась Серена, хлопая его по руке. – Из-за путешествий с детьми обычно поднимают такой шум! Просто не надо давать им слишком много воли. Тристан способен высидеть обед с четырьмя переменами блюд.

– Как элегантно, – откликнулась Симона. – Разумеется, Шеф будет рад готовить для вас обоих.

– О… – Серена посмотрела на Юджина и выпятила губки. – Боюсь, мне не перенести пробу со всех блюд дня, Симона. Усталость после перелета, разница часовых поясов и все такое. Но я ведь смогу потом заглянуть поздороваться, если он не слишком занят? А там за барной стойкой малыш Джейк? Как же он вырос! Помнишь, как вы вдвоем жили в квартирке размером с обувную коробку? Где это было? В Ист-Виллидж? Юджин, у Симоны была такая смешная квартирка, там даже не было настоящего душа, а чугунная ванна стояла прямо посреди кухни.

– Я и сейчас там живу.

Я следила за Симоной. Она улыбалась. Она улыбалась так, что я прямо-таки слышала, как она скрежещет зубами.

– Вот как? Вот и чудненько. Мы так там веселились. – Серена беспечно оглядела зал. – Говард тоже тут?

– Мы все тут, Серена. Я дам знать Шефу, что ты отказалась. – Симона держалась стоически.

Серена указала на что-то в меню, и Юджин рассмеялся.

– Никак не отделаетесь от филе-миньон из тунца? Словно на дворе не двадцать первый век. Чудненько, возьму его!

«Чудненько»? Я в жизни не видела, чтобы взрослые женщины так друг на друга нападали. Никто не посмел бы бросить Симоне словечко вроде «чудненько». Никто не отказывался от дегустационного меню шефа. Но Симона не только выдержала удар, а словно бы подобралась. Я сообразила, что передо мной женщины, которые знают друг про друга опасные вещи.

Мне не стоило бы удивляться, что Джейк и Симона жили вместе. Я знала, что она помогла ему перебраться в Нью-Йорк, и новый факт как будто логично укладывался в повествование, какое я себе набросала. Вот только реплика прозвучала так хлестко, точно несла в себе скрытый смысл, и произнося имя Джейка, Серена словно бы старалась поддеть Симону.

– Как насчет «Довиссат», Юджин? – сказала Симона, поворачиваясь спиной к Серене, чего она учила никогда не проделывать с гостем. – У нас в погребе есть бутылка девяносто третьего года. Говард будет вне себя, но вдруг вас это белое заинтересует? Если, конечно, я сумею ее найти.

Юджин в восторге хлопнул рукой по столу.

– Что за женщина! Когда был тот обед? Шесть лет назад? Она ничего не забывает! Лучшая официантка в Нью-Йорк-Сити. Ну, не злись, Серена, ты же знаешь, что не создана обслуживать других. Несите же, Симона, но и себе бокальчик не забудьте.

– С удовольствием, – откликнулась она.


Рискнула ли я их сравнить? Конечно. Моя лояльность была ярой, но не слепой. А еще я не могла понять, в какой категории они могли бы соперничать на равных. Внешность – это как будто нечестно. Я не ошиблась, подумав, что, едва подошла к столу Серены, Симона словно бы съежилась. И дело было не только в том, что Серена была выше ростом или что осанка у нее была такая, словно вместо позвоночника у нее стальной штырь. Плечи Симоны сгорбились, точно на шее у нее повис камень. И на ней были очки, что придавало ей легкий, но захудалый прищур. Впечатление было такое, что Симона стала вдруг серой, словно Серена высосала из зала весь блеск. Я только сейчас заметила, что ногти у Симоны пусть чистые, но тусклые и обкусаны по краям. Я кожей ощутила эти зазубрины, когда они впились мне в руку, и Симона произнесла: