Вдруг виконт бросился вдогонку за замершей в изумлении экономкой, забрал у нее сына и отдал голенького ревущего младенца всхлипывающей матери.

– Вот ребенок, любовь моя. Наш сын.

Бадра прижала сына к груди и всхлипнула. Джиллиан было неловко присутствовать при этой сцене. Глаза герцога бешено сверкали. Потом он встал, взял с кровати одеяло и набросил его на дрожащие плечи Бадры.

В коридоре раздались шаги. Дверь открылась, и в комнату влетела Жасмин.

– Доктор приехал! – закричала она.

Недовольная миссис Уайт выпроводила девочку из комнаты и вернулась. Седовласый доктор спокойно оценил ситуацию, сказал, что Бадре нужно тужиться еще, чтобы изгнать послед. Кеннет и Джиллиан заняли привычные места, поддерживая ее. Доктор взял ребенка. Только он собрался отдать его миссис Уайт, как Бадра закричала:

– Нет! – Поискав взглядом Грэма, она сказала: – Пусть моего сына держит герцог.

Доктор повиновался. Грэм нежно прижал новорожденного к груди, согревая его в руках, пока доктор занимался последом. Потом он осторожно отдал племянника невестке.

Грэм взглянул на Джиллиан:

– Думаю, их надо оставить одних. Предлагаю встретиться в гостиной.

Джиллиан направилась в ванную. С того момента как экономка попыталась забрать ребенка от матери, атмосфера в спальне накалилась. Она хотела знать почему.

Грэм снял с себя испачканную кровью рубашку. Джиллиан не могла отвести глаз от его широких мускулистых плеч. Он склонился над раковиной и стал мыть руки.

– Скажи, почему Бадра так распереживалась?

Грэм скрестил руки на груди, не смыв с них мыльную пену. Мышцы его спины напряглись.

– Когда родилась Жасмин, – сказал он шепотом, – ее забрали от Бадры, пока та спала. Когда она проснулась, ей сказали, что ребенок родился слабеньким и не выжил. И только в прошлом году она узнала, что ее дочь жива. Бедняжку продали в рабство, чтобы затем сделать из нее проститутку.

Джиллиан смотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами.

– Да кто же способен на такое зверство? И что, в арабских странах это часто случается?

Герцог домыл руки и вытер их полотенцем. Подняв голову, он посмотрел в зеркало и встретился с ней взглядом.

– В мире много жестоких людей, Джиллиан. Здесь, в Англии, они тоже встречаются. – Он бросил полотенце. – В некоторых случаях англичане поступают куда более жестоко.

Глава 8

Грэм стоял около особняка Странтонов в районе Мэйфер, звук собственного прерывистого дыхания гулко отдавался у него в ушах.

Джиллиан оказалась на высоте, помогая при родах. В ее огромных зеленых глазах светилось сострадание, когда он рассказывал ей о рождении Жасмин. А потом она произнесла слова, которых ему не забыть до конца своих дней:

– То, что случилось с Жасмин, действительно ужасно, но ведь сейчас она счастлива. Прошлое нельзя изменить, но зато можно создать себе будущее. Те, кто живет воспоминаниями о прошлых горестях, лишают себя шансов на радость в будущем.

Он не знал, что ответить, и только поблагодарил ее за помощь. Джиллиан смутилась и пробормотала, что ей пора домой.

Ее мудрые слова заставили его задуматься. Какое-то время он даже думал, не было ли ошибкой его решение убить ее отца. Ведь он своими руками лишал себя шансов на счастье в будущем. А вдруг она и в самом деле послана ему самой судьбой, чтобы поднять из руин его разрушенную жизнь?

Грэм стоял в нерешительности перед медным дверным молотком. Двадцать лет он носил эту боль в себе. Изящная трость с серебряным набалдашником казалась ему тяжелее свинца. Его руки дрожали, когда он дотронулся до дверного молотка. Сейчас выйдет лакей и проводит его в логово зверя.

Может, действительно лучше отпустить прошлое, как советует Джиллиан?

Он закрыл глаза и тут же вспомнил, как Странтон с мерзкой улыбочкой произносил слова, которые никак не шли у Грэма из головы. Из-за них он сомневался во всем: «А тебе ведь понравилось. Ты прекрасно знаешь, что понравилось. От себя не спрячешься, красавчик мой».

«Это неправда!» – каждый раз говорил он себе.

А вдруг правда?

Он заставил себя перестать думать об этих роковых словах. Решение принято, осталось лишь совершить задуманное. Но все же руки у него сильно дрожали, когда он стучал в дверь. Маленький мальчик внутри его хотел развернуться и убежать далеко-далеко. Он ведь все еще может вернуться домой, закрыться в своих покоях и перестать выходить на улицу. Тогда ему не придется видеть Странтона. И тот никогда не станет ему тестем.

И он чуть было не ушел. Но тут ему вспомнилось лицо Джиллиан. Он опозорил ее. Теперь жениться на ней было для него вопросом чести. Честь для него все. На протяжении долгих лет, воспитываясь среди бедуинов, он стремился заслужить честь называться воином. Предав Джиллиан, он предаст все, что было для него дорого. Грэм уверенно постучал в дверь.

Открывший ему лакей был облачен в поношенную зеленую с серебром ливрею. Он взял у Грэма шляпу и трость и проводил гостя в гостиную. Герцог уселся в потертое кресло, огляделся и увидел, что шелк, которым были обиты стены, местами отличается по цвету – раньше на этих местах висели картины. Получается, что Странтоны, подобно многим другим лондонским аристократическим семействам, вынуждены распродавать предметы искусства, чтобы свести концы с концами.

Тут его привлекла одна рамка на стене. Грэм взглянул и содрогнулся от ужаса. Он понял, что это, еще до того, как увидел надпись. Папирус под стеклом был древним, как сама пустыня, и грозил рассыпаться в прах, если его взять в руки. Линии, прочерченные растительными чернилами, поблекли, но были еще отчетливо различимы.

Вот она, недостающая половинка карты, которую он отдал Странтону, когда был маленьким.

Грэм сжал руки в кулаки, ему очень хотелось содрать карту со стены. Она его! Его! Страшные воспоминания ожили в нем с новой силой.

Услышав шаги, он вернулся в кресло и заставил себя принять непринужденную позу. Граф с уверенным видом вошел в гостиную, Джиллиан и еще одна женщина, брюнетка, тенью следовали за ним. Его невеста была в отвратительном сером, наглухо застегнутом платье. Ее блестящие золотисто-рыжие волосы были туго стянуты на затылке, она смотрела в пол. Грэм озадаченно ее рассматривал. Где же та уверенная в себе женщина, которая помогала ему принимать роды? Джиллиан ушла в себя, стала такой же незаметной и невыразительной, как сгусток тумана над морем.

Граф сдержанно представил свою жену. Грэм склонился, чтобы поцеловать ее мягкую руку. Графиня улыбнулась натянутой улыбкой.

Они расселись. Грэму становилось все больше и больше не по себе. Он заставил себя поддерживать светскую беседу о погоде, потом задавал вопросы о законопроекте, подготовленном Странтоном. Граф пустился в пространные рассуждения. Его жена и дочь хранили молчание.

Когда Странтон завел речь о брачном контракте, Грэм предложил ему обсудить этот деликатный вопрос наедине в кабинете его сиятельства. Он не хотел, чтобы Джиллиан слышала, как ее отец говорит о ней, словно она партия товара, а не живой человек. Граф даже не взглянул на дочь.

– В этом нет никакой необходимости, ваша светлость. Здесь мы можем говорить без обиняков.

Джиллиан безмолвно наливала чай, а ее отец без намека на деликатность обсуждал условия контракта, будто собирался продавать лошадь. Запрошенная сумма была довольно значительной. Поначалу он хотел даже отказаться, памятуя о шатком финансовом положении своей семьи, но при взгляде на бледную и дрожащую Джиллиан его сердце дрогнуло. Ради нее стоило отдать эту сумму до последнего шиллинга. Он женится на ней и в порошок сотрет ее отца.

Глаза у графа были холодные и жесткие, а у его дочери – живые и сияющие. Впрочем, сейчас этого не было заметно. Джиллиан не поднимала взгляда, а ее чувства, казалось, были скрыты невзрачным серым шелком.

– И как же вы познакомились с моей дочерью, ваша светлость? Джиллиан редко выходит из дома без моего разрешения. Она утверждала, что провела ночь у своей тетки.

Грэм, застигнутый врасплох таким поворотом беседы, взглянул на Джиллиан. Ее руки едва заметно дрожали.

– Я в тот вечер был приглашен на ужин к миссис Хаддингтон. А после мы с Джиллиан вышли прогуляться в сад.

В глазах Странтона сверкнула ярость.

– Моя сестра крайне безответственно отнеслась к своим обязанностям!

Хорошо еще, что, когда он уезжал с бала, сестра графа отозвала Грэма в сторону и рассказала ему всю правду о том, как получилось, что она послала племянницу в бордель. Она умоляла герцога помочь ей защитить Джиллиан от произвола отца.

Опять ложь. Опять обман. Странтон сидел напротив, на его лице читалось явное неодобрение.

«Ты солгал мне. Ты обещал спасти меня. Я должен тебя убить», – думал Грэм. Но было бы слишком просто встать сейчас и сжать руки вокруг его шеи…

– Я воспользовался тем, что миссис Хаддингтон отвлекли домашние заботы, и увел вашу дочь в сад, – солгал Грэм.

Глаза Джиллиан преисполнились благодарности. Граф хмыкнул:

– Я уже не раз говорил своей жене, что моей сестре нельзя доверить дочь.

Леди Странтон вздрогнула, а Джиллиан побледнела. Грэму стало совсем не по себе. Похоже в этом доме темных загадок не меньше, чем в египетской гробнице.

Он пробормотал, что ему пора домой, и стал собираться. Целуя на прощание трепещущую руку Джиллиан, он не сводил с девушки взгляда. А когда пожимал графу руку, в нем вновь проснулись ненависть и жажда убийства. Это было бы так просто…

Выйдя из особняка, Грэм нахмурился. Тут явно что-то нечисто. При взгляде на покрасневшие веки апатичной леди Странтон создается впечатление, что она принимает опиум. Джиллиан слова не проронила, ни разу не засмеялась. От той ниточки доверия, которая возникла между ними, когда они принимали роды, не осталось и следа. Что же этот ублюдок с ней сделал?

Грэм сел в карету и постучал тростью в потолок, чтобы кучер отвез его домой. Дома он тут же прошел в свой кабинет. Его мысли занимал увиденный в доме Странтонов папирус. Карта. Ее обязательно надо получить обратно. Даже если для этого придется ограбить Странтона.

Поздно ночью он подошел к особняку Странтонов, одетый во все черное. Он стоял на улице и смотрел на окна. В одном из окон наверху горела свеча, и он рассмотрел силуэт худенькой женщины, сидящей в кресле у окна. Пламя отсвечивало на золотисто-рыжих косах.

У Грэма перехватило дыхание. На женщине была только тонкая сорочка. Он огляделся по сторонам и быстро пересек газон перед особняком. Он внимательно осмотрел балкон и бросил принесенную с собой веревку, как его научили бедуины. Проверив надежность веревки, он полез вверх.

По-кошачьи бесшумно Грэм перелез через перила балкона. Джиллиан, сидевшая около стеклянной двери, ведущей на балкон, раскрыла от удивления рот, когда он внезапно появился перед ней.

Снимая с себя пиджак, он в два прыжка оказался рядом с ней. Он уже забыл, что пришел сюда украсть папирус. Сейчас для него важна была только она.

– Почему ты сидишь раздетая у окна? – прошептал он.

Она отпрянула. Ее мраморно-белые руки были покрыты гусиной кожей. Он аккуратно укутал ее плечи своим пиджаком и повторил свой вопрос спокойным, размеренным голосом, которым обычно разговаривал с пугливыми животными. Наконец она подняла на него свои сияющие глаза.

– Отец меня наказал. Мне выдают одежду, только если я куда-нибудь иду с ним или еду на верховую прогулку под присмотром конюшего. Он говорит, это потому, что я… – она всхлипнула, – потому что я… шлюха.

У него внутри все перевернулось.

– Уже второй час ночи, хабиба, – сказал он с нежностью, – тебе надо поспать.

Ее потухшие глаза загорелись любопытством.

– А что такое «хабиба»?

Ласковое обращение. Но он ничего не ответил, а просто взял ее замерзшую ладошку своей теплой рукой и стал растирать ее кожу, чтобы согреть.

– Почему ты сидишь у открытого окна? – спросил он.

– Отец говорит, что шлюха должна всем себя показывать, – сказала она бесцветным голосом.

Грэм с трудом сдержал ругательство и внимательно посмотрел на свою будущую жену. Та сидела неестественно прямо и была похожа на китайскую куклу Жасмин.

Он вошел в ее спальню и подставил изящный стул под дверь, чтобы никто не смог войти, потом вернулся к Джиллиан и склонился над ней. Ей надо было выговориться, и он очень хотел помочь. Единственное, что он мог сделать, – это жениться на ней и увезти ее из этого ужасного дома как можно скорее.

Джиллиан почувствовала, как вокруг нее рушится мир. Ее до костей пробрал озноб, ведь он стал свидетелем ее позора. Сквозь пелену еле сдерживаемых слез она видела, как герцог решительно встал и закрыл балконную дверь. Зачем он сюда пришел? Она опустила голову, готовая умереть от унижения.

– Ложись в постель и согрейся, – говорил он тихо и успокаивающе.