Она улыбнулась ему и поблагодарила по-арабски:

– Шукран.

– Не за что, – ответил он с улыбкой, глядя на верблюда, потом ушел, напевая что-то себе под нос.

Резкий запах, исходящий от верблюдов, заставил ее наморщить нос. Их надо было вымыть. Всех. Заглянув под брюхо животного, Джиллиан засомневалась. Ничего общего с коровой. Верблюд скорее напомнил ей лошадь. Джиллиан стиснула зубы и подошла поближе. Она пыталась проанализировать анатомию животного. Что-то было явно не так, но, с другой стороны, Рамзес сказал доить именно этого. Удерживая большой деревянный подойник ногой, она протянула руку к вымени.

Услышав сдержанные смешки и арабскую речь, Джиллиан замерла.

Несколько воинов насмешливо уставились ее. Она смутилась, но собрала волю в кулак. Им, должно быть, смешно наблюдать за англичанкой, которая учится доить верблюдицу. Она им докажет, что справится.

Джиллиан стиснула зубы и повернулась к верблюдице. Только она потянулась к вымени, как ее запястье перехватила смуглая рука. Подняв глаза, она увидела изумленного Грэма.

– Что это ты делаешь, Джиллиан?

– Ну ты же сказал, что мне надо научиться выживать в пустыне, поэтому я решила самостоятельно научиться доить верблюдов. Но я что-то не могу сообразить… за что тут доить.

– Ну естественно, это же верблюд, а не верблюдица. Джиллиан в ужасе уставилась на животное, понимая, что ее муж прав.

– Но его… э-э-э, его, хм-м… штука, я хотела сказать, она…

– Находится там, где у самки должно быть вымя, – подсказал он. – Так уж устроены верблюды.

Она помертвевшим взглядом посмотрела на пытающихся сохранить серьезность мужчин, среди которых появился и чуть не плачущий от смеха Рамзес.

Грэм ухмыльнулся:

– А, ну теперь понятно, почему он сказал, что мне надо срочно спасать жену и научить ее доить верблюдов. Он просто увидел в тебе хаваага – иноземку и разыграл тебя.

Хаваага. Она со своими рыжими волосами и бледной кожей была для них чужестранкой. Джиллиан сглотнула слезы. Здесь она была не на своем месте. Но никогда не ожидала, что будет чувствовать себя лишней рядом с мужем. Или что Грэм назовет ее иноземкой. Он-то сразу отбросил свою высокомерную отчужденность и смешался с племенем, как песчинка с дюной.

Все это означало, что она недостаточно сильна, чтобы пересечь пустыню. В конце концов, она была неловкой, бестолковой, слабой женщиной. Отец постоянно ей об этом говорил.

Джиллиан отдала подойник мужу и закусила губу, чтобы не расплакаться.

– Держи. Делай, что хочешь. Я передумала. Я не хочу с тобой ехать.

На лице Рамзеса отразилось удивление. Грэм молча смотрел на жену, держа в руках подойник.

Со всем возможным достоинством Джиллиан удалилась под шелест своих английских юбок. Зайдя в шатер, она сорвала с головы шляпку и закрыла лицо руками. Зря она сюда приехала. Сначала она вынудила мужа взять ее с собой, а теперь сожалела о своем поступке. Впервые в жизни Джиллиан пожалела о том, что она перестала быть незаметной. Эти белые юбки; эта кружевная блузка с изумрудного цвета лентами – все это не для нее. Джиллиан сняла с себя сначала блузку, потом юбку, открыла один из сундуков и достала из вороха своей одежды серое платье. Дрожащими пальцами она гладила неброскую ткань. Как это уныло, знакомо и безрадостно…

Неужели она и вправду хотела остаться серой тенью? Одетая в одну сорочку, Джиллиан приложила к себе платье и посмотрела в зеркало: здоровый румянец на загоревших щеках, шелковистые завитки рыжих волос обрамляют лицо. Грэм вытащил ее из привычного тихого убежища и вывел на свет. Теперь она уже не сможет стать незаметной. Ей не спрятаться от самой себя.

Она настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что заметила присутствие Грэма только тогда, когда он вырвал у нее серое платье и бросил на пол. Она с недоумением уставилась в зеркало. Муж с подойником в руках синей тенью возвышался у нее за спиной.

– Самое место этому платью в огне. Я больше не позволю тебе за ним прятаться, Джиллиан.

Сжечь прошлое не выход. Джиллиан опять надела белую блузку и юбку, старательно избегая его взгляда.

– Я не справлюсь, Грэм, – говорила она через плечо. – Я не умею доить верблюдов, ориентироваться на местности и многое другое. Глупо было надеяться, что я справлюсь. Я останусь здесь, пока ты не вернешься. В пустыне я буду тебе только помехой. – При этих словах она почувствовала дикую боль в груди. Была ли она хоть где-нибудь на своем месте? – Хамсинские воины оказались правы. Я женщина. Глупая и неуклюжая, – сказала она, сглотнув комок, подступивший к горлу.

– Хамсинские воины никогда этого не говорили, Джилли, – возразил он с нежностью. – Это говорил твой отец. Здесь мужчины уважают женщин.

Джиллиан покачала головой:

– Ты же сам знаешь, что я не справлюсь.

Грэм изучающе посмотрел на ее отражение в зеркале и не произнес ни слова. Потом он взял ее за руку и вывел из шатра. Она неохотно шла за ним. Они миновали длинный ряд черных шатров, прошли мимо любопытных зевак, занимающихся своими делами, мимо женщин, пекущих хлеб в небольших глиняных печах.

Он шел решительными шагами и остановился только тогда, когда они дошли до стада верблюдов. Грэм подошел к одному из животных, отпустил руку жены и нежно потрепал верблюда по шее.

– Это Шеба. Она дает молоко. Видишь – четыре соска, – сказал он, указывая верблюдице под брюхо.

Верблюдица посмотрела на них большими влажными глазами и негромко фыркнула. Грэм обошел ее, держа в руках деревянный подойник.

– Смотри, как их доят. – С привычной легкостью удерживая подойник левой ногой, он взялся правой рукой за один из сосков Шебы. – Все так же, как у коров: сжимаешь и тянешь, стараясь попасть в подойник.

Показав, как это делается, он передал посудину Джиллиан.

– Я не смогу. Это невозможно.

– Тут нет ничего невозможного. Попробуй, – сказал он, подталкивая к ней подойник.

Часто моргая, она смотрела то на подойник, то на мужа. Он ободряюще ей кивнул. Джиллиан пожала плечами и робко подошла к верблюдице. Подняв левую ногу, она установила подойник на бедро, придерживая его левой рукой. Грэм стоял у нее за спиной и направлял ее пальцы.

Они вместе взялись за сосок. Джиллиан чувствовала что-то мягкое и теплое под своими пальцами. Под руководством Грэма она потянула. Белое молоко струёй потекло в деревянный подойник.

– А теперь попробуй сама. – Он отошел и стал наблюдать. Ее охватили сомнения. Но желание доказать, что она справится, было сильнее. Она взялась за вымя и осторожно потянула. Потекло теплое молоко. Обрадовавшись, она осторожно повернулась, чтобы не пролить его.

– Я знал, что у тебя получится. – В его взгляде читалось одобрение.

Они пили густое теплое молоко прямо из подойника. Грэм улыбнулся ей:

– У тебя усы от молока.

Не успела Джиллиан вытереть верхнюю губу, как он склонился и медленно слизнул с нее молоко. По ее телу прошла дрожь желания.

– Молоко полезно, – прошептал он. В его глазах тоже светилось желание.

Белоснежный верблюд положил голову ему на плечо.

Грэм засмеялся и потрепал животное по шее.

– Спокойно, Соломон. Неужели ты думаешь, что я про тебя забыл?

Верблюд опустил голову, и Грэм почесал его за ухом.

– Я принимал роды, когда родился Соломон.

– Роды! Так вот откуда ты знал, как принять ребенка у Бадры, – догадалась Джиллиан.

Он улыбнулся:

– Мои познания весьма поверхностны. Боюсь, из меня получилась плохая повивальная бабка.

– А я считаю, что ты был великолепен, – с нежностью сказала Джиллиан.

Он внимательно на нее посмотрел, потом погладил по щеке. Тихое покашливание нарушило очарование момента – это был Рамзес.

– Джиллиан, прости меня за то, что я тебя дразнил и доставил массу неприятных переживаний. Это была, ну, в общем, невинная шутка. – Хоть он и говорил официальным тоном, но выглядел очень смущенным.

Она смотрела на статного воина, гадая, зачем он это затеял.

– Ничего страшного. Я просто хотела научиться доить верблюдов.

– И научилась. Тебя научил муж. Это очень полезный навык… в пустыне. – Рамзес казался серьезным, но в его глазах плясали озорные искорки.

Джиллиан начала потихоньку понимать.

– Да, полезный. Я рада, что он меня научил. Но шутка оказалась неудачной, Рамзес. Интересно, все ли хаваага становятся объектами твоих шуточек?

– Как можно? Конечно, нет! Я люблю разыгрывать только прекрасных англичанок, – сказал он с очаровательной улыбкой.

Джиллиан сдержала смех. Теперь она поняла. Это Кэтрин поговорила с Рамзесом, и тот охотно исполнил ее просьбу: он не только заставил Грэма ревновать, но и устроил все так, чтобы он научил Джиллиан доить верблюдов.

– Боюсь даже представить себе, как вы обходитесь с дурнушками, – пробормотала она.

– Ах, с этими? – Он взмахнул рукой и весело улыбнулся. – Этих я просто варю в масле. Очень вкусно с верблюжьим молоком. М-м-м. Но вам нечего бояться, миледи. Вы слишком прекрасны.

Грэм кашлянул и отвел глаза. Кровь прилила к его щекам. Рамзес подмигнул. Джиллиан подмигнула ему в ответ.

– Не обращай на него внимания, Джиллиан. Он хулиган и бездельник, хотя жена и держит его на коротком поводке.

– Очень приятный поводок, надо сказать, – весело добавил Рамзес.

Он смотрел на нее с восхищением. Она забавлялась. Входя в роль, Джиллиан дотронулась до своих волос.

– Надеюсь, моя непокрытая голова не оскорбляет ваши чувства, Рамзес.

– Нет. Прошу прощения, что так пристально смотрю на ваши волосы. В жизни не видел волос такого цвета. Они могут сравниться лишь с пылающим египетским закатом. Интересно, если я до них дотронусь, я обожгусь?

Стоявший рядом Грэм явно забеспокоился.

– Рамзес… – начал было он.

– Можешь сам проверить, – перебила Джиллиан.

На лице Рамзеса был написан живейший интерес. Его пальцы скользнули по выбившемуся локону, поглаживая его, словно кошку.

– Настоящий огонь, – прошептал он. – Аль-Гариия. Такого цвета румянец появляется на щеках женщины, когда мужчина возбуждает в ней страсть…

Грэм кашлянул и шагнул вперед.

– Хватит, – сказал он резко и притянул ее к себе.

Она обернулась. Пронзительный взгляд Грэма будто говорил: «Она моя!»

Рамзес скривился в улыбке:

– Рад снова тебя видеть, Грэм, особенно с такой красавицей женой.

Грэм пронзил его ледяным взглядом, на который воин беспечно не обратил внимания. Рамзес отвесил изысканный поклон и направился восвояси.

– Какие странные слова, – сказала Джиллиан, пристально глядя вслед удаляющемуся воину. – А что такое аль-Гариия?

Грэм тоже не спускал глаз с уходившего Рамзеса. Челюсти его были плотно сжаты.

– Огонь.

Накануне отъезда Грэма Джабари устроил пир в честь своих английских гостей. Приглашенные сидели в шатре шейха на мягких подушках вокруг низкого стола, уставленного блюдами с жареной бараниной, рисом и лепешками. Рамзес и Джабари бросали на Джиллиан заинтересованные взгляды, а Кэтрин и Элизабет обменивались с ней понимающими улыбками – именно они соорудили для Джиллиан традиционный хамсинский костюм на сегодняшний вечер: в темно-синем куфтане до колен ей было не в пример удобнее и прохладнее, чем в облегающем английском платье. Под куфтаном на ней были надеты брюки и рубашка свободного покроя. Свои золотисто-рыжие волосы она по примеру новых подруг оставила распущенными.

Рамзес обмакнул кусок лепешки в соус и стал жевать, не отводя при этом глаз от волос Джиллиан.

– Рамзес, так пристально смотреть невежливо, – заметил Грэм с нотками раздражения в голосе.

У Рамзеса в глазах засветились озорные искорки.

– Я просто удивляюсь, ваша светлейшая светлость, насколько глубоко ваше доверие к нашему народу, раз вы решаете оставить с нами вашу красавицу жену, а сами уезжаете на несколько недель в пустыню.

Грэм едва слышно зарычал.

– Но вам не стоит опасаться. Я лично прослежу, чтобы с ней ничего не случилось. Она будет жить в нашем шатре.

– Это очень мило с вашей стороны, – сказала Джиллиан. Красуясь, Рамзес помахал ей рукой.

– Не думай ничего такого. Ты же для меня теперь как член семьи. Мой двоюродный брат, ну, ты его помнишь, Грэм, ты еще постоянно звал его… забыл слово…

– Разбойник, – подсказала Кэтрин.

– Так вот, он обещал научить Джиллиан ездить верхом.

– Но Джиллиан умеет ездить верхом, – возмутился Грэм.

– Да, но Камаль обещал научить ее ездить верхом по-бедуински. Ведь нельзя сказать, что ты умеешь ездить верхом, пока ты не проедешь верхом на бедуинском воине.

– Как бедуинский воин, – поправила Кэтрин.

– Конечно, моя любимая жена права. – Рамзес с невинным выражением лица пожал плечами. – В английском языке я не очень хорош.