Би Джеймс - Слезы на лепестках роз

– Она, кажется, не из тех, кто с легкостью отказывается от добычи.

– Верно. Она все время кружит рядом. Я только что видел ее здесь.

– Да-а, – протянул Дэр.

– Но Маив Джордане не соперница. Наша красавица – истинная женщина. Пусть даже такая же сильная, как и прекрасная. Она всегда будет нуждаться в Патрике.

– Аминь.

Рейф сделал глоток из бокала, нахмурился и отставил его в сторону.

– А тебя что привело в Атланту, да еще занесло на эту вечеринку?

– Привез записи нашему хозяину для оценки.

– Все еще надеешься убедить своего братца Джеми, что его удел пианино, а не выращивание деревьев?

– Я заставлю его трудиться все лето, пока он не высунет язык от усталости. А когда увижу, что он готов меня выслушать, передам ему слова маэстро.

– Патрик говорил, что твой брат талантлив, а в вундеркинды не рвется. Но неужто парень не понимает, что его руки – слишком большая ценность, чтобы ими рисковать? Стоит потерять палец – и прощай блестящая карьера!

– Он молод и слишком уверен в собственной неуязвимости. – Дэр поставил свой бокал рядом с бокалом Рейфа. – Он и мысли не допускает, что может покалечить руки, зато я каждый раз, как он отправляется в лес, места себе не нахожу от тревоги.

Патрику к этому моменту до смерти надоели льстецы, претендовавшие на внимание Джорданы.

Обняв ее за плечи, он двигался сквозь толпу как линейный корабль, ледяным взглядом пресекая любые попытки приблизиться к своей даме. Но как только он заметил Дэра, лед растаял, и лицо его осветила улыбка.

– Дэр! – Он выпустил Джордану из объятий лишь затем, чтобы пожать протянутую ему руку. Когда церемония знакомства завершилась и его рука вернулась на прежнее место, он поинтересовался:

– Что тебя привело сюда?

– Не что, а кто. Джеми.

– А, отступник с волшебными пальцами. – Он пояснил, обращаясь к Джордане:

– Джеми просто не правдоподобно талантлив, но, увы, музыка – не первая его любовь.

– А сколько ему? – Грудной голос Джорданы перекрыл гомон толпы.

– Восемнадцать, – пробурчал Дэр; – Достаточно взрослый, чтобы понять, какой дар выпал на его долю, и не швыряться им.

– Трудный возраст, – напомнила Джордана.

Дэр рассмеялся добродушно и даже ласково.

– У Джеми любой возраст – трудный.

– Потому что из всей троицы младших братишек Джеми больше всех напоминает старшего братца Дэра. Упрямый, самоуверенный, нахальный. – Патрик рассмеялся. – Продолжать?

– Полагаю, мисс Даниэль уже уяснила ситуацию, сказал Дэр и добавил в качестве дополнительной справки для Джорданы:

– Северная Каролина кишит упрямыми шотландцами. Судьбе было угодно, чтобы двое самых упрямых появились в одном семействе.

– Мне кажется, вы с братом очень любите друг друга, и он мечтает быть похожим на вас, – предположила Джордана.

– Навряд ли! – Дэр покачал головой. – Мечтают быть похожими на героев, а я – не герой.

– А может, для Джеми вы – герой. Патрик мне немного рассказывал о вашей семье. Как вы все дружны и как заботливо растили вы своих братьев. – Она подняла к Патрику улыбающееся лицо. – Ну, и конечно, жаловался, что вы постоянно его обыгрываете в шотландских играх.

Один из гостей, явно перебравший у стойки бара, налетел на Джордану, отбросив ее прямо на Патрика.

Едва тот убедился, что с ней все в порядке, как тут же развернулся к нахалу с такой яростью во взоре, что несчастный исчез в мгновение ока, лепеча извинения.

– Неуклюжий сукин…

Пальцы Джорданы успокаивающе сжали руку Патрика.

– Он же не нарочно, пострадавших нет, если не считать его самолюбия и твоих нервов.

– Какого черта мы вообще сюда заявились?

– Ты этого захотел, Патрик…

– Ну так вот, я уже расхотел. Поедем домой, Джордана, мне не нравится это сборище. – После этого Патрик изволил вспомнить о друзьях. – Приятно было увидеть тебя, Дэр. Мы с Джорданой в ближайшее время собираемся в Каролину. Я хочу познакомить ее с Рэйвеном. У них общее хобби – цветы. – И, резко переменив тему, обратился к Рейфу:

– Самолет будет готов к завтрашнему дню?

– Он уже готов, и все приказания выполнены. – Лицо креола выражало подозрительную торжественность.

– Тогда увидимся в девять.

– Как изволите, босс, – ответил Рейф и, обращаясь к Джордане, произнес потеплевшим голосом:

– Спокойной ночи, Джордана, удачи тебе.

– Спасибо, Рейф Спокойной ночи, Дэр.

Прежде чем Дэр успел ответить, Патрик уже увлек ее от них. Мягко, но уверенно он отодвинул в сторону хихикающую девицу, желавшую познакомиться, и но столь мягко – приятной наружности молодого актера, жаждавшего пригласить Джордану на танец.

Дэр оторвал от двери изумленный взгляд – Цветы? Он хочет познакомить Джордану с Рэйвеном, потому что оба интересуются цветами? Да Патрик-то что в цветах понимает?

– Он сильно поднаторел в этой области.

– Из-за Джорданы?

– Теперь у него все из-за Джорданы. – Рейф обводил взглядом толпу, гадая, когда он сможет уйти и каким образом ему проскользнуть мимо блондинки, весь вечер не сводившей с него глаз. – Завтра он везет ее на консилиум к самым крупным специалистам. Он не сомневается, что можно вернуть ей зрение.

– А шансы действительно есть?

– Ни единого, черт возьми.

– Тогда зачем?…

– Зачем Патрик это делает? Затем, что не может поверить в невозможность чуда. Иногда его вера срабатывает – меня сейчас не было бы в живых, если бы он с таким упрямством не считал невозможное возможным. А зачем Джордана подвергает себя таким бессмысленным испытаниям? Она его любит.

– И поедет с ним, чтобы снова выслушать душераздирающее заключение. Не в первый раз, я уверен.

– Да, а Патрик испытает страшную боль, когда ему придется признать, что чудо, о котором он так для нее мечтал, действительно невозможно.

– Неужели он не мог найти более подходящую женщину?

– Более подходящей нет. – Рейф покачал головой.

Даже если обыскать весь свет. Да, кстати, ты напомнил мне о самолете. Его нужно проверить перед полетом.

– У меня на вечер заказан столик у мадам Зары.

– Счастья тебе. – Рейф шутливо отсалютовал на прощание.

– Счастье нам обоим не помешает. Патрик свое поймал.

– Да. – Рейф взглянул поверх толпы. На город опустилась ночь, расцветив его огнями, которых никогда не увидеть Джордане. Впрочем, за двадцать восемь лет многое изменилось, и медицина тоже. – Может быть, завтра, или послезавтра, или же через месяц удача все же снова улыбнется ему.

– Медицина припасет для него чудо?

– Ага, – пробормотал Рейф. – Чудо для Патрика.

– Вот так, мистер Маккэлем. Каждое обследование, каждый тест только подтверждают предыдущие. Проверено все, никакой ошибки нет. – Честные, прямые слова, высказанные с сожалением, но без сиропных банальностей.

Врач замолчал, и в наступившей тишине эхом повисло его собственное разочарование. Зашуршали бумаги, скрипнула ветхая кожа кресла. Нежный аромат вплетался в тяжелые больничные запахи. Цветы, яркие побеги надежды в горьком отчаянии.

Надежда. Воздух, казалось, дышал ею.

Кто-то живет надеждой.

Кто-то ее теряет.

Патрик отшвырнул кресло назад и почти неслышными на толстом ковре шагами подошел к окну.

Джордана знала, что он стоит там, глядя сквозь стекло, и видит только свою рухнувшую надежду.

Она не шевельнулась, не заговорила. Они вообще говорили мало с того самого полдня, когда Патрик поднял с ковра в спальне блузу из желтого шелка и отбросил ее в сторону. Первобытные чувства того дня чурались слов. Боль в сердце не утихала. Воспоминания преследовали их. Безмятежность сменилась лихорадочностью. Кончилась их уединенная жизнь вдвоем, превратилась в безумную погоню за увеселениями, на которых он постоянно настаивал, но от которых никогда не получал удовольствия. Все их приглашали, все за ними гонялись, а они разыгрывали из себя золотую пару, пока его терпение не истощалось и он не увозил ее домой, как драгоценную вещь.

За этим следовали часы, заполненные безмолвными раздумьями и сексом. Джордана больше не притворялась, не защищалась красивыми фразами. Это был секс, вожделение, магия мучительной страсти, опустошавшая их. Темные силы, восторг, потрясение.

В их любовь вкрадывалась порочность.

А потом наступило вот это – его попытки вернуть ей зрение. Их поездки в бесчисленные медицинские учреждения протекали – под стать любовным отношениям – лихорадочно. И были такими же безутешными.

– Мне очень жаль. – Доктор обращался к Патрику.

Он, казалось, понимал, что большой шотландец сейчас такой же пациент, как и его дама. – Этот недуг неисцелим. Мисс Даниэль никогда не будет видеть.

Воздух в комнате стал непроницаемо душным. Неподвижные запахи вдруг сделались липкими.

– Есть и другие специалисты, другие больницы.

– Специалисты есть, мистер Маккэлем, – прервал врач. – Но нет таких, которые дали бы вам другой ответ. Ни здесь, в Эдинбурге, ни где-либо в мире. Другого ответа просто не существует. Примите его, научитесь с ним жить.

Нет! – Патрик сражался с правдой. Сражался отчаянно.

– Но разве у вас есть выбор? – Доктор Броуди не дрогнул. Он уже видел такое. – Уезжайте домой, уговаривал он. – Дайте отдохнуть вашей прекрасной леди. Ради вас она ездит из клиники в клинику, снова и снова выслушивая то, что ей уже давно известно.

Она измучена – физически и духовно. Прекратите все это, иначе вместо добра вы принесете ей только вред.

– Но неужели нет никакого выхода?

– Никакого. Ради нее оставьте свои попытки. Отправляйтесь к себе. Отдыхайте. Вспомните, как много радостей в жизни. Со временем вы поймете, что они неисчислимы.

Патрик отвернулся от окна, взглянул на Джордану.

Ее лицо было измученным, но спокойным. В первый раз он осознал, насколько тяжело

было ей. Насколько мучительно снова и снова выслушивать приговор. И все же она это делала.

Ради него.

Бессильный гнев сразу утих. Он пожалел о самонадеянности, заставлявшей его верить, что он способен совершить невозможное. Он ошибся, и ошибка его обернулась жестокостью.

Он подошел к Джордане, прикоснулся к ее щеке, большим пальцем распушил густые ресницы. В глазах ни горя, ни осуждения – только мужество. Проживи он вечность, ему не найти более прекрасной женщины.

Настойчиво зажужжал интерком на столе Броуди.

Доктора вызывали. Извинения его были краткими. А потом Патрик и Джордана остались вдвоем, наедине с горькой правдой.

– Ты знала. – Его ладонь все еще лежала на ее щеке, поглаживая прозрачную, бледную кожу.

– Давно знала.

– И все же ты подвергла себя всему этому ради меня.

– Разве это так важно, что я не могу видеть?

– Нет. – Под его пальцами бился пульс на ее виске. – Совсем не важно.

Но, ведя ее по мрачному коридору навстречу яркому свету дня, он знал, что солгал ей.

В Эдинбурге жизнь их вошла в новую фазу – превратилась в пародию на идиллию. Как бы ни притворялся Патрик, но его терзала тревога – тревога, свойственная сильным людям, когда им внезапно изменяют сила и уверенность в себе. Днем он изображал галантного и вежливого хозяина. Рассказывая ей о своей родине, он обретал красноречие, рисовал живые картины прошлого – легенды и историю славного клана Маккэлемов. Но это было днем, а к вечеру, когда оба они уставали от его притворства, он превращался в камень. Ужинала Джордана по большей части одна, в огромной гостиной, где, казалось, навечно залегла могильная тишина. Патрик, неизменно вежливый и обходительный, учтиво извинялся и оставлял ее, чтобы наглухо укрыться в стенах своего кабинета.

Чем ближе становилась Джордане родина Патрика, тем дальше от нее уходил он сам, превращаясь в незнакомца с отменными манерами.

– Все, этому надо положить конец, – решила Джордана, меряя шагами комнату, давно уже измеренную за долгие бессонные ночи. Ночи она проводила в одиночестве, а учтивый незнакомец, закрывшись от нее, о чем-то размышлял в темноте. Отчуждение, разраставшееся словно трещина при землетрясении, делалось невыносимым. Она хотела, нет, она нуждалась в дерзком искателе приключений. В человеке, который мог быть надменным и нежным, сводящим с ума, чарующим. Жизнь с ним редко была спокойной, но она не была тоскливой.

Направляясь к выходу из своей спальни, она понимала рискованность своего шага. Можно выиграть, а можно и проиграть. Но какой у нее выбор? Сердце ее в руках Патрика.

Расправив плечи, Джордана шагнула в коридор.

Она знала расстояние до лестницы, знала, сколько каменных ступенек ей нужно одолеть, чтобы оказаться в коридоре внизу. Потом шестьдесят три шага – и она окажется на пороге кабинета Патрика.

Шаги ее призрачным шелестом раздавались на древних каменных плитах, истертых ногами прежних поколений Маккэлемов, ногами дворецких, слуг, членов семьи. Она могла бы вызвать слугу одним звонком; но час уже поздний, все, наверное, давно спят.