Но даже если не спят, никого звать не стоит. У тяжелой двери Джордана заколебалась, одернула складки платья. Опасаясь, что он ей откажет, вошла без стука.

Комната была объята тишиной. Потом она услышала его хриплое дыхание и звяканье льдинки о край бокала.

– Что ты здесь делаешь? – Его голос стал густым от виски.

– Нам нужно поговорить.

– Вот как? – Снова в бокале зазвенел лед. – Если ты пришла, чтобы сказать мне, что нам пора отправляться домой, то это уже решено. Завтра в полдень мы улетаем.

– Я пришла не для того, чтобы обсуждать наш отъезд.

– А что же ты пришла обсуждать? – Он был холоден как лед.

Оказавшись здесь, она вдруг поняла, что не знает, о чем говорить.

– Ты пришла, чтобы обвинить меня в своем унижении? – Слышно было, как он пил – огромными, долгими глотками. – Если тебе это доставит утешение, то знай, что я живу с ощущением вины. Стоит мне о ней забыть, как тут же появляется что-нибудь желтое – цветок или полоска золотистого неба. Желтое! Куда бы я ни повернулся, оно тут как тут. И я, черт возьми, мгновенно вспоминаю, как сползает золотистый шелк с твоего тела.

– Тогда я тоже себя вела не лучшим образом.

– Ты?

– Да. Я могла остановить тебя, Патрик. Одним-единственным словом. Но я его не сказала. И мы оба знаем, почему.

Тишина давила. Она представляла, как он стоит с бокалом на полпути ко рту и ждет, не сводя с нее глаз.

– Я хотела тебя, на любых условиях. Неважно, чья гордость принесена в жертву. Моя… – она заколебалась, – или твоя.

– Ты полагаешь, что именно моя… Так почему же ты не сказала "нет"?

– Я покорилась, потому что хотела услышать от тебя слова, о которых давно мечтала, а ты взвалил на себя вину за акт необузданной страсти, которая двигала не тобой одним.

– Это было отвратительно. Акт жестокости.

– Акт отчаяния. Общего нашего отчаяния.

Бокал опустился. Она услышала негромкий стук о крышку стола.

– Я взял тебя силой, да, но от страха и гнева. Страха, что я тебя теряю. Гнева, что ты так мне дорога.

Мне необходимо было доказать свою власть над тобой, я хотел убедиться, что нужен тебе и буду нужен всегда.

– Так оно и есть.

Он покачал головой, не веря собственным ушам, гадая, понимает ли она сама, что он доказал обратное – ее власть над собой.

– Ты меня не винила? Не ненавидела?

– Винила нас обоих. А ненавидеть тебя я не смогу никогда, Патрик.

Он застонал. В этом стоне ей послышались недоверие, облегчение и что-то еще, во что она не позволяла себе верить, боясь разочарования. Скрипнула кожа, затрещало дерево – Патрик упал в кресло. Джордана ждала, когда он снова заговорит. Но ощущала только его безмолвную борьбу с самим собой. Ему было тяжело, он нуждался в утешении. Она направилась к нему легким, уверенным шагом, не опасаясь помех – в этом доме все всегда стояло на своем, раз и навсегда определенном месте.

Она обошла его стол и остановилась у кресла. От него пахло мылом и виски. Когда она дотронулась до него, легонько положив ладонь ему на плечо, он рывком обернулся к ней, его руки обвились вокруг ее тела, лоб с силой прижался к ее груди.

– Я не знал, что такое возможно. Я не смел доверять никому.

Доверие. Она так хотела его доверия.

– Ты была женщиной, недосягаемой для моего понимания. Я брал, ты отдавала. Моя надменность наталкивалась на твою доброту. Несдержанность – на терпение. На силу, отвагу, такт. Ты давала мне все, что я просил, и никогда ничего не требовала взамен. – Он тяжко выдохнул. – А мне так хотелось хоть что-нибудь дать тебе. Я надеялся, что мне это удастся.

– Ты надеялся подарить мне зрение. – Она гладила его волосы, пропуская сквозь пальцы тугие завитки, – В своей жизни я сделал очень мало по-настоящему доброго. Даже когда пытался, все у меня выходило неуклюже, но поверь – никогда я не хотел причинить тебе боль.

– Верю. Мне самой жаль, что я незрячая, – мне хотелось бы увидеть тебя. Что ж, есть вещи, которым сбыться не суждено.

– Зато некоторым суждено. – Он поднимался, наслаждаясь ощущением ее скользящих по его телу рук. Я люблю тебя, Джордана. Как бы я ни сражался с собой, мне судьбой назначено любить тебя.

– Правда? – мягко спросила она, обратив к нему лицо. – И сейчас любишь?

Она знала, что любит. Он видел это на ее сияющем лице, но ей так нужны были эти долгожданные слова, что он решил произнести их еще раз. Слова, которых он не говорил ни одной женщине, потому что на свете нет женщины, равной Джордане.

– Я люблю тебя.

Так сильно, что ее боль становится его болью и любую нанесенную ей обиду он чувствует как свою.

Так сильно, что мечтал подарить ей чудо и страдал жестоко, когда чудо не состоялось. Зрение должно было стать даром для нее…, он любит ее и слепую.

Запустив пальцы в его волосы, она прижала его к себе. Обиды и разочарования забылись. Его и ее; они растворялись в словах – в тихих нежных словах преданности и любви. Завтра они покинут Шотландию, а потом другие заботы, другие события вторгнутся в их жизнь, но сегодняшний вечер останется с ними навсегда.

Пальцы Джорданы перебирали струны гитары, извлекая мелодию ее собственных мыслей. Улыбка ее была довольной, музыка – мечтательной. Тайные сомнения, страх за свою любовь забылись. Дом Даниэлей дышал счастьем. Патрик, отдаваясь чему-нибудь, как всегда, делал это от всей души, без оглядки.

Джордана была на вершине блаженства.

В комнате, наполненной цветами из посаженного Патриком сада, она ожидала Рэнди.

Секунды сплетались в минуты, минуты – в часы ее ожидания. Звук входного звонка заставил ее отложить гитару и поспешить к двери. Радостно распахнув ее, она ждала восторженных объятий, но вместо этого на нее пахнуло пряным тяжелым ароматом – Рэнди никогда не пользовалась такими духами.

– Извините, – сказала Джордана, охлаждая свой радостный пыл. – Я ожидала не вас. Чем могу помочь?

Вопрос ее повис в тишине, но кто-то стоял здесь и в упор разглядывал ее. Женщина. Нахмурившись, Джордана прикоснулась к горлу, к бешено бьющейся там жилке, и спросила снова:

– Кто вы?

Шелест одежды, скрип гальки под ногами.

– Ну хорошо. – Джордана сделала шаг назад, намереваясь закрыть дверь между собой и враждебностью, исходившей от визитерши.

– Нет – Пальцы сомкнулись на запястье Джорданы. Тонкие пальцы с длинными, злобными ногтями. Закрывать дверь еще не время.

Джордана замерла, не желая сопротивляться.

– Я вас знаю?

– Нет, но у нас есть, так сказать, общий друг.

– Патрик!

– А! – Голос был глубокий, хорошо поставленный, полный сарказма. – Значит, вы догадались.

– Чего вы хотите?

– Поговорить с вами.

– Нам не о чем говорить, мисс…

– Дельмари. Маив Дельмари.

Джордана слышала это имя. Постарались сплетники на вечеринках, на которые ее таскал Патрик. Высвободив руку, Джордана отступила в сторону.

– Проходите, мисс Дельмари, и говорите, что хотели сказать. Присесть не приглашаю – судя по всему, вы не задержитесь.

Едва перешагнув порог, Маив Дельмари ринулась в атаку:

– Хорошо, я постараюсь быть очень краткой. Если вы любите Патрика, то не имеете права губить его жизнь.

– Я и не собираюсь губить его жизнь.

– Но именно это случится, если будет продолжаться ваша связь.

– Наша связь, как вы ее называете, вас никоим образом не касается.

– О нет, касается. Потому что он мне небезразличен. Уж я-то знаю, что ему необходимо для счастья.

Именно я могу ему дать то, о чем он мечтает. Сыновей, мисс Даниэль, сильных и здоровых, способных сохранить его родовые поместья. Сыновей, у которых должна быть мать, а не обуза. Патрику нужна жена, способная шагать рядом самостоятельно, не цепляясь за него. От которой его не затошнит после нескольких лет совместной жизни. Он спортсмен, настоящий мужчина. Чтобы его сыновья были такими же суперменами, у них должна быть полноценная мать. – В презрительном голосе дамы зазвучали льстивые нотки. – Все, кто его знает, говорят, что Патрик вас любит. Что вы – единственная женщина, от которой он никогда не откажется. Значит, вы сами должны это сделать. Вы должны отказаться от него.

– Нет!

– Да, – прошипела Маив. – Откажитесь от него до того, как его чувство к вам превратится в жалость.

Джордана нащупала ручку и распахнула дверь.

– Уходите, мисс Дельмари.

– Сейчас. – Она сделала один шаг к двери и остановилась. – Только еще одно напоследок. Не стоит притворяться, будто мои слова для вас полная неожиданность. Я лишь высказала вслух то, о чем вы и сами давно знали. Оставьте его, мисс Даниэль, пока не поздно, пока воспоминания, которые вы захватите с собой, так прекрасны.

– Уходите. – Джордану трясло. – И никогда не возвращайтесь.

Маив Дельмари взглянула на ее пепельное лицо, на хрупкую, дрожащую фигурку и злорадно улыбнулась.

– В этом не будет необходимости. Подумайте над моими словами. Вы сами знаете, что я права.

Еще долго после того, как растаял экзотический аромат, Джордана стояла на пороге – слова незваной гостьи погрузили ее в мучительное состояние приниженности, столь хорошо знакомое ей в детстве. По лицу заструились безмолвные слезы. Повернувшись на пороге, спотыкаясь и покачиваясь, она побрела в сад.

Она все еще сидела в саду, когда приехала Рэнди.

Сцепив на коленях руки, невидящими глазами всматривалась в темноту перед собой.

– Ах, вот ты где! – Рэнди смерчем ворвалась в сад. Извини, что опоздала. С трудом разыскала пряжку, какую ты хотела подарить Патрику. Зато пряжка бесподобна! – Она по привычке принялась ворчать, опуская на скамейку пакет, перевязанный лентой:

– Входная дверь распахнута настежь. Любой мог… – Ее голос потрясенно замер, как только она бросила взгляд на лицо подруги. – О боже! Что случилось?

– Ничего не случилось, – безжизненным, ровным голосом ответила Джордана.

Рэнди присела рядом, взяла в руки ледяные ладони Джорданы, вгляделась в следы слез на щеках, в потерянные глаза.

– Патрик? Что он сделал?

– Патрик ничего не сделал.

– Тогда что? Каких-то пару часов назад ты была так счастлива. А теперь у тебя такой вид, будто ты потеряла самое дорогое на свете.

– Потеряла.

– Да что случилось? Что могло случиться за несколько часов?

– Потом расскажу. – По ее щеке скатилась слезинка. Она и не подумала смахнуть ее, и Рэнди сомневалась, знает ли она, что плачет. – Я все тебе расскажу, но потом.

Рэнди убрала спутанные пряди с лица Джорданы.

– Мне уехать? – Сейчас ей меньше всего хотелось оставлять Джордану в таком состоянии, но она обязана была спросить. – Может, ты должна все решить наедине с Патриком?

– Когда он вернется, я поговорю с ним наедине, но ты жди меня. После разговора с ним я поеду с тобой.

– Поедешь со мной! Ради всех святых, зачем?

– Пожалуйста, Рэнди, не нужно вопросов.

Глаза Рэнди тоже наполнились слезами, и она прикусила губу. Никогда она не видела Джордану такой.

Даже когда та терзалась от притеснений бабушки.

Рэнди хотелось обнять и успокоить ее, как Кэсси, но она не посмела. Джордана была на грани истерики.

Утешение может стать последней каплей в чаше ее терпения.

– Ладно. А пока я постараюсь не попадаться никому на глаза. А что мне делать с пряжкой, украшенной гербом Маккэлемов?

– Упакуй ее. Мне хочется, чтобы она осталась у него. Пусть будет хоть какая-то память обо мне.

– Джордана, ты уверена…

– Никаких вопросов. Ты обещала. – Услышав вздох покорности Рэнди, Джордана продолжила: Когда Патрик вернется из офиса, подожди меня в машине. Я не задержусь.

Рэнди не стала спорить. Она как раз пододвигала к Джордане пакет с подарком, когда услышала голос Патрика. Опустив голову, пробормотав невнятное приветствие, она шмыгнула мимо него в дом. Рэнди не в силах была вынести намечавшуюся тяжелую сцену. Она страдала за обоих.

– Рэнди! – крикнул позади нее Патрик, потом, пожав плечами, отшвырнул пиджак, распустил галстук и отправился на поиски Джорданы.

Джордана замерла в ожидании, в том же положении, в каком ее нашла Рэнди. Словно окаменевшая после ухода Маив Дельмари, она просидела так несколько часов, пытаясь разобраться во всем. Пытаясь найти доводы в защиту своего счастья.

Их не было. Маив Дельмари сказала правду.

Ощутив на своих плечах его ладони, его губы на своих волосах, она едва сдержала слезы, хоть и поклялась себе, что он их не увидит. Только сейчас она поняла, что все придуманные ею объяснения, все усилия заставить его понять выше ее возможностей. Расставание не сделаешь деликатным, но она любит его, а значит, должна сделать.

– Я не знал, что дни могут быть настолько долгими. Не знал, что могу так скучать по тебе. – Любовь, в которой он долго не признавался, теперь сквозила в каждом его слове, в каждом жесте. Он стоял позади нее, нежно пробегая пальцами по ее плечам, рукам и снова возвращаясь к плечам.