Краешком глаза она уловила, что Уилл смотрит прямо на нее, и поспешно вернулась к газете, но в следующее мгновение воскликнула:

— Уилл, что ты делаешь?

— Что? Это?

— Ты меня смущаешь.

— Как думаешь, мы еще не совсем мхом покрылись? Можем поцеловаться прямо в парке?

— Мы? Я точно не покрылась, а ты — не знаю.


Губы к губам; его язык настойчиво ищет ее, и она чувствует, как внутри она словно вся раскрывается. Уилл обнимает ее и придвигается поближе. Они разъединились всего на несколько секунд, только чтобы насладиться видом друг друга и опять слиться воедино, снова предвкушая ощущение первого прикосновения.

«Сколько же мне отпущено поцелуев? — подумала она. — Сколько — между сейчас и… потом?»

Закрыв глаза, она попыталась отделаться от ощущения беды.

— А в кино мы идти не хоти-и-м. — Уилл легонько потрепал ее по щеке. — Ты, наверно, мечтаешь затащить меня к себе? Только боишься, что я перестану тебя уважать. Спешу заверить — я и так тебя не уважаю.

— Спасибо, утешил. — Она поднялась на ноги. — Идем. К тебе. Хочу увидеть твой сад.


Стоя в прихожей, Белла ждала, пока Уилл уберет разбросанные вещи.

— Две минуты! Дай мне две минуты!

Из кухни раздалось звяканье сваленной в раковину посуды и шум воды.

— Я иду! Кто не схоронился, я не виноват! Не ждать же мне в прихожей, пока ты разгребешь все, что скапливалось годами.

— Просто посуда от завтрака осталась. Если я одинокий мужчина, то это еще не значит, что я неряха.

— Конечно, нет. О, какой необычный миниатюрный коврик! — Она наклонилась и что-то подняла.

Он выхватил носок у нее из рук, засунул его в карман брюк и открыл дверь в сад.


— О, Уилл… — Белла засмеялась от восхищения.

— Я так и думал, что тебе понравится, — довольно ответил он.

По городским стандартам сад Уилла был довольно большим. Он пошутил, что не стоило его ей показывать, вдруг она расскажет о том, что видела, а это противоречит всем общепринятым представлениям о том, каким должен быть сад. Среднестатистический сад должен быть четко организован и соразмерен своему архитектурному окружению. А сад Уилла… Он бы не посоветовал заводить такой сад никому из клиентов, потому что в неумелых руках он слишком легко мог превратиться в хаос. Этот сад был похож на красивейший лес. Там был пруд с ирисами, тростником и лилиями, постепенно переходящий в небольшое болотце, засаженное водяными растениями с широкими листьями и цветущими примулами, прямыми и аккуратными, как послушницы на молитве.

Под перголой, оплетенной белым и голубым клематисом и ярко-зеленым хмелем, стоял небольшой столик и две простые скамьи.

— Сейчас тепло, давай я вынесу лампы, и мы посидим в сумерках, — предложил Уилл.


Словно бабочка в поисках нектара, спешила она от одного уголка сада к другому. Все здесь радовало ее глаз: вишня с гладкой корой цвета махагон, белые колокольчики с серебристой филигранной листвой, крохотные папоротники, растущие прямо на стене, такие же, какие он посадил и у нее.


— Можно? — Глаза Беллы загорелись.

— Естественно, ты туда смотришь с тех пор, как вошла.

Она побежала в дальний конец сада, где среди ветвей огромного дуба разместился подвесной домик. Всю свою жизнь она мечтала о таком. Когда она была маленькая, его не было ни у одной ее подружки. А теперь, стоя прямо под ним, она увидела, какой он большой, явно не для детей.

Она быстро взобралась по лестнице наверх. У домика была настоящая крыша с высоким щипцом и застекленное окошко. Внутри стояли кресло, крохотный столик и небольшой деревянный сундучок. Она подумала, как здорово было бы жить здесь, вдали от всякой суеты и остальных людей. В таком домике можно было бы грезить целый день в полном одиночестве, наедине с птицами и ветром.

Высунувшись в окошко, она помахала стоявшему внизу Уиллу.

— Рапунцель, Рапунцель, распусти косы.

— Не выросли, — подергала она себя за прядки.

— Ну, тогда ты сама спускайся.

— Тоже мне, отважный принц.

— Спускайся и поцелуй меня.

— Ты здесь много времени проводишь? — спросила она.

— Нет. Я думал, что смогу там работать, но там мало света и совсем тихо. Побудешь там час, и теряется всякое ощущение реальности. Предпочитаю шум своей мастерской.


После ужина Уилл посадил ее к себе на колени.

— Ну что, не рановато ли тащить тебя в постель? — спросил он, целуя ее.

— О, прекрати, Уилл. А то я подумаю, что ты зациклился на том, чтобы меня соблазнить.

— А о чем, по-твоему, я думал все эти два месяца?

— К чему торопиться? У тебя что, завтра самолет?

— Не знаю даже, почему я с тобой робкий, как мальчишка? В школе-то мы с пацанами девчонок еще как задирали. Говорили: «Расставь ножки, лапочка», ржали и перемигивались. Но, признаться, мы слабо себе представляли, о чем шла речь.

— А у нас с девочками было специальное название для того, ну знаешь, когда целуешься, но не больше. Мы называли это Любовное Свидание.

— Так мы с тобой на Любовном Свидании?

— Да, Любовное Свидание, стадия два: поцелуи с языком.

— М-м-м, как аппетитно звучит. А какие там еще есть стадии? Просвети.

— Оки-доки:

Стадия один, это просто для детишек, — поцелуи по-английски (только губами, без языка).

Стадия два — французские поцелуи (с языком).

Стадия три — прикосновение к груди (через одежду).

Стадия четыре — прикосновение к груди (под одеждой) и ниже (через одежду).

Стадия пять, для самых отважных, — засовывание руки в трусики.

Стадия шесть — это, собственно, уже трах.

— Знаешь, мы, по-моему, уже должны переходить к стадии четыре.

— Нет, не должны. И вообще, я еще не закончила. Стадия семь…

— Это, наверно, уже девчачьи извращения, типа секса на учительском столе?

— Нет. Это оральный секс. В то время он занимал почетное последнее место, как самый запретный плод. Но у нас с тобой только второе свидание, так что…

— Но мне уже тридцать семь лет. Может, можно как-то уже ускорить прохождение через стадии? И потом, я устроил твой сад, и мы так много и продуктивно общались, как большие. Нет, я думаю, надо переходить к стадии пять. Мы к этому и так уже в опасной близости. — Его рука обвилась вокруг ее талии.

— Стадия три. Это мое последнее и окончательное предложение. И ниже пояса руки не распускай.

Они поцеловались, и Белла нежно провела пальцами по его спине, как будто надеясь впитать его через это прикосновение. На мгновение его руки задержались у ее груди, почти не касаясь ее. Она почувствовала, как увлажнился ее рот. Мягко прикусив и пососав свою нижнюю губу, она открыла губы навстречу его ищущему рту. Его большой палец мягко ласкал ее грудь, описывая круги вокруг соска. Их руки то и дело сталкивались, поглаживая, исследуя тела друг друга, избегая опасных зон и открывая новые.

«И это называется «не торопиться»», — подумала она и сказала:

— Все равно тебе придется подождать.

— Почему? Ты что, обещала маме не спать с пролетариями?

— Конечно. К тому же на мне не парадно-выходные трусы.

— Ну, это ничего. Ты всегда можешь их снять. Я слышал, без трусов заниматься любовью намного легче. — Он сжал ее в объятиях, снова отпустил и разгладил ее одежду. — Ладно, иди, а то я за себя не отвечаю.

— Ничего, справишься, ты уже большой мальчик.

Засмеявшись, он снова притянул ее к себе, чтобы поцеловать.

— Не заводи меня. — Его губы оторвались от ее рта с громким чмоканьем, как будто их уже было не разъять. — И не забудь позвонить. Ты красотка.

— Это ты красавчик.

— Нет, это ты дважды красотка.

— Знаю, красавчик.

— Спасибо и спокойной ночи.

Она остановилась на пороге.

— Подожди, — сказал он, — я тебя провожу. Так что мы еще, по крайней мере, час можем целоваться по дороге. Должен же я поцеловать тебя на ночь?


— Ну, давай иди. Мне не терпится позвонить Вив и все ей про тебя рассказать.

— О господи! Ты прямо как туристка, которая ждет не дождется, когда же будут готовы ее фотографии.

— Топай. — Она поцеловала его в нос.

— Спокойной ночи, моя лапочка.

— И тебе.

— Последняя попытка: может, все-таки покажешь мне свои застиранные трусы?

— Они не застиранные! Просто немножко…

— Знаю, знаю, у тебя серые, застиранные, растянутые трусы. Мне такие и нравятся!

— Уговорил, — сказала она, выталкивая его потихоньку за калитку, — надену их в следующий раз.

— Черные кружевные тоже подойдут, — зашипел он с той стороны почтового ящика, — или шелковые.

Она наклонилась, чтобы послать ему поцелуй через щель для газет.

— Иди уже. Разговоры о белье через почтовый ящик запрещаются. Тебя выследит соседская дружина.

17

— Знаешь, я могу вот так ласкать тебя целыми днями, — Уилл медленно водил пальцем ей по ключице, — но с другой стороны…


— М-м-м? — отозвалась она, будто во сне.

— …с другой стороны, я хочу затрахать тебя до смерти, так что снимай трусы.

— Ты просто безнадежный романтик.

Белла расстегнула верхнюю пуговицу его рубашки, и их руки сплелись: каждый пытался раздеть другого первым. Они останавливались для того, чтобы поцеловаться или что-то прошептать друг другу.

— Прекрати целоваться! Я не могу тебе рубашку расстегнуть, — промурлыкала она. — Сколько же здесь пуговиц!

— Это все мой коварный план, чтобы ты разделась первая.

— Ха! Я победила, я победила!

Она сняла с него рубашку. Ее топ тоже расстегнулся, и он медленно снял его, любуясь выемкой между грудей, видимой сквозь шелковый лифчик. Он поднял ей руки над головой, и лифчик легко, словно по маслу, заскользил вверх, но…

— Постой, постой.

— Прости. Я слишком тороплюсь?

— Нет, но лифчик новенький, осторожнее, черт возьми!

— Так ты купила новое белье? Для меня?

— Нет, просто мне и так было нужно обновить гардероб, да и некогда было стирать… — немного замявшись, ответила Белла.

— А-а-га. Так я тебе и поверил. Значит, ты уже давно задумала затащить меня в постель? Так и запишем.

Наклонившись, он поцеловал ее грудь прямо над кружевами бюстгальтера и одной рукой потянулся расстегнуть его застежки. Он притянул ее к себе, что-то мурлыкая низким, горловым голосом. Его теплая грудь крепко прижалась к ее мягким, податливым грудям.

— Господи, я с тобой так волнуюсь, — сказал он. — Только взгляни на мои руки.

— Я тоже.

Он нежно провел рукой по коже ее ноги, пробираясь вверх, дразня ее сквозь кружева. Отодвинув край трусиков, прикоснулся к внутренней стороне бедра, все ближе и ближе. Она порывисто вздохнула и прильнула к нему. Чтобы расстегнуть ремень его джинсов, ей понадобилось увернуться от его поцелуев и сосредоточиться, но ее пальцы были быстрее ее разума.

— Дай я. — Он отодвинулся и запрыгал по полу, стаскивая с себя носки и джинсы.

— А это что? — Белла указала на его трусы-боксеры в черно-белую полоску.

— Мои лучшие трусы. А что, я думаю, они весьма элегантны.

— Ты в них похож на полосатые леденцы Эвертон. Иди-ка сюда.

Он зашаркал к ней, путаясь в штанинах и многозначительно играя бровями.

Белла засмеялась, откинув голову назад.

— Как ты предсказуем. Не за тем иди. Я всего лишь хотела помочь тебе снять это произведение искусства. Ой, а что это у нас тут?

— А ты заметила, что в кино никогда не показывают, как герой надевает презерватив?

— И в книгах не пишут тоже. Непонятно только, почему? — Белла облокотилась на плечо присевшего на край кровати Уилла. — Наверно, считается, что это отвлекает зрителей от главного. И вообще неромантично. — Она провела носом по его шее: — Ну, как ты там, справляешься?

— О черт. Наизнанку. Похоже, вся моя репутация Казановы улетучилась, как дым.

Белла попыталась разорвать другую упаковку.

— Какая радость, что они их упаковывают в такую крепкую фольгу. Теперь я знаю, что значит безопасный секс. Вот, на еще один.

Уилл прошелся по комнате, сражаясь с презервативом не на жизнь, а на смерть.

— Ура! Ну, я тебе скажу, их производят какие-то вредители. Я совершенно выбился из сил.

— Ерунда. Мне был обещан секс. Почитай сам, на упаковке так и написано — для занятий сексом. Я свои права знаю.

Он заполз на кровать и сказал:

— Ну, тогда тебе придется потрудиться. Возьми меня, возьми!