Клер Кальман - Слово на букву «Л»

— Ты похожа на клоуна, — смеется папа, а мама достает из сумки салфетку и вытирает Белле личико.

Они строят еще три башни, по одной в каждом углу большого квадрата, а потом соединяют их крепкой и надежной стеной из песка, аккуратно прихлопывая ее сверху. Вокруг замка вырыта канавка, из которой они брали песок. Папа говорит, что это будет ров и надо соединить его с морем.

Замок расположен в нескольких футах от моря, но папа быстро роет соединительный канал. Он начинает от кромки воды, а когда подходит к замку, вручает совок Белле. Она разрушает последнюю преграду и расширяет стенки канала.

Море хлынуло в просвет, разделилось на два рукава и снова сомкнулось, заполнив весь ров.

— Вот так. Теперь никто не сможет проникнуть в замок. — Папа, потирая щеку, поднимается с колен и отходит, чтобы оценить их работу со стороны.

Белла серьезно кивает и тоже потирает щечку:

— Только те, кого мы сами пустим.

— Какая красота!

Мама, как крохотного мышонка, держит раковину на ладони. Это причудливая витая ракушка, почти белая, высушенная солью и солнцем. Она не больше маминого пальца. У основания она гладкая и, словно персик, розоватая, как мамина кожа.

— Украсишь ею свой замок? — Мама протягивает раковину обратно.

— Нет, — отрицательно качает головой Белла.

Она смотрит на маму, а не на раковину, иначе ей не устоять перед искушением. А ведь она уже решила.

— Это тебе.

Теплые руки обнимают ее. Запах жасмина, пудры и моря. Мама крепко-крепко прижимает ее к себе. Они трутся носами. И начинают весело хихикать.

Щелкает фотоаппарат.

За время частного просмотра было продано пять картин (Дональд Макинтайр лишь приговаривал «хорошее начало, хорошее начало» и одобрительно кивал). Еще одну купили на следующий день ее родители. Но она ума не приложит, как продать еще хоть несколько. Ее картины — это ведь не дешевые, бессмысленные безделушки, вроде миленьких вазочек. Дональд говорит, что ее работы не навязчивые, но люди их замечают. И, раз увидев, приходят за ними опять.

Галерея все равно по пути. И рядом с хорошей рыбной лавкой, так что в любом случае имеет смысл туда зайти. Да, ей определенно нужно купить рыбы, а по пути она заглянет в галерею.

В витрине выставлены две ее картины: одна маленькая, самая первая, которую она нарисовала, и другая, побольше, — она сделала ее на основе наброска с Уилла. Картина так и осталась словно незаконченной. Необычно видеть свои работы выставленными в галерее. Словно, зайдя в магазин с одеждой, вдруг натыкаешься на вешалку с вещами из собственного шкафа. В этом есть что-то слегка стыдное. Она почти готова к тому, что люди подойдут и скажут: «Мы знаем, какая ты. Мы видели все твоими глазами. Бессмысленно скрывать от нас что-либо».

Белла рассматривает картину с Уиллом, как будто видит ее в первый раз. Ее радует, как передан разворот его плеч, как схвачен наклон головы — это так похоже на настоящего Уилла; она не думала, что у нее выйдет так хорошо. А за ним — стена, протяни руку и ощутишь каменную прохладу. Его лицо наполовину в тени, свет падает из-за спины.

— День добрый, — приветствует ее Фиона, — зашла проверить, что еще ушло?

— Нет, просто проходила мимо.

— Ага, как же. Да не стесняйся. Я бы на твоем месте названивала сюда каждые полчаса. Кофе?

Белла прошлась по выставочному залу, отмечая красные значки на проданных вещах. Она насчитала восемь среди своих собственных картин. Это не так уж и много, но она знает, что не может ожидать большего в первые дни. Тем не менее тайком она подсчитывает продажи у других трех участников выставки. Это никакое не соревнование, одергивает она себя, но продолжает считать. У одного продано шесть, у другого три, а вот у третьего нет ни одного красного почетного значка. Как ужасно! Но не удивительно. Впрочем, если бы с ней такое случилось, она дала бы Вив денег и подослала ее в галерею.

Фиона проверяет расчетную книгу.

— Девять. Неплохо, очень неплохо. Когда ты в следующий раз выставишься — с сольной выставкой, — она наверняка будет удачной.

В следующий раз.

— Девять? А я насчитала только восемь.

— Да? А ту, что в витрине, ты посчитала?

— Наверно, продалась маленькая картина? Это хорошо, она была моим первенцем.

— Нет, большая. Вообще-то, я уже собиралась тебе звонить. Я не нашла к ней ценник. Но думаю, что она стоит столько же, сколько остальные такого же размера. Какой-то дядька вчера утром внес за нее залог. Она мне больше всех нравится, кстати. Нравится, как ты умеешь показать, что знаешь, о чем думает парень на картине, знаешь, но не все. У меня прямо мурашки по коже.

Большая? Но ведь не та, где Уилл?

— Это, должно быть, ошибка. Она не продается. Дональд знает, я его предупредила. Но он сказал, что все равно выставит ее в витрине, ему показалось, что она будет привлекать прохожих.

— Ой. А мне он не сказал.

Фиона лезет в витрину и приподнимает картину.

— Видишь, никакого стикера. Ой, черт. — Она поднимает что-то с пола и предъявляет Белле палец с прилипшей к нему белой бумажкой, на которой написано: НЕ ДЛЯ ПР.

Бедная Фиона не знает, как извиниться. Может, художница все-таки передумает?

Белла успокаивает себя. Это всего лишь картина. К чему так переживать? И вообще, если повесить ее дома, она только будет ее расстраивать. Но…

Но это все, что у меня осталось.

— Дело в том, что… — начинает было она.

Но Фиона прерывает ее. Она попробует позвонить покупателю, объяснить ему ситуацию. Возможно, он согласится взять другую картину, и у них даже не будет убытков. Она позвонит прямо сейчас, только проверит, есть ли у них его номер, по которому его можно застать днем. Пусть только Белла минуточку подождет.

— Алло? О, доброе утро. Это Фиона, из галереи Макинтайер. Могу я поговорить с мистером Хендерсоном?

Мистер Хендерсон? О боже, боже мой. Уилл.

— …узнать, вы хотите именно эту картину?

Уилл.

— …недоразумение.

Уилл.

— …быть может, возьмете другую?

Белла отчаянно жестикулирует, хватает ручку и пишет: ПУСТЬ ЗАБИРАЕТ.

— Хм, простите, мистер Хендерсон. Очевидно, все разъяснилось. Да. Это моя ошибка. Мне ужасно неловко, что оторвала вас.

Она смеется. Сколько раз она этим своим смехом заставляла и Беллу смеяться тоже.

— Да. Извините еще раз. Да. В любое время, после шести. Спасибо. До свиданья.

— Фу-у, — в шутку утирает Фиона пот со лба. — Хороший мужик, но в картину вцепился, как зверь. Спасибо тебе, что передумала. Иначе Дональд всю неделю смотрел бы на меня волком.

* * *

Белла почти уходит, когда Фиона спрашивает, не желает ли она взглянуть на отзывы. Отзывы? Какие отзывы? Однако Фиона действительно вручает ей Книгу отзывов. В ней указана дата частного просмотра, а ниже стоят подписи посетителей. Некоторые из них оставили рядом краткие пометки. Вив: «Потрясающе! Достойно Национальной Галереи». Ник: «Покупайте, пока не расхватали». Джейн: «Я не очень разбираюсь в искусстве, но эти работы — просто прекрасны». Селин: «Полная настроения и внутреннего напряжения живопись». Энтони: «Вермеер — вдребезги!» И даже родители — пространные замечания отца и экзальтированные восклицания матери: «Magnifico! В мире искусства появилась новая дива».

Есть и несколько отзывов абсолютно незнакомых людей. Живые, из плоти и крови люди посвятили несколько минут своей жизни тому, чтобы оставить отзыв о ее работах, о ее творениях. Ее охватывает странное чувство, будто всю жизнь она была всего лишь призраком, тенью, и только легкое колебание воздуха говорило об ее присутствии, а теперь она превратилась в настоящую, живую женщину, и все вдруг повернулись посмотреть на нее. Она просматривает оставшиеся отзывы, и ей хочется записать их на память, но неудобно. Внимательно, прищурившись, смотрит она на каждый из них, словно фотографируя, укладывая на полки своей памяти: «незабываемый и радостный опыт», «волшебство», «словно мечта или сон», еще два раза «полная настроения живопись»…

Она перелистывает страницу назад. Уилл Хендерсон. Поверхность бумаги под ее пальцами внезапно становится ощутимой. Там, где он писал, остались маленькие вмятинки от ручки. Глядя на его подпись, она понимает, что даже такая мелочь заставляет ее плакать. Она ведет пальцем по оставленной им строчке:

Я все еще люблю тебя.

Воскресное утро. Обычно я до обеда валялась бы в постели, но не сегодня. Сегодня я должна кое-что сделать. Идти мне недалеко, да и небо чистое. Но чем ближе я подхожу, тем больше робею. Словно мне предстоит экзамен или выход на сцену, и я страшно боюсь, что опозорюсь, что забуду слова и буду стоять там, моргая от яркого света направленных на меня софитов, и лишь немо, как вынутая из аквариума золотая рыбка, разевать рот.

Я звоню в дверь и жду. Ничего не слышно, кроме оглушающего стука моего собственного сердца. Конечно, нужно было сначала позвонить, но что бы я сказала? А теперь… Как-то глупо нести пакет обратно домой. Может быть, оставить его под зеленым навесом и потом позвонить?

Я открываю боковую калитку и по дорожке иду в сад. В воздухе стоит обморочный запах цветущей калины. Я не сразу вижу Уилла, но уже слышу клацанье садовых ножниц и его дыхание, когда он сражается с какой-то особенно упрямой веткой. Он стоит там, за садовой скамейкой, до пояса скрытый высокими растениями, он словно вырос вместе с ними. Я различаю его силуэт за штакетником — прямоугольники черных джинсов и серую рубашку. Она мне никогда не нравилась. Но теперь я хочу, чтобы он вообще ее не снимал, так он запечатлелся в моей памяти навсегда. Он работает, повернувшись ко мне спиной, и некоторое время я просто стою и наблюдаю за ним. Точные и плавные движения, он то налегает, то отходит, и ножницы так и летают в его руках.

Какое искушение — подкрасться к нему, напугать неожиданным и нежным прикосновением, одним из тех, которые отличают только любовников. Но я не уверена, что он поймет, что он откликнется. И я просто говорю:

— Ты столько пропустил.

Он слегка вздрагивает, останавливается и затем медленно поворачивается, в точности так, как я нарисовала его на той картине, что сейчас у меня в руках.

Он смотрит на меня и молчит, и я тоже молчу.

Я подхожу к нему и протягиваю пакет. Он улыбается, поняв, что в нем, разрывает обертку и смотрит на свое собственное изображение. На картине он стоит у стены с росписью, в моем саду, за ним полуразрушенная арка, а дальше — обещание солнечного света.

— Я столько раз хотела тебе позвонить.

— И я.

— Того же мнения.

Он протягивает руку, чтобы вынуть травинку, застрявшую в волосах.

— Ну, ты здесь просто как посыльный или в гости пришла? Может, зайдешь на чай?

Я, затаив дыхание, опускаю взгляд на часы.

— Хм-м, лет пятьдесят у меня есть.

— Значит, да?

— Значит, да. ДА размером с небольшой небоскреб. — Я поднимаю руку и провожу пальцем по его брови, той, где шрам.

— А я тебе говорила, что я тебя… все на букву «л», и сильно-пресильно? Тебя это не пугает?

— Да уж справлюсь как-нибудь. — Он улыбается и заключает меня в объятия.

Я двумя руками держу милое, дорогое лицо и поднимаюсь на цыпочки, чтобы поцеловать его:

— Давай начнем с чистого листа?