— Спасибо за поддержку.

— Ты должна пойти в эту лучшую в городе галерею. И ты сама это знаешь. Если не пойдешь и согласишься выставляться в обычном, заурядном месте, ты уже никогда не сможешь этого сделать. Будешь сидеть там и страдать от того, что так и не отважилась сделать то, чего на самом деле хотела, даже не попыталась, чтобы хотя бы понять — можешь ты сделать это или нет.

— Это меня как раз мало беспокоит. Выставиться бы хоть где-нибудь.

Он только хмыкнул.

— Да, дорогая. Я тебе верю. А теперь посмотри-ка вот на эту картину…

— Я ее видела. Я сама ее нарисовала.

Он не обратил на ее слова никакого внимания.

— Она почти уродлива, и это по-своему красиво. Она производит впечатление тишины, посмотри на эти приглушенные тени. Эта женщина выглядит такой печальной. Нет, не печальной. Она как будто понесла какую-то утрату. Осиротела.

Уилл указал на детали картины:

— …а вот эти плиты, множество ног за многие годы вытерли в них углубления. Это собор? Странно. Я вижу, что это собор, но чувствую, будто это нереальное место, такое, какое видишь во сне.

— Садись, пять. То, о чем ты толкуешь, называется синтез. Слияние реальности и воображения. Все картины в той или иной степени построены на этом. Потому что твое видение мира никогда не совпадает с тем, какой он на самом деле.

— Ты имеешь в виду, что ты изображаешь только то, что существует у тебя в голове?

Она кивнула.


В понедельник она стоит у витрины галереи. Стоит уже долгое время. Выставленные в витрине картины очень, очень хороши: первоклассный портрет, масло — женские черты лишь намечены, но видно, как они омрачены; две небольшие пастели — ню, серия из четырех гравюр — пейзажи, стильные и завершенные. Она пытается рассмотреть через стекло, что происходит в галерее.

— Вы заходите? — Одетый в твид мужчина средних лет, собираясь войти, придержал дверь и для нее.

— Нет. Я просто…

Хотя почему бы и нет? Она все равно уже здесь.

Она переходит от картины к картине, и настроение ее меняется от восхищения — какое чудо! — до депрессии — мне не на что надеяться. Надо было взять с собой Уилла. Ей хотелось делиться с ним всем увиденным, то и дело восклицая: «О, посмотри, взгляни сюда!» Тут ей на глаза попалась небольшая поделка из керамики. Покрытая эмалью, она сияла, как маленькая драгоценность. И даже те картины, которые ей не нравились, были, по крайней мере, искусно выполнены. Нет, нечего и надеяться, что сюда возьмут ее работы. К чему и спрашивать? Они только рассмеются от неловкости и скажут: «Но ведь вы всего лишь Белла. Возможно, вы не совсем поняли. Здесь выставляются только настоящие художники».


Мужчина в твидовом пиджаке стоял у стола, беседуя с помощницей.

— Так, — обернулся он к Белле, одновременно просматривая почту, — вы ко мне? — И кивнул на ее коричневый портофолио. — Ну, давайте посмотрим, — протянул он руки.


Мистер Макинтайр смотрел молча, лишь иногда покачивая головой. О боже, подумала она, он не знает, что сказать. Боится обидеть. Это было ужасно, намного хуже, чем в школе, когда она стояла и ждала, пока учитель прочтет ее сочинение. Что он поставит? Одну-единственную красную галочку? И скажет, что она могла бы написать лучше? Белла опустила глаза и сосредоточилась на том, как сжимает и разжимает пальцы ног внутри ботинок. Он провозился довольно долго, так и этак рассматривая пять картин с собором, которые она принесла. Есть ли у нее еще, поинтересовался он. Да, есть несколько, ответила она и про себя добавила: почти дюжина, и еще акварели. Планирует ли она продолжать? Мне уже не остановиться, сказала Белла.

Он прошелся по календарю.

— На ближайшие месяцев десять у нас все расписано.

Так, хорошо, он пытается вежливо ей отказать. Наконец она может забрать картины и спокойно уйти.

— Но, но, но, — продолжил он, пока она складывала листы в папку. Его палец еще раз пробежался по числам. — Но хотя по времени это очень скоро, через три месяца у нас будет совместная выставка. Три художника. Должно было быть четверо, но один отказался из-за нервного срыва. Вы как раз подходите. — Он рассмеялся. — Выставка называется «Видения» и объединяет все что угодно. Но вот это, — он похлопал по ее папке, — это действительно видения. Подумайте пока. Я понимаю, вам хотелось бы организовать отдельную выставку. Если так, то подождите до следующего года, скажем, до начала осени. Но нам будет нужно, естественно, намного больше работ. Я бы с удовольствием зашел и посмотрел на остальные. Где у вас мастерская? Позвоните завтра, если можно, но не позднее четверга, и мы обсудим, какие вам нужны рамки и все остальное.

Значило ли все сказанное им, что ему понравились ее работы? Он что, только что пригласил ее участвовать в совместной выставке, или ей это только пригрезилось? Удобно ли будет переспросить? Он наверняка подумает, что она сумасшедшая.

Он улыбнулся, и его лицо неожиданно прояснилось и помолодело.

— И кстати, ваши работы великолепны. — Утвердительно кивнув сам себе, он добавил: — Обсудим все завтра.


Наконец-то Белла была допущена на «совещание» к Селин, что на деле означало, что они просто болтали, хотя и при закрытых дверях. Она оттягивала принятие решения так долго, как могла, но Селин прижала ее к стенке: входит ли она в долю на следующий год или нет?

— Мне лестно твое предложение…

— Но ты его не принимаешь? Знаешь, я не очень-то удивлена. Могу я только спросить, почему?

Белла рассказала Селин о выставке и своем желании рисовать. Быть может, Селин придет на выставку? С удовольствием, отозвалась та.

— Мне кажется, я не смогу больше работать полный рабочий день, — услышала она свои слова. — Я подумала, может быть, ты разрешишь мне работать, скажем, три дня в неделю? Тогда у меня останется время писать. А в мое отсутствие Энтони сможет меня замещать. У него большой опыт. Или, если ты против, я, конечно, могу уйти совсем.

— Даже не думай! — Селин постучала ручкой по зубам. — Я согласна на любое расписание, которое ты предложишь. Что поделаешь, придется идти на компромисс; надо выжать из тебя все, что можно и пока можно.

Как только эти слова слетели с ее губ, Белла внезапно поняла, что хотела этого уже долгое-долгое время. И теперь отступать было некуда. Она согласилась поработать полный рабочий день еще пару месяцев, чтобы натаскать Энтони в тонком деле обращения с трудными клиентами.

Белла закрыла за собой дверь кабинета Селин. Неужели я это и вправду высказала вслух? Колени у нее слегка дрожали, но ставшее вдруг легким тело парило, словно в ее венах тек полный воздушных пузырьков лимонад. Был ли это страх от содеянного или что-то, напоминающее… радость? Она промчалась на кухню и принялась, пытаясь зацепиться якорем за повседневность, лихорадочно вытирать стол и мыть кофеварку. Заварив кофе и слушая его ритмичное капанье, на блестящей поверхности она вдруг поймала свое слегка искаженное отражение. С толстого бока колбы на нее смотрела новая, незнакомая Белла.

23

В следующее воскресенье, сказал Уилл, приезжает его сестра Элен с двумя детьми. Придет ли Белла познакомиться с новыми членами племени Хендерсонов?

— Даже не знаю, — ответила она. — У меня так много дел.

— Помощь нужна?

— Нет, так, все мелочи по хозяйству.

— О, по хозяйству. Конечно. Это откладывать никак нельзя. — Уилл надулся. — Слушай, мы что, каждый раз, когда я приглашаю тебя познакомиться с семьей, будем говорить об одном и том же?

— Я работаю над картиной, Уилл. Ты сам виноват. Это была твоя идея — послать меня в ту галерею. И ты сам велел мне ставить живопись на первое место.

— Послать? Значит, я виноват в том, что подставил тебя под удар успеха и признания? Какой я все-таки негодяй. Не знаю, простишь ли ты меня. — Он подался к ней. — Конечно, ты должна ставить живопись на первое место, моя хорошая. Я имел в виду, если ты ничем не занята.

— А можно я заскочу на чай и просто поздороваюсь?

— Мм-м. Что ж, можно. Бросай старине Уиллу крошки с барского стола, он и тому рад.

— Могу вообще не приходить. — Она хотела отвернуться.

— Нет, не можешь. Ты что, не читала свои должностные обязанности? Тогда слушай. Девушка Уилла — Официальные Обязанности. Номер 1: любить меня безумно. Номер 2: безостановочно заниматься со мной сексом. Номер 3: встречаться с моей семьей. Сама видишь, я не собираюсь мучить тебя номером 54: встречаться с моей занудной кузиной из Уксбриджа. Я только хочу, чтобы встретились две женщины, которых я люблю больше всего на свете. Это для меня очень важно.

— Ладно, ладно, успокойся. Я же сказала, что заскочу.

— Трибуны безумствуют! — Уилл заскакал по комнате.

— И когда ты только повзрослеешь?

— Боюсь, я уже опоздал.


Элен пересадила младенца себе на бедро, прижала его одной рукой и поздоровалась с Беллой другой.

— Прощенья просим. Не помню, когда в последний раз у меня обе руки были свободны. Кажется, одной я все время держу одного, а второй — хватаю другую — она так и норовит куда-нибудь залезть.

Белла взглянула на маленького, и тот посмотрел на нее в ответ.

— Его зовут Лео, ведь так?

— Точно. А вот та обезьянка, которая берет приступом Пик Уильяма, это Абигайль. Аби, иди поздоровайся.

Аби оглянулась, увидела незнакомую тетю и спрятала личико в дядиной штанине.

— Не обращай внимания. У нее сейчас тот период, когда она всех стесняется.

— Ничего. У меня он и до сих пор не закончился.

Абигайль растянулась на полу в окружении листов бумаги и карандашей. Белла взяла Лео за ножку и легонько ее пожала.

— Привет, Лео. — Она шутя надула щеки. На его маленьких щечках тоже заиграла улыбка в ответ.

— На-ка, подержи его минутку. Господи, он уже такой тяжеленный. Я только принесу чашки.

Такой маленький, а такой тяжелый, подумала Белла. Какие крохотные ручки с маленькими ноготочками и пальчиками — словно уменьшенная реплика настоящих. Как будто какой-то умелый ремесленник сделал сначала точную модель, а потом уж перешел к настоящей задаче. Лео обхватил ручонкой ее палец. Сильный!

— Смотри, оторвет. — Уилл выставил вперед руку с одним спрятанным пальцем. — Видишь, что он со мной сделал на прошлой неделе.

Личико младенца сморщилось, что-то ему не нравилось. Белла начала тихонько, переступая с ноги на ногу, укачивать его. Наклонившись к нему, она тихонько запела:

— Баю-бай, усни малютка, баю-бай, дальше не помню, слова давай…

Лео довольно заулыбался; он почти заснул. Она подняла голову и встретилась глазами с Уиллом. Ни он, ни она не сказали ни слова.


Элен ворвалась в комнату с чашками в руках.

— Если слишком тяжело, посади его на бедро. О, смотри-ка, ты ему понравилась. Обычно он выдирается как может, да, толстячок? — Она нежно прикоснулась к его носику.

Элен начала разливать чай.

— Ну, а ты что, скоро собираешься заводить спиногрызов? Ждешь не дождешься испытать Радость Материнства или рассудила здраво и решила пока пожить спокойно? Радость Материнства — это здорово, как мать тебе говорю. Особенно, если ты спокойно относишься к тому, что на тебя все время какают, и к тому, что ты так устаешь, что к концу дня собственного имени не помнишь.

— Думаю, мать из меня выйдет никудышная.

— Неправда! — громко произнес Уилл.

Хелен кашлянула и подмигнула Белле.

— Кто-то, не будем говорить кто, уже созрел.

Понизив голос, он повторил:

— Неправда. Зачем ты так? Ты будешь прекрасной матерью.

— Нет, я знаю, из моих детей вырастут дерганые психи, они будут десятилетиями ходить к психотерапевту, а счет пришлют мне. Или наоборот, из меня выйдет мать-наседка. Всю ночь я не смогу сомкнуть глаз, все буду вскакивать посмотреть, дышат ли мои ненаглядные цыплятки, они ведь у меня такие слабенькие!

— Поверь, после нескольких бессонных ночей ты и в супермаркете уснешь. А дети, они только кажутся хрупкими, а на самом деле они очень живучие. Вот наша мама говорит, она до сих пор о нас беспокоится, а ведь мы уже взрослые, — кивнула она на Уилла. — А твои родители как? Тоже постоянно вмешиваются в твою жизнь? Или у вас типично английская семья, которая встречается всего лишь пару раз в году?

— Папа немножко вмешивается, но от чистого сердца. А мама… Она хотела бы, но она никогда не выражает своих чувств до конца, так что не поймешь, то ли ей все равно, то ли она просто такая деликатная. Она настоящий дипломат, ее уровня не достичь и годами упорных тренировок. Хотя ясно, что ей больше всего хочется, чтобы я наконец как-то устроила свою жизнь. Тогда ей было бы не стыдно перед соседями. А так, что ж, дочь — старая дева.