Порой Белле хочется крикнуть прямо в лицо матери, что ей не нужен никакой муж. Но тогда Алессандра примет такой недоверчивый вид, как будто увидела инопланетянку. Что это за женщина, которой не нужен муж? Она что, монашка? Может, назло ей действительно стать монашкой? Белла представила себе выражение лица матери при словах «мама, я ухожу в монастырь, ты никогда меня больше не увидишь». В глазах Алессандры отразится непонимание, неловкость, вина и, возможно, легкое облегчение. А что, в монастыре можно было бы стать настоящей затворницей и в покое кельи снова вернуться к живописи, к радости красок и форм. Остальной мир перестал бы для нее существовать, став лишь материалом для воображения. В уединении ее рисунок приобрел бы необыкновенную ясность, а четкие штрихи твердо ложились бы на девственно чистый лист. Тут она не выдержала и фыркнула:

— Сколько пафоса, просто сюжет для полотна «Святая Белла и божественная кисть».


Когда она наконец подъезжает к дому, мать уже спит. Белла заходит в чулан, поздороваться с псом Хундом. Но тот уже тоже свернулся калачиком в своей корзине, зарывшись в ее старое детское одеяльце. Только отец ждет ее, читая за кухонным столом женский журнал. Он нежно обнимает Беллу и спешит поставить чайник.

— Папа, смотри, что я тебе привезла, — Белла раскладывает пудинг на изящные фарфоровые тарелки.

— Здорово! Только не говори маме. Послушай, это правда? Здесь пишут, что шестьдесят четыре процента женщин готовы влюбиться в мужчину, если увидят его плачущим, — тычет пальцем в строчку Джеральд.

— Сомневаюсь. Ты что, не знаешь, как выдумывают такую статистику? Опрашивают пять человек из редакции. Но вообще-то женщинам и впрямь больше нравятся мужчины, не скрывающие своих чувств, — говорит она, разливая чай. — Не плаксы, конечно, но такие, которые не стесняются показать, что у них на душе.

Джеральд фыркает в чашку с чаем:

— Ловко завернула.

Он отламывает кусочек пудинга и глядит на нее поверх металлической оправы своих очков.

— Так ни с кем и не познакомилась? — спрашивает он приставучим родительским тоном.

— Папа, на тебя я почему-то не обижаюсь. Нет, пока не познакомилась. Так что парадно-выходной костюм можешь не доставать.

— Прости, дорогая. Мы просто желаем тебе счастья.

— Ничего, папа. Я понимаю, что вы хотите внуков. Но не переживайте, все хотят. Это просто такой этап в жизни. Вы повзрослеете.

Джеральд улыбается:

— А куда девать слюнявчик с Винни-Пухом, который мы купили? И обои с зайчиками? У нас их заготовлено двенадцать рулонов — лежат на чердаке.

— Отстань, папа! — завершает она разговор. — Я привезла тебе пудинг. Чего ты еще от меня хочешь?


Белла заходит в свою старую спальню. Комната сейчас выглядит иначе, несколько уютнее. В первую же неделю после того, как она уехала учиться в художественную школу в Лондон, Алессандра перекрасила стены в нежный персиковый цвет, на фоне которого красовались джунгли, а-ля Таможенник Руссо.

Конечно, Белла-дорогая, если ты хочешь что-нибудь попроще, то всегда можно переделать, например, нарисовать на дверцах шкафа лилии.

Но Белла так и не заставила себя прикоснуться к стенам. С тех пор мать сама дважды обновляла интерьер, несмотря на то что комнатой никто не пользовался. Кровать, однако, по-прежнему стоит на своем старом месте, у окна. Белла поплотнее закутывается в одеяло и выключает свет.

* * *

Маленькая девочка лежит в кроватке, обнимая своего плюшевого любимца — лягушонка Фернандо. Это потертая в крепких объятиях, заслуженная игрушка. Фернандо боится темноты, поэтому в изголовье горит маленький голубой ночник, рассеивая по комнате мягкий, струящийся свет.

Белла слышит, как мама разговаривает с няней. Поппи хорошая, она иногда приходит к ним по вечерам. У нее крашеные волосы в мелких кудряшках, а в холщовой сумке всегда есть изюм в шоколаде. Однажды она даже разрешила Белле лечь попозже и посмотреть фильм ужасов.

Уходя, мама наставляет Поппи:

— И не позволяй ей вставать. Она всегда жалуется, что кто-то сидит под кроватью, но ты ее не слушай.

— Ладно, — отвечает Поппи, — счастливо отдохнуть.

Алессандра входит в спальню.

— Мы уходим, дорогая. Слушайся Поппи. — Она наклоняется поцеловать дочь. Белла с наслаждением вдыхает запах маминых духов и шелка, тянется обнять ее.

— Не трогай, прическу испортишь. Спокойной ночи, дорогая. Приятных снов.

Следом заходит отец:

— Хочу пожелать тебе спокойной ночи, девочка.

Он подходит на цыпочках, хотя Белла еще не спит и сидит в своей постельке, и крепко ее обнимает. Она чувствует прикосновение гладкого атласа (это галстук скользнул по ее щеке), потом легкое царапанье жесткой ткани пиджака и просит:

— Папа, посмотри, ну пожалуйста.

Джеральд становится на четвереньки и смотрит под кровать.

— Никого нет, — затем встает с колен и посылает ей воздушный поцелуй, — пока, зайчонок.

— Пока, пока, — отвечает Белла.

5

— Можешь еще поваляться, — Джеральд заглядывает в дверь спальни, в руках чашка с горячим чаем. — Мама уехала в город, к парикмахеру, так что ты совершенно свободна.

— Как мило с ее стороны, такой пышный прием.

— Хочешь чаю?


Белла идет прогуляться по деревне. По дороге она покупает две открытки с видом главной улицы и собора — цвета на них просто ужасны. Потом решает зайти в «Свистящий чайник», чтобы подписать их и выпить чашку кофе.

— Мама вернулась, — оповещает ее Джеральд по возвращении домой, — не забудь сказать, какая у нее красивая прическа.


Белла завязывает рубашку узлом и стучится в дверь родительской спальни.

— М-м-м?

Она просовывает голову в приоткрытую дверь:

— Это я. Пришла пожелать доброго утра.

— О, доброе утро, Белла-дорогая, — Алессандра, сидя за туалетным столиком, поднимает на нее глаза, — что ты там прячешься? Входи. Я так рада тебя видеть.

Белла наклоняется и целует подставленную щеку:

— Замечательная прическа. Очень элегантно. И цвет удался.

Алессандра так и этак поворачивает голову перед зеркалом и недоверчиво вглядывается в лицо дочери:

— Ты находишь? Придется самой немного поправить.

Мать зачесывает прядку, выбившуюся из французской косы, и прикрывает глаза рукой от струи лака. Беллу окутывает знакомый с детства запах парикмахерской, когда, сидя в кресле и скучая в ожидании мамы, она болтала ножками, читала или рисовала в подаренном папой альбоме. Это был особый, взрослый альбом, где можно было делать настоящие наброски.

— Ну как ты, дорогая?

— Все нормально, мама.

Из трюмо на нее взглянуло тройное отражение Алессандры.

— Ты так редко нас навещаешь, — сказало главное отражение, — могла бы приезжать почаще.

— Я бы с удовольствием, — пожала плечами Белла, — но у меня сейчас так много дел — переезд, новая работа…

— Родители важнее твоих крысиных гонок, — возразило правое отражение и нервно припудрило щеку светоотражающей пудрой.

Белла попыталась сменить тему:

— У тебя такой порядок, мама. Как всегда. А в гостиной, кажется, новая ваза?

Левое отражение утвердительно кивнуло и повернулось боком:

— Папа ужасно скучает. Подумай хотя бы о нем.

— Я думаю, все время.

Белла засунула большие пальцы под ремень на джинсах и, опустив голову, уставилась на свои ботинки. Как красиво смотрится затертая кожа на зеленом фоне ковра, словно кусочек упавшей в мох древесной коры. Может, притвориться, что идешь на свидание с тайным поклонником, а самой улизнуть в лес на этюды? Ей представилась картина затененной лужайки, на которую не проникает солнечный свет, рассеянный кронами деревьев. Она вспомнила, как мать обычно реагировала на ее увлечение живописью: «О, Белла, дорогая, ты опять балуешься со своими красками? Очень, очень мило. Женщине пристало иметь приличное хобби…»

Алессандра округлила губы и принялась наносить помаду.

— Как тебе новый цвет? Этот цвет называется «золотистый янтарь».

— Очаровательно, — кивнула Белла отражению. — И к тому же подчеркивает цвет твоих глаз.


Из зеркала на нее блеснул просветлевший взгляд. Карие в крапинку глаза Алессандры и впрямь напоминали янтарь.

— Ты правда так думаешь? — в улыбке черты лица матери несколько смягчились. — Спустимся вниз выпить кофе. Я испекла biscotti. Посмотрим, догадаешься ли ты, с чем они.


Белла полной грудью вдохнула прохладный, соленый воздух и взглянула на линию горизонта. Стоял ясный, солнечный день. Ветер гнал по морю легкие пенящиеся барашки. Пляж особенно нравился ей в такую погоду, хотя в холодные дни, как этот, приходилось брать с собой в машину термос, завернутый в плед. Теперь она сама жила не так далеко от побережья, но эта полоска берега, в десяти милях от родительского дома, была для нее особенной — ведь здесь прошло ее детство. Родители тоже собирались поехать, но она схватила ключ зажигания и умчалась, как будто за ней гнались. Мама все равно превратила бы прогулку в пародию на семейный выезд на природу. Все искали бы местечко, где можно укрыться от ветра, чтобы не растрепалась ее драгоценная прическа, без конца препирались бы и суетились.

По волнам скользили два серфера. Их паруса, ярко-розовый и зеленый, напоминали оперенье экзотических птиц. Стоял отлив. У самого края воды маленькая девочка неумело орудовала лопаткой. Белая панамка сползла ей на самые глаза. Она упрямо сооружала свой небоскреб, хотя ей все время мешали длинные рукава, которые она еще не умела закатывать. Рядом сидела ее мать, листая журнал и прихлебывая колу из банки.

Белла поддала ногой камушек, и он, простучав по гальке, отлетел к выброшенному на берег куску дерева. Мужчина, гуляющий с тявкающей моськой на поводке, бросил на нее сердитый взгляд, как будто она целилась в его собаку.

— Почти попала, — пробормотала она. — Ну, еще один — и обратно, в Дом Веселья.

* * *

На пляже папа обычно помогает ей снять носки и ботинки:

— Хочешь поплескаться, мой звоночек?

Иногда он зовет ее звоночком, потому что она Белла, сокращенно — Белл[7]. Но мама говорит, что Белла звучит красиво, а звоночек — нет. Мама — итальянка и специально выбрала ей благородное итальянское имя.

Джеральд тоже разувается и до колен закатывает штанины. Девочка взвизгивает каждый раз, когда холодные волны лижут ей лодыжки. Под водой ее ноги выглядят чужими, как будто она нашла их вместе с морскими ракушками: ступни бледные и мягкие, на светлой коже солнышко нарисовало яркие волнистые полоски. Выйдя на берег, она идет по камушкам, которые под мокрыми ногами кажутся еще более острыми.

Папа подхватывает ее на руки и поднимает высоко-высоко, к белым чайкам. Он говорит, что птицы плачут по всем морякам и рыбакам, заблудившимся в волнах. Ей непонятно, как можно заблудиться в волнах, ведь в море нет дорог. И карта вовсе не нужна. Можно просто оглянуться вокруг и найти берег. Неожиданно папочка опускает ее вниз, потом подбрасывает вверх: галька, море и небо мелькают, как в калейдоскопе. У нее захватывает дух, и она пронзительно кричит от восторга.

Белла разрешает отцу надеть на нее носочки, потому ей самой трудно натянуть их на мокрые ноги. Папа так их перекручивает, что пятка оказывается сбоку. К тому же он слишком туго затягивает пряжку на ее красных ботинках, немного прищемив ножку. Но она не говорит ему об этом.

Потом они идут выпить шерриада[8]. Дверной проем в кафе занавешен яркими лентами, которые колышутся под легким бризом. Ей очень хочется, чтобы этот день никогда не кончался, чтобы сладкие розовые пузырьки шерриада, скрип гальки, чайки, соленый запах моря и папа были всегда с ней. Пока Белла сидит на волнорезе, он наклоняется поправить ей носочки и заглядывает в ее глаза:

— Ладно, звоночек, побежали. Мама нас заждалась.

* * *

Алессандра все колдовала над прической.

— Очень красиво, — заметил Джеральд. — Как всегда.

Она отмахнулась от него, пошевелив в воздухе длинными, изящными пальцами.

— И зачем мы, женщины, тратим столько времени и денег, прихорашиваясь для вас, мужчин? Вы все равно не замечаете никакой разницы.

Алессандра было повернулась к Белле, но, увидев ее линялые джинсы и конский хвост, вздохнула и направилась на кухню со словами:

— Ладно, развлекайте себя сами и не путайтесь у меня под ногами. Пойду приготовлю что-нибудь на обед. Так, ничего особенного, гостей ведь все равно не будет.

«Ничего особенного» включало в себя: тарталетки со спаржей и швейцарским сыром, террин[9] из уложенного слоями копченого цыпленка со шпинатом и салат.