Эдуард Зубов - Случайная любовь

Он не знал когда она точно придет. Юля сказала: «Когда заснет тетя». А когда она заснет?

Когда до изгороди из жердей оставалось метров сто, он остановился и стал вглядываться в темноту. Никого не было. Тогда он решил, что, как и прежде, встанет за куст и будет наблюдать за ней, но сегодня Юля опередила его.

– Ку-ку! – услышал он сзади себя.

Сережа оглянулся и увидел её. Юля вышла из-за дерева и уже с полминуты наблюдала за ним. В её глазах было кокетство и готовность на ласку.

Глядя на неё, он замер. Ему остро представилось, как обовьют в любовном экстазе её маленькие ручки его шею, как запрокинет она голову, как забьется она, словно подраненная птичка, подставляя поцелуям лицо и шею; как сплетутся его руки с её руками, как они заскользят по её плечам, стану, бедрам и прижмут её тело к его телу, и она, чувствуя напряжение его плоти, затрепещет.

Но Юля словно не видела, что творится с ним.

– Сегодня я раньше, – сказала она, когда Сережа подошел к ней. – Чего молчишь?

Он молча продолжал смотреть на нее. Глаза его горели и говорили о нескрываемом желании. Но он не мог предугадать, как же она поведет себя в эту ночь.

– А ты давно пришел?

– Давно.

– А чего делал? Почему не подходил?

– Я опоздал на чуточку.

– Чуточку не считается.

«Ах ты, капризница!» – глядя на нее, подумал Сережа. Сейчас она будет держать его на расстоянии, разыгрывать недотрогу, но ведь он то видит, чувствует, что творится у нее на душе.

– Не рассчитал, – её игра еще в большей степени возбуждала его.

– А я думала, что мне подарят букетик.

«Оно и правда. Какой же я, однако, болван!» – подумал Сережа.

– В следующий раз.

– Посмотрим…

Юля сегодня пришла в коротенькой в красную клетку юбочке и в бордовой, на пуговках, блузке. Глядя на нее, Сережа подумал, что пуговки можно будет легко расстегнуть.

– Ну, что же мы стоим, идем, – выходя на тропку, сказала Юля. И пошла грациозно, чуть покачиваясь, точно разыгрывая симфонию пластических, никому не доступных больше движений.

Ступая по траве, Сережа с ней поравнялся, коснулся её ручки, желая идти, держа её руку в своей руке, но Юля наклонилась, подобрала сухую ветку и стала её вести по траве.

Сережа отстал, перешел на другую сторону, коснулся пальчиков её руки. Искра пробежала, и он не выдержал: сделал два шага вперед и встал перед ней.

Его руки уже готовы были обнять её тело, но её глаза, с бесятами в глубине, смеялись.

– У-у, какой нетерпеливый, – охлаждая его пыл, сказала она, и он отступил, взял её руку, и они молча пошли.

– Ты со всеми девочками такой пылкий? – спросила она.

– Нет.

– А с кем же?

– Только с вами.

Его ответ Юле понравился. «Он еще никого так не любил, как меня», – подумала она.

– Ты что сегодня делал? – через некоторое время спросила Юля, все еще делая вид, что не замечает, что же творится в его душе.

– Я? – переспросил Сережа, видимо не понимая, о чем же это она спрашивает его. Юля улыбнулась и повторила вопрос.

– Купался, загорал, думал, что ты тоже придешь…

– Ой! Смотри, – перебила его Юля, увидев в траве светлячков, и наклонилась, но светлячок вдруг куда-то исчез. – А мы с тетей ездили за лесной ягодой. Должна же я ей хоть в чем-то помогать!

– Что-нибудь нашли?

– На двоих набрали трехлитровую банку. Я всего набрала литр, остальное тетя. Сварили варенья. Она мне баночку даст, я увезу её с собой.

Она говорила, а он почти не слушал её, не понимая, как можно серьезно говорить о каких-то банках.

Юля высвободила свою ручку, но он вновь поймал её. Их пальцы сплелись.

– А вы со всеми мальчиками себя ведете так же, как со мной? – осмелев, спросил он.

– Я… – Она на мгновение задумалась. – Конечно, – ответила и подумала: «Пусть не зазнается».

«Вся прелесть в том, что её мысли невозможно предугадать», – подумал Сережа и посмотрел на неё. Она тоже на него оглянулась, и он почувствовал, что огонь, которым горел он, стал перекидываться и на неё. Несколько минут они шли молча.

– Куда мы идем? – мягко спросила Юля.

В её голосе он уловил перемену и не мог больше ждать. Сережа остановился, обнял её за плечи, от желания у него закружилась голова.

– У-у, какой пылкий… – сказала Юля, но уже почти шепотом.

Она еще колебалась, не теряла благоразумия, но не успела отвернуться, как Сережа впился губами в её губы. Оторвавшись от её губ, он стал целовать шею, расстегнул пуговки на блузке, покрыл поцелуями груди.

– Прямо на тропке! – прошептала она.

До него долетел смысл сказанных ею слов. Здесь было так неудобно. К тому же по тропке мог пройти случайный прохожий.

Держа её за руку, на ходу расстегивая пуговицы у рубашки, пройдя метров сто, Сережа свернул к берегу реки. Юля молча, застегивая пуговки у блузки, шла с ним, обнявшись, плечом к плечу. Она словно знала, куда он её ведет.

Но что это? Здесь должна была быть, по его понятиям, копешка сена, а вместо нее росла с человеческий рост крапива, через которую не продерешься, а еще дальше, судя по очертаниям теней, кусты.

– Ой, кусает! Я острекалась. Здесь же крапива! Куда мы зашли? – спросила Юля.

Сережа, вглядываясь перед собой в темноту, остановился. Кругом, куда ни посмотри, были заросли. «Неужели от волнения я пошел не в ту сторону?» – подумал он.

– Я, кажется, перепутал.

– Еще укусила…

– Держись за шею, – и не успела она сообразить, что к чему, как он её подхватил, развернулся и понес.

– Ты куда меня понесешь?

– Куда захочешь.

– Тогда до тропки. Дальше я сама.

Прежде чем ее отпустить, он, крепко её обнимая, опять нашел губами её губы, осыпал поцелуями шею и они, прижимаясь друг к другу, не сговариваясь, пошли к очертаниям видневшегося в темноте стога.

Подойдя, Юля прислонилась спиною к сену, а он молча обнял её за плечи, и она вдруг как-то сразу подломилась, запрокинулась, послушно легла на душистое сено.

Юля, глядя в его горящие страстью глаза, все еще колебалась, а затем вдруг как-то по-особенному улыбнулась, в её глазах появился жизнерадостный яркий блеск и она, видимо, решила отбросить благоразумие.

Обжигая её горячим дыханием, Сережа продолжал целовать шею, расстегнув пуговки блузки, перешел на груди, потом опять на шею, и она, разгоряченная страстным желанием, выгнула спину.

Чтобы она приняла на себя только нижнюю часть его тела, Сережа уперся на локти. Было столько задержек и остановок. Они уже не могли больше ждать, его вежливость и благие намерения остались позади, она должна была принять его! Отбросив в сторону стянутую с плеч рубашку, он, толком еще не зная, что он будет делать дальше, в очередной раз впился в её губы.

Юля не сопротивлялась, только глубоко вздохнула, словно она ждала этого момента всю жизнь. Секундой позже её руки обвились вокруг его шеи, в ответном сумасшедшем порыве бедра выгнулись. В этот миг её тело сгорало от сладостного желания – ощутить на себе упирающуюся твердую пульсирующую плоть.

Сережа тяжело на нее привалился, и она почувствовала, как «дружок» настойчиво упирается в нижнюю часть её живота.

Юля затрепетала, желание затопило её с ног до головы. Она страстно хотела его, истомившаяся, разгоряченная, переполненная желанием. Но Сережа не торопился.

Оторвавшись от её губ, он в очередной раз стал целовать её лицо, шею, холмики грудей, решил вовсе снять с нее блузку, но ей было колко лежать голым телом на сене. Тогда он прижался своей грудью к её груди. Она как будто была в бреду, её голова запрокинулась, волосы разметались.

Сережа одной рукой гладил ей бедра, а другой пытался расстегнуть пряжку ремня, но её заело. В какой-то момент он изменил положение тела, и пряжка уперлась, причиняя боль, ей в живот.

– Больно! – вскрикнула Юля.

Сережа спустился вниз, стал целовать заболевшее место. Теперь его руки то скользили по её грудям, то ласкали животик, а когда он стал целовать ей пупок и щекотать его языком, то казалось, что она задохнулась. Уже знакомое сладостное возбуждающее чувство вскружило ей голову, но Сережа остановился.

– Еще, – с мольбою прошептала она, когда смогла хоть чуть-чуть вернуть ощущение реальности.

Он продолжил, и она подумала, что на этот раз на самом деле умирает.

Его руки вновь заскользили, лаская, по её ногам. Они то гладили икры, то колени, то поднимались к бедрам, а когда она выгибалась, руки оказывались на ягодичках, потом опять спускались к икрам и опять поднимались к бедрам.

Ремень поддался, и брюки были уже приспущены. Коротенькая в клеточку юбочка закинута на животик. В лунном серебряном свете на загоревшей шелковистой коже ярко выделялись белые кружевные трусики. Теряя голову, Сережа прижался грудью к её ножкам. А она то прижимала ручками его голову к своему телу, то её пальчики начинали торопливо ерошить его густые волосы, а то её ухоженные коготки царапали ему спину.

Вот уже его пальцы между её трусиками и телом. Он потянул, она прогнулась, и трусики легко спустились почти до коленей. Увидев черный треугольничек, Сережа припал к нему лицом. У него возникло странное желание расцеловать её всю, но Юля раздвинула ножки, согнула их в коленях, и опять трусики стали на его пути к тому месту, куда он стремился больше всего на свете.

Сережа перевел дыхание. Сердце его колотилось. Волна страсти, чтобы еще с большей силой вновь поднять их на гребень и захлестнуть, схлынула. Возможно, если бы он был опытен в любви, то уже обладал бы ею, но он был не опытен, к тому же еще заботился о её чувствах.

«А не злоупотребляю ли я её доверчивостью?» – где-то в укромном уголке его мозга смутно, но настойчиво возникал у него вопрос, а также: «Девственница ли она или разыгрывает невинность?» Эти вопросы обезоруживали, сдерживали его активность.

Любовная игра продолжалась. У Сережи вдруг появилось странное желание: он поймал ручку Юли, и потянул её вниз.

Её нежные пальчики всего лишь дотронулись до головки «дружка», однако тут же, словно от огня, она отдернула их, но затем пальчики вновь дотронулись и вновь она отдернула ручку. Это повторилось несколько раз и обоих привело в трепет.

Теперь его дружок то касался ее бедер, то живота, то упирался в трусики, которые прикрывали средоточие всех чувств.

«Я должен, должен, должен! – стучало у него в голове. – Ведь она же сама к этому стремится. Я должен стать мужчиной!»

Его руки стали в очередной раз скользить по её бедрам. Он соединил её колени, она, как бы читая его мысли, выгнулась, его пальцы вновь оказались у неё под трусиками. Сережа потянул их вниз, они слетели до коленей, потянул еще – они уже ниже колен; и она, засучив, словно ребенок, ножками, совсем скинула их. Преграды не стало.

– Давай! – вдруг неожиданно в экстазе не своим голосом выкрикнула она.

В этом крике был зов природы, что-то первобытное, грубое. Этот крик нарушил естественный ход событий, и для Сережи вдруг сразу наступило отрезвление.

Получалось, что он, который её боготворил, возвел её на пьедестал, мечтал о ней напролет ночами, чуть ли уже не собрался предложить ей руку и сердце, ошибался в том, что она невинна. Этот крик выдал её, и она теперь таким вот образом хочет заполучить его.

В его душе возникло смятение. Он в полной мере еще не осознал, что же произошло и, припав щекою к её животу, механически продолжал гладить её бедра, целовал животик, но в этих ласках уже не было огня, но и не было у него по отношению к ней обиды.

А, главное, его «дружок», ведь ему не прикажешь, несмотря на то, что мысленно Сережа все еще твердил себе: «Вот перед тобой то, к чему ты стремился больше всего на свете, чем грезил, о чем мечтал… Так будь же мужчиной! Девочка выбрала тебя, она ждет, желает!» Но «дружок» рассудил иначе.

А она, еще до того, как он осознал, что же с ним произошло, инстинктивно уловив в нем перемену, уже знала, что в этот вечер «это» не случится.

Её тело расслабилось, она чувствовала легкую истому, а на душе у неё было какое-то непередаваемое словами волшебство, она словно парила в сказочном эфире. И по мере возвращения к земной реальной жизни, она смотрела широко раскрытыми глазами на звездное небо, подернутое над ними легкими перистыми, пропускающими свободно мягкий лунный свет, облаками, на луну, на верхушки росших поблизости деревьев.

«Сережа воспитанный, с тонкою, как у девушки, душою, мальчик. Мужчина так бы себя не вел, он бы воспользовался. Как хорошо, что Сережа меня не тронул! Это потому, что он любит меня», – подумала она.

Сережа все еще лежал, припав щекою к её животу, но уже не гладил её. У него на душе, с которой словно слетел грех, было светло и чисто, а в голове, как у младенца, не было мыслей. Он словно только что исповедался и причастился.

Наконец, Юля пошевелилась. Сережа приподнялся и посмотрел на неё. Она лежала нагая, но нельзя было сказать, что вид у неё был не благородный. В ней, такой сейчас хрупкой и беззащитной, была какая-то целомудренность, что-то от невинного ребенка. Её нельзя было не пожалеть, на неё нельзя было обижаться.