Анна Годберзен - Слухи

— Как же ты организовала?.. — начала заинтригованная Диана.

Сейчас она уже не знала, верить ли в болезнь своей матушки.

— Надеюсь, ты не забыла, кто ты такая, Диана. — Тут глаза миссис Холланд открылись. — Кто мы такие.

Ее взгляд упал на новый жакет Дианы, и та замерла, ожидая услышать вопрос, откуда он взялся.

— Мне жаль, что так холодно, — произнесла ее мать чуть ли не шепотом. — Клэр сказала мне, что перестали поставлять дрова, и я дала ей деньги, чтобы оплатить счет.

Ее глаза снова закрылись, и Диана удалилась. Вернувшись в свою комнату, она задумалась о том, что означает вся эта история с Тедди. Она была довольно туманна, и еще более неясным было состояние здоровья ее матери. Миссис Холланд явно вставала с постели вчера и употребила свое прежнее влияние, чтобы устроить так, что ее дочь будет сопровождать на званый обед один из самых завидных холостяков Нью-Йорка. Но то, что матушка при виде нового зеленого жакета дочери выразила сочувствие по поводу того, что та замерзла, вместо того чтобы заподозрить неладное, было странным и тревожным. Это было непохоже на Луизу Холланд. Обычно она дотошно знала список всех вещей в доме. То, что такая чудесная новая вещь не вызвала ее подозрений, было плохим знаком.

Диана уселась в позолоченное кресло в своей комнате, ощущая легкое беспокойство. Откинув голову на подушечку, она с задумчивым видом поглаживала ручки кресла красного дерева. Немного поразмыслив, Диана пришла к выводу, что не остается ничего иного, кроме как выбрать достаточно впечатляющее платье, чтобы Тедди обратил на него внимание. И не просто заметил, а был очарован красотой Дианы. Тогда он вынужден будет в восторженных выражениях описать ее своему другу Генри.

«Многие уже заметили, что старейшина холостяков Нью-Йорка, мистер Кэрри Льюис Лонгхорн, впервые появился с молодой леди со своеобразной внешностью, но, несомненно, хорошенькой, на открытии сезона в опере в субботу вечером. Некоторые размышляют о том, уж не ей ли суждено в конце концов приручить этого вечного холостяка. Но только я обладаю эксклюзивными сведениями о том, кто она такая: это мисс Каролина Брод, наследница с Запада, обладающая состоянием, нажитым в медеплавильном бизнесе. Она намеревается на некоторое время осчастливить наш город. Я буду держать вас в курсе, если узнаю еще что-нибудь об этой очаровательной юной леди…»

Из светской колонки в «Нью-Йорк империал», понедельник, 18 декабря 1899

Лине следовало бы знать, что первый момент ее истинной славы совпадет с полным крушением всех ее надежд. А также, что если ее имя когда-нибудь попадет в светскую хронику, то его исказят. Если Уилл случайно увидит в газете эту колонку, то, скорее всего, не подумает, что упомянутая девушка ему знакома. Она родилась в мире простонародья и, вероятно, в этом мире и умрет. Она слишком уж возгордилась и переусердствовала, и теперь, видя в газете свое полное имя «Каролина», была противна себе самой за то, что воображала такое ослепительное будущее для такой простой девушки, как она.

Она заплатила в отеле до пятницы, а затем начнется долгое трагическое падение, о котором предупреждала ее Диана. Во-первых, исчезли ее деньги. Конечно, это случайность — ведь за короткий период ушло больше половины этой суммы. Но ей бы хватило еще на какое-то время, а затем на эти деньги она бы уехала из города, чтобы найти на Западе Уилла. Она планировала тщательно составить бюджет и точно подсчитать, сколько денег потребуется, чтобы добраться до Чикаго, а оттуда — в Сан-Франциско. Затем ей нужно будет еще проехать по побережью до одного из тех маленьких городков, о которых раньше говорил Уилл, — несомненно, он вычитал о них в одной из своих книг. И, разумеется, она собиралась прибыть во всем блеске в стиле Элизабет Холланд. И вот исчезли все ее деньги, а вместе с ними — и все ее планы!

Лина просидела в этих невеселых думах почти всю ночь и, наконец, пришла в ярость. Ведь деньги не сами по себе испарились! Они теперь у кого-то. Кто-то их уже тратит, причем, вероятно, на что-то менее значительное, нежели поиски любви всей жизни. И, конечно, имя этого субъекта не напечатано в светской хронике — с ошибкой или нет.

Сначала она подумала, уж не мистер ли Лонгхорн украл ее деньги. Ведь невозможно было даже мечтать о том, чтобы в. первый же визит в оперу она попадет в такую шикарную ложу! Но он очень богат — это уж точно, — так зачем же ему ее жалкие деньги? Потом она подумала на Роберта, слугу мистера Лонгхорна, но ведь Роберт, несомненно, прождал в экипаже возле оперного театра весь вечер. Лина подумала и на портье, и на горничную, и на все невидимые части механизма, обслуживавшего отель, — но затем остановилась. Она постоянно лгала им, так что невозможно было подать жалобу. Будь она старше и значительнее, настоящей леди, эти рассуждения показались бы ей забавными, как детские страхи. Но сейчас мысль о том, чтобы устроить сцену, была столь же ужасна, как и потеря денег. Если бы у нее была половина украденной суммы, она бы прямиком отправилась к Уиллу. Эти мысли одолевали Лину все утро, а около полудня она вдруг вспомнила, что может еще кое-что продать.

— Мисс Каролина Брод, — объявил дворецкий Хэйзов, стоя в углу огромной гостиной.

Лина, маячившая у него за спиной, увидела девушку, впервые подавшую ей надежду на новую жизнь. Она примостилась в углу дивана. На ней была юбка из розового шелка. С недовольным выражением лица Пенелопа подняла глаза, услышав это имя, и задумчиво склонила голову набок. Возможно, подумалось Лине, она заметила, что теперь имя прозвучало иначе, — трудно сказать.

— Я бы вручил вам ее визитную карточку, мадемуазель, — продолжал дворецкий, еще больше смутив посетительницу, — но у нее нет карточки.

Лине пришлось пробираться сквозь целый лес из кресел в стиле Людовика Пятнадцатого, с сине-белой обивкой к молодой хозяйке этого великолепного нового дома. С каждым шагом она утрачивала мужество. Хотя она уже встречалась с Пенелопой раньше, это вряд ли давало повод для светских визитов. Лина с трудом заставляла себя переставлять ноги в кожаных сапожках со шнуровкой — подарок Тристана, сделанный им через день после их знакомства, по полу из черного ореха. Оказалось, что очень трудно быть естественной. Пенелопа взглянула на Лину только после того, как та оказалась в нескольких футах от дивана. Молодая хозяйка перебирала длинными пальцами черно-белую шерсть маленькой собачки:

— Это платье раньше было моим.

Лина посмотрела на бледно-красное платье в горошек, которое надевала в эту осень несколько раз. Она вспомнила, как Пенелопа сказала, отдавая ей это платье, что это было одно из ее любимых. Сейчас Лине пришло в голову: а вдруг кто-нибудь в отеле узнал это платье?

Крупный мужчина с женственными чертами и нежной кожей, читавший газету в кресле рядом с диваном Пенелопы (хотя Лина впервые его видела, она предположила, что это тот самый Бак, о котором говорила Элизабет), заметил, не отрываясь от газеты:

— Несомненно, она носит его не так, как ты.

— О…

Лина пожалела, что пришла сюда. Это было ошибкой, и, не будь она в таком отчаянии, она бы поняла это раньше. Но она действительно сильно нуждалась в средствах и поэтому еще немного приблизилась к своей бывшей покровительнице.

— Представить себе не могу, что привело вас сюда, — резким тоном сказала Пенелопа.

— Вот уж действительно, — добавил Бак, и Лине захотелось провалиться сквозь землю.

— Может быть, я могла бы поговорить с вами наедине?

Пенелопа посмотрела на Лину так, словно та ей предложила собственноручно застелить свою постель.

— Все, что вы можете сказать мисс Хэйз, вы можете сказать и мне, — в конце концов изрек Бак, прервав мучительную для нервов Лины паузу.

Она несколько раз переводила взгляд с Бака на Пенелопу и обратно и, наконец, решилась:

— Я думаю, мы могли бы заключить еще одну сделку.

— Еще одну сделку? — воскликнула Пенелопа. Она смотрела на Лину широко открытыми глазами, словно не веря своим ушам. — Надеюсь, вы никому об этом не рассказывали.

— Конечно, нет. — Лина прикусила нижнюю губу. Интересно, читается ли на ее лице отчаяние? — Но у меня есть новость, которая может показаться вам весьма интересной.

Пенелопа слегка передвинула острый локоть по ручке дивана:

— Итак, что же это?

— Это касается Холландов, — выдавила из себя Лина. — Я обнаружила это, еще когда служила у них. Видите ли, был один человек — думаю, он торговал старинными вещами — и он приходил в их дом и уносил вещи. Тогда были целые горы счетов. Вот так я поняла… я и моя сестра Клэр… что они лишились своих денег. А Клэр все еще там работает, так что я знаю, что они отпустили почти всех своих слуг.

— Каролина Брод, не так ли? — Лина кивнула. — Каролина…

Пенелопа насмешливо улыбнулась. Может быть, это добрый знак, подумала Лина. Она вдруг почувствовала себя непринужденно в этой огромной комнате с зеркалами в золоченых рамах, картинами старых мастеров и ослепительно сверкающим паркетом.

— Вы хотите сказать, что Холланды бедны? — Каролина слегка улыбнулась в ответ.

— О да. Я в этом абсолютно уверена…

— О господи, уходите.

Пенелопа в нетерпении махнула рукой. Она всем телом отвернулась от посетительницы.

— Но все давно знают, что Холланды бедны, — продолжала Пенелопа так громко, что маленькая собачка вздрогнула, пытаясь высвободить хвост из-под юбки хозяйки. — Если бы вы пришли сюда объяснить причину, по которой Генри Скунмейкер снова в меня не влюбился, тогда, может быть… Но это загадка, перед которой пасуют люди гораздо умнее вас. Глупая девчонка, неужели вы в самом деле думаете, что можно прийти в мой дом и продать мне такую старую новость?

Губы Лины приоткрылись, и она восприняла эти слова как заслуженный упрек. Она действительно очень глупа.

— Я только пыталась помочь, — слабо защищалась она.

— Ой-ой-ой, — насмешливо произнес Бак. — Вы пытались продать хоть что-нибудь, дорогуша.

Лина почувствовала себя такой несчастной и сконфуженной в этой комнате, вновь ставшей враждебной, что чуть ли не обрадовалась следующим словам Пенелопы.

— Ратмилл! — позвала хозяйка дома. Лина повернулась и увидела, что в дверях появился дворецкий, — Мисс Брод перепутала дом и зашла не туда. Сейчас вы можете ее проводить.

Дворецкий четко понял намек и, подойдя к беспомощной девушке, взял ее под руку. Липа склонила голову и, не возражая, проделала долгий путь к дверям.

— Как неприятно, — услышала она слова Бака, когда ее выдворили в холл. — И как раз когда ты собралась выезжать.

Лина прикрыла глаза, когда дворецкий грубо потащил ее к парадному входу. Еще совсем недавно она шла по этому полу, похожему на черно-белую шахматную доску, трепеща от надежды, а теперь возвращается ни с чем. Пенелопа права: она глупая девчонка, которой никогда ничего не добиться.

«Неудивительно — если вспомнить, как популярна она была дебютанткой, — что понедельники у новой миссис Скунмейкер проходят столь оживленно. Можно не сомневаться, что увидишь там всех, кого хотелось бы увидеть…»

Из светской хроники Нью-Йорка в «Уорлд газетт», понедельник, 18 декабря 1899

Вторая миссис Скунмейкер пользовалась известностью не только из-за своих понедельников, но и из-за старинной мебели в стиле Людовика XIV — она добавила свою собственную Коллекцию к коллекции первой миссис Скунмейкер. Она также была известна из-за своих миниатюр и изысканной компании, окружавшей ее. Лидия Врееволд и Грейс Вандербилт, принадлежавшие к тому же поколению, что и хозяйка дома, и так же, как она, обладавшие живостью и еще довольно молодые, сидели на небольшом диване, обитом бирюзовым шелком, и обсуждали туалеты, которые собирались купить этой весной в Париже. Джеймс де Форд, младший брат Изабеллы, стоял у высокого окна, выходившего на Пятую авеню, и слушал разглагольствования художника Лиспенарда Брэдли о ню. (Вторая миссис Скунмейкер также была известна тем, что порой допускала в свой круг одного-двух художников.) Пенелопа Хэйз, в безукоризненном розовом шелковом платье, с новой прической — высокий белый лоб слегка прикрывала челка, — появилась в этой гостиной, где было полно антикварной мебели и представителей известных фамилий.

— Пенелопа, моя дорогая, вы так отменно выглядите, что вас просто хочется съесть, — приветствовала ее Изабелла и, взяв гостью под руку, повела ее по устланному ковром полу, среди роскошных кресел, мраморных статуй и именитых гостей, удобно расположившихся, чтобы поболтать.

Хотя Пенелопа была согласна с замечанием хозяйки, она скромно потупилась и застенчиво пробормотала благодарности. Она осторожно огляделась в надежде увидеть Генри.