— Я убеждена, что все в конце концов будет хорошо, — Лина дотронулась до плеча сестры, показывая, что ей нужно идти, и обе поднялись.

Пошел снег, и крошечные белые снежинки упали на пальто Лины. Взглянув на сестру с каракулевой муфтой, она сказала:

— Ты должна оставить себе эту муфту. Это мой рождественский подарок.

Морщины на челе Клэр разгладились, и она улыбнулась, взглянув на свою новую вещь. Мысли Лины были заняты потрясающей новостью, которую она только что узнала, и, идя под руку с сестрой к северному входу в парк, она обнаружила, что больше не переживает из-за потери муфты. История, только что услышанная ею, напомнила Лине, что есть гораздо более важные вещи, которые ей нужно постараться приобрести.

31

Семья Уильяма С. Скунмейкера просит Вас доставить ей удовольствие Вашим присутствием в канун Рождества 1899, в девять часов, на Пятой авеню, 416.

Зеркало туалетного столика в спальне Дианы Холланд, в овальной раме красного дерева, с резными путти и серафимами, простояло на этом месте почти десять лет, но никогда еще ему не доводилось отражать такую красоту. На этом столике, среди гребней, булавок, пудры и румян, стояла простая ваза, наполненная пурпурными гиацинтами. Они прибыли сегодня утром, вместе с напоминанием, что Холландов ждут на праздновании кануна Рождества у Скунмейкеров, хотя этим семьям и не суждено было породниться. Аромат цветов витал в воздухе. Они были символом, и Ди бесцеремонно потребовала их для своей комнаты, сославшись на то, что гиацинты — ее любимые цветы. И это ее красота отражалась в зеркале сегодня, в канун Рождества. Глаза были темными, как ночь, а щеки — нежного оттенка летнего заката.

А вот лицо горничной, маячившей на заднем плане и подкалывавшей темные локоны Дианы шпильками, было бледным. Она старалась не встречаться взглядом с госпожой и была непривычно тихой. Поджав губки, Диана окинула взглядом комнату. Все было как обычно: стены розовато-оранжевого цвета, белая медвежья шкура, маленький камин, белое покрывало на кровати. Но эта комната навсегда изменилась. Диане даже захотелось, чтобы была открыта мемориальная доска — маленькая, изысканная, и определенно из меди, на которой было бы увековечено для потомков событие, произошедшее здесь. То, что случилось между ней и Генри. Диана решила, что лучше всего нарушить молчание, внезапно заговорив:

— Я рада, что ты нас видела.

Голубые глаза Клэр встретились в зеркале с глазами Дианы, и она поспешно вернулась к своей работе.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Все в порядке, Клэр, я не сержусь.

Диана остановилась, рассматривая свое декольте и белую кожу груди, подчеркнутую темно-зеленой отделкой белого платья. Освещение в ее спальне слабое, и электрический свет в бальном зале у Генри, конечно, будет ярче, но Диана была уверена, что такое освещение будет для нее только выгодно.

— Я рада.

Клэр издала громкий вздох.

— Мисс Диана, если кто-нибудь узнает, они…

— Но ты же никому не скажешь. А я бы непременно с кем-нибудь поделилась, только чтобы поговорить об этом. Но теперь, когда ты знаешь, мне уже ни к чему об этом болтать! Кроме тебя.

Клэр снова вздохнула, на этот раз потише, готовая смягчиться.

— В самом деле, Клэр. Разве за всю историю этого дома в нем случалось что-нибудь столь волнующее? Я и Генри…

— Вы и жених вашей сестры.

Диана сжала губы. Она забылась. Теперь Клэр смотрела прямо ей в глаза.

— О, Ди, будьте осторожны! Пожалуйста, будьте осторожны!

И затем она позволила себе улыбнуться. Клэр вплетала в волосы Дианы остролист, и, работая, она улыбалась все шире. Когда остролист на подносе перед ними кончился, прическа Дианы выглядела праздничной из-за зелени, а на лице Клэр сияла улыбка. Они с хозяйкой переглянулись, как легкомысленные романтики, — собственно, такими они и были. Они молчали до тех пор, пока Диана не встала, чтобы Клэр сделала завершающий штрих — напудрила ей нос.

— Значит, вы сможете увидеть его сегодня? — прошептала горничная.

— Меня, конечно, сопровождает Сноуден, так что я не смогу по-настоящему с ним увидеться.

У Дианы начинало часто биться сердце при любом упоминании о Генри. В тот день она старалась не думать о нем слишком много.

— Но я буду в одной с ним комнате, Клэр! По крайней мере я смогу на него смотреть. Уверена, я с одного взгляда пойму, что он чувствует.

С этой минуты она ни о чем не могла думать, кроме Генри. Она думала о нем, зайдя в спальню матери пожелать той доброй ночи и спускаясь по лестнице, чтобы полюбоваться рождественской елкой вместе со Сноуденом и своей тетушкой. Потом они отправились в экипаже Сноудена на Пятую авеню, в особняк Скунмейкеров, и к тому моменту, когда бывший партнер ее отца подал ей руку, чтобы помочь подняться по крутым ступеням к ярко освещенному входу, ее мысли о Генри были столь всепоглощающими, что она просто чудом не поскользнулась на только что выпавшем снегу и не произнесла имя Генри в ответ на любезности Сноудена.

Диана прошла, отвечая на приветствия, через холл, где уже было много гостей. Казалось, у нее сейчас разорвется сердце от волнения. Люстра в бальном зале освещала бесчисленные мужские лица, они подскакивали в стоячих белых воротниках. Как яйца всмятку, подумалось Диане. Но хотя она искала Генри в толпе, одаривая улыбками знакомых, его нигде не было. Она уже была на грани того, чтобы себя выдать, как ее вдруг выручил Сноуден, спросив:

— А который тут молодой Скунмейкер? За которого должна была выйти Элизабет?

Ее тетушку увлек в сторону один из кузенов Гансвоорт. Официант принес Диане и Сноудену стаканы с горячим зимним пуншем. Диана отхлебнула, чтобы успокоиться.

«Почему же здесь нет Генри? — хотелось ей закричать. И с кем он сейчас?»

— Я его не вижу, — ответила она безразличным тоном — насколько это было в ее силах.

— Ну что же, весьма странно, что молодой хозяин дома отсутствует на приеме, столь важном для его семьи.

— Да, я… — начала было Диана и осеклась.

Она заметила, как много взглядов приковано к ней. Две мисс Уэстмор, в платьях цвета лаванды, переглядывались, сидя на бархатном диванчике в центре комнаты, несомненно, их интересовало, кто этот незнакомец, с которым вошла в зал Диаиа, и холост ли он. Амос Врееволд и Николас Ливингстон, стоя в тени сводчатого прохода в соседнюю галерею, с интересом наблюдали за Дианой, вероятно сравнивая ее со старшей сестрой, с которой так часто танцевали. Дэвис Барнард, держа в руках стакан с пуншем, украдкой бросал взгляды на загадочную личность, которую она привела. А Пенелопа, в темно-красном шелке, входившая в эту минуту в зал, окинула Диану взглядом с ног до головы, а затем отвернулась. Пенелопу тоже сопровождал незнакомец — по крайней мере Диана его не знала. Однако высокий мужчина, державший Пенелопу под руку, весьма непринужденно чувствовал себя в зале и раскланялся с несколькими гостями, которых он явно хорошо знал. Затем он повернулся к юной Холланд и созерцал ее гораздо дольше, чем мисс Хэйз. А где же этот крупный молодой человек, всегда сопровождавший Пенелопу?

Если бы Диану спросили раньше, она бы сказала, что ей безразлично, смотрят ли на нее. Но она была младшей в семье, и ей еще никогда не приходилось принимать на себя удар. Здесь, в зале Скунмейкеров, в канун Рождества, Диана сделала открытие: когда на тебя смотрят со всех сторон, это очень сковывает. Должно быть, Элизабет тоже в свое время сделала такое открытие. Диане отчаянно хотелось выяснить, где же Генри, но ей мешали глазевшие на нее гости. К тому же ей казалось, что она так сильно изменилась за прошлую ночь, что всем видно, что она согрешила.

— Он… — снова начала она, надеясь, что по ее тону нельзя догадаться, что для нее Генри не просто «он». — Он очень тяжело пережил гибель Элизабет. Я не сомневаюсь, что ему трудно сознавать, что это было бы их первое Рождество, когда… когда они были бы мужем и женой.

Сноуден кивнул и принялся расспрашивать ее об остальных гостях — в какой части города они живут, какие у них дома, и так далее. Она была вся во власти своих мыслей. Отец предупреждал ее, как это опасно. Правда, он всегда говорил об этом с любовью и не без гордости, видя, как много общего у него с младшей дочерью. Но сейчас, в этом зале, украшенном сотнями маленьких картин в больших рамах, среди праздничной толпы, она вспоминала слова отца со страхом.

Сердце Дианы оглушительно билось, и мечты о Генри потускнели. Уж не обманулась ли она снова? Значит, вот что такое любовь — она постоянно сбивает тебя с ног. Но тут что-то заставило ее повернуть голову, и она увидела, что на нее смотрит Генри с такой нежностью и страстным желанием, что у нее задрожали губы. Он стоял у входа в зал. Когда два крупных человека встали по обе стороны от него и вошли вместе с Генри в зал, Диана поняла, что не обманулась. Она знала, что вечер пройдет замечательно, и глаза ее снова заблестели.

32

Г.! Я даже не знаю, получишь ли ты эту записку, но ты должен принять мои извинения. Наверное, я задремал прошлой ночью. Надеюсь скоро тебя увидеть, так или иначе, а пока что — удачи! Т.

Возвращаясь от Дианы поздним утром, Генри увидел, что рамы окон и крышу особняка Скунмейкеров убелил недавно выпавший снег. Пробравшись в спальню, он обнаружил, что его друг Тедди уже ушел. Генри проспал до тех пор, пока его не разбудили шумные приготовления к празднику. И воображение сразу же нарисовало ему розовую кожу и рассыпавшиеся локоны юной мисс Холланд. Самое важное, что он совершил за весь день, — это распорядился послать гиацинты ей домой. И теперь пребывал в приятном ожидании торжества, которое устраивал отец. Если бы не Диана, это событие оставило бы Генри абсолютно безразличным.

Он дернул сонетку, чтобы ему принесли обед в комнату, и, рассеянно поковырявшись в тарелке, надел обычный черный смокинг и белый галстук без помощи лакея. Он не хотел, чтобы его нежили и кормили с ложечки все эти слуги в ливреях, которых мог позволить себе его отец. Генри думал о бархатной шее Дианы Холланд, и ему вовсе не хотелось, чтобы рядом суетился лакей, надевая на него жилет и отвлекая от этих мыслей. Какая она смелая, какая бесстрашная! Рядом с ней и он становился смелым. Кроме нее, ему ничего в мире не нужно. Допив кофе, Генри пригладил пряди волос. Он был готов. Затем подошел к «фонарю» и взглянул на Пятую авеню, где из экипажей высаживались на тротуар все, кого его отец считал достойными или полезными. Снег сверкал и искрился, как бриллианты, так что некоторых дам, опасавшихся за свои платья, даже пришлось внести в дом на руках. Диана никогда бы не сделала такое! Она бы вдохнула холодный воздух и бесстрашно поднялась по ступеням.

Затем Генри отошел от окна и в последний раз поправил галстук перед зеркалом, где он отражался во весь рост. Зеркало обвивала бронзовая змея, а потолок в комнате был украшен росписью, изображавшей веселую компанию на пикнике. Открыв дверь, Генри увидел двух мужчин, стоявших возле его комнаты. На них были фраки и серые брюки, как на дворецком. Правда, судя по их лицам, им приходилось выполнять более грубую работу, нежели объявлять гостей в гостиной и инспектировать буфетную.

— Извините, — сказал Генри.

— О нет, сэр, — ответил первый.

— Извините нас, сэр, но мы будем сопровождать вас вниз, — заявил второй.

— Почему? — с негодованием произнес Генри. — Я вряд ли нуждаюсь…

— Это приказ вашего отца, — объяснил первый. — Кажется, вы убежали из-под домашнего ареста. Сегодня утром ваш отец наткнулся на вашего друга Каттинга, спавшего в вашей комнате, и понял, что вы его провели.

— Ему это не очень-то понравилось, — добавил первый.

— Да, совсем не понравилось.

— Кстати, о мистере Каттинге, — улыбнулся первый — во рту у него недоставало одного зуба. — Эта записка от него.

Генри вручили сложенный лист бумаги кремового цвета. Медленно развернув записку, он прочел ее, и ему стало ясно, что произошло. Не веря своим глазам, Генри смотрел на двух мужчин и на длинный коридор, в котором уже появились первые гости. Полы были сегодня натерты, и фонари у входа отбрасывали на них свет. Слышались восторженные возгласы гостей. Генри сделал шаг, и по обе стороны от него встали эти двое. Они очутились так близко, что Генри почувствовал их запах, свидетельствовавший о том, что они отнюдь не проводили свои дни в заботах о фамильном серебре. Он сделал еще один шаг, и они не отставали от него. Генри понял, что угодил еще в одну ловушку своего отца. Так, втроем, они и проследовали к величественной лестнице. Это выглядело нелепо.

В холле было уже полно гостей, которые громко болтали и издавали глупые восклицания. Некоторые обернулись к Генри, наблюдая за ним. Все направлялись в бальный зал, минуя широкие дубовые двери. Сопровождающие Генри отстали, на минуту замешкавшись, и тут он увидел ее. Это было видение в белом платье, с воздушным нимбом из темных волос и розовым личиком в форме сердечка. Ее длинные ресницы затрепетали, и взгляд обратился к нему. Маленький круглый ротик тронула многозначительная улыбка. «Это девушка, на которой я собираюсь жениться», — подумал Генри. Потом плечо одного из людей отца заслонило ему обзор, и Генри услышал слова второго: