Они прибыли в Метрополитен-опера с опозданием, согласно привычке своего класса. На улице было еще полно экипажей, когда Диана и миссис Гор сошли на тротуар, присоединившись к другим дамам в парчовых накидках, пробиравшимся к боковому входу для леди. Они полностью пропустили сцену маскарада и уселись, как раз когда баритон начал исполнять арию «Меб, королева фей». Ее отец, любивший музыку, был не в восторге от «Ромео и Джульетты» Гуно, но Диане эта опера нравилась из-за красивых мелодий, а особенно — из-за сюжета о влюбленных, жестоко разлученных силою обстоятельств.

Диана обвела взглядом зрительный зал: ряды кресел внизу, ложи, в которых дамы в роскошных нарядах и сверкающих украшениях обмахивали веерами раскрасневшиеся лица. Она уселась рядом с миссис Гор, на которой было платье из синего бархата, облегавшее такие пышные формы, которые никто бы не мог вообразить, когда она была юной, гибкой Лили Ньюбург. Ее младший брат очень мало говорил по дороге в оперу, а сейчас остался в комнатке за ложей его семьи — он расположился на кушетке и курил с унылым видом. Однако его молодая гостья не обращала на него ни малейшего внимания. Она с трудом сдерживалась, чтобы не перегнуться через начищенные медные перила и не взглянуть на сцену внизу. Музыка была такой волнующей! Диане всегда нравилась загадочная грусть этих слов у Шекспира, и, положенные на музыку, они завораживали. На какую-то минуту она чуть не забыла о перспективе увидеть Генри. Но всего лишь на мгновение.

— Я слышала, что Генри Скунмейкер собирается приехать сегодня в оперу, — сказала хозяйка ложи, опустив украшенный бриллиантами лорнет. — Но я не вижу его в ложе Скунмейкеров.

Диане захотелось посмотреть в свой театральный бинокль, чтобы самой убедиться в этом, но ей удалось подавить этот порыв, и она отозвалась безразличным:

— О?

— Жаль, что ваша сестра не смогла за него выйти, — закудахтала миссис Гор, не сознавая, что наносит рану, — она была целиком поглощена досадой, что такой красивый жених зря пропадает без невесты. Затем она снова поднесла лорнет к носу и начала обозревать другие ложи, в которых сидели ньюйоркцы их крута, наблюдавшие друг за другом. Внизу, в партере, сидела совсем другая публика, пришедшая насладиться музыкой.

— Вы знаете, — продолжала миссис Гор столь же бестактно, — до меня дошли слухи, что ваша сестра вовсе не умерла, потому что тогда обязательно нашли бы тело, и что-то не сходится, и, возможно, она потеряла память или ее захватила шайка воров… Полагаю, это неправда, что ваша семья думает об этом?

Диана покачала головой и решила по крайней мере еще десять минут не смотреть в сторону ложи Скунмейкеров. Она попыталась сделать возмущенную мину в надежде, что это прервет дальнейшие рассуждения миссис Гор о том, что Элизабет не умерла. Диана устремила взгляд на сцену, где сейчас появилась Джульетта, черные локоны которой рассыпались по плечам: В центре зала на потолке сверкала люстра, освещая многочисленные бриллиантовые тиары и белые галстуки в ложах и придавая особое очарование богатым шелкам и бледной коже дам. Диана почувствовала это сияние на своей коже, и ей страстно захотелось, чтобы ее сейчас увидели. Повернувшись налево, она увидела, что в ложе Скунмейкеров только миссис Скунмейкер, блистательная в нежно-розовом, и младшая сестра Генри, Пруденс, в безвкусном туалете. В малиновом полумраке у них за спиной не было никакого движения.

Стараясь не выдать своего разочарования, Диана отвела взгляд. Затем она перевела взгляд с оперной дивы, пышная белая грудь которой вздымалась от страсти, которую, как считала Диана, лишь она во всем зале в состоянии понять, на гибкую фигуру Пенелопы Хэйз, сидевшей через несколько лож от Дианы, направо. Лицо ее выражало апатию, веки огромных голубых глаз были опущены, а голова слегка склонилась набок. Ее прическа была украшена черным плюмажем, черное платье было отделано черной лентой вокруг декольте. Длинные белые руки чинно сложены на коленях — должно быть, это соответствовало добродетельному образу, о котором столько писали теперь в светских колонках. И, тем не менее, Диане вспомнилось — как всегда, когда она видела Пенелопу, — как Генри описывал Пенелопу в тот день, когда они заговорились далеко за полночь. «Беспощадная» — вот какое слово он употребил. Ее сестра также советовала ей остерегаться Пенелопы.

Но в эту минуту Диана ощущала не недоверие, а собственную уязвимость. Потому что не могла отделаться от мысли, что Пенелопа, сидящая в ложе семьи Хэйз, в новом черном платье, сшитом на заказ, с высокой прической без всяких дурацких завитков, гораздо лучше знает Генри, чем она. Пожалуй, не лучите, а дольше. На сцене Ромео увидел Джульетту; теперь тенор пел о внезапно вспыхнувшей любви. Но Диана лишь мельком взглянула на сцену, и, когда она снова посмотрела на Пенелопу, у той изменилось выражение лица. Скуки как не бывало, и вся поза ее выражала уверенность и целеустремленность. Как раз в эту минуту по ложам прошел шепот. Все взгляды устремились в ложу слева от Дианы. Посмотрев в ту сторону, она увидела его, Генри садился на место позади своей сестры. Его отец своей тяжелой медленной походкой направился к соседнему месту.

— У него все еще печальный вид, надо отдать ему должное, — заметила миссис Гор, удержавшись от соблазна направить свой бинокль на ложу Скунмейкеров, чтобы получше разглядеть Генри. — Но он от этого не менее красив. Уверена, вы с этим согласитесь, хотя он чуть не стал вашим братом.

Диана задохнулась, так что не смогла ответить. Она не заметила движения позади ложи Ньюбургов, где появился Уэбстер Янгхэм, любимый архитектор нью-йоркских нуворишей, что на минуту отвлекло внимание миссис Гор.

— Позвольте мне представить мисс Холланд, — сказала она.

Это означало, что Диане придется оторвать взгляд от Генри, тугой белый воротник которого подчеркивал золотистый загар, тронувший кожу.

— Младшую дочь миссис Холланд.

— Мисс Холланд, — обратился к Диане мистер Янгхэм, целуя ей руку. — Примите мои соболезнования по поводу смерти вашей сестры. Какой сюрприз — увидеть вас здесь. Однако должен передать поздравления вашей матушке — вы действительно так красивы, как о вас говорят.

Диана улыбнулась и опустила глаза. В сентябре она целовалась с его помощником в гардеробе, во время бала в новом особняке Хэйзов. Вообще-то она была уверена, что тот забыл об этом — учитывая количество вина, которое он выпил в тот вечер. Конечно, с тех пор весь ее мир изменился.

Украдкой взглянув в сторону ложи Хэйзов, она с испугом заметила, что Пенелопа смотрит через весь зал, держась столь же прямо, как прежде. Шепот в ложах то ли смолк, то ли был заглушён музыкой, которая сейчас снова громко звучала. Диана повернулась, кивнув гостю, зашедшему в их ложу.

— Вы должны извинить меня, я покину вас на минутку — музыка слегка меня оглушила, — солгала она.

Поднимаясь со своего места, Диана оглянулась и заметила, что лицо Генри обращено в ее сторону. Она ускорила шаг, проходя через комнатку за ложей, где мистер Ньюбург открыл глаза и с укоризной взглянул на нее, — и вышла в коридор. Там было темно, только тускло светили канделябры на стенах. Она увидела лишь одного — двух мужчин, наносивших визит в ложу друзей. Изогнутый коридор быстро привел ее к ложе 23, которую, как было ей известно из программки, сняла на весь сезон семья Скунмейкеров.

Диана остановилась, чтобы пригладить волосы, и увидела, что малиновый занавес уже отдергивают изнутри ложи. Тени упали на тонкие черты Генри, и трудно было понять, что выражает его взгляд. Ее сердце бешено колотилось. Считая, что они с Генри близки, насколько это возможно, она прошептала фразу, которую репетировала последние два месяца:

— Я размышляла, мистер Скунмейкер, о том, когда снова буду иметь удовольствие посетить вашу оранжерею.

Ее голос звучал как никогда слабо и нежно, а слово «оранжерея» было исполнено для Дианы волшебного смысла с тех пор, как она провела ночь в его оранжерее.

— Ди… — наконец-то вымолвил Генри.

Она сделала маленький шажок к Генри и слегка улыбнулась, надеясь на ответную улыбку подтверждающую, что воспоминания о ней преследовали его. Но он лишь сказал:

— Мисс Диана. — И продолжил еще тише: — Вы знаете, что этому не бывать.

И вдруг мир вокруг нее пошатнулся: пол под ногами, галерея внизу, подвальные помещения, где реквизит, крысы и бог знает что еще. Кровь бросилась Диане в лицо, и ей вспомнилось, с какой уверенностью голубые глаза Пенелопы смотрели через весь зал.

— Я не понимаю, — прошептала она.

— Возможно, вы думали, что мы могли бы… — Генри снова умолк и потряс головой, словно отгоняя муху. — Но мы больше не должны так думать. Каких бы красивых слов я вам ни наговорил, вы должны знать, что ничего не… не получится.

Диана нахмурилась из-за его официального тона и отступила на шаг. У Генри, по собственному его признанию, было несколько любовниц, и Диана вдруг почувствовала себя одной из многих. Она даже не знала теперь, можно ли ее назвать одной из его любовниц.

— Это из-за Пенелопы?

Чело Генри разгладилось, и он слабо улыбнулся:

— Нет… Вовсе нет. С чего вы взяли? Нет.

Диане с трудом давалось каждое слово:

— Тогда почему?..

— Я действительно чувствовал то, что говорил вам тогда, Ди.

Генри взял ее за руку, но это ничего не изменило: Диана почувствовала, что их уже разделяет пропасть. Ведь Генри обольститель, так что, конечно, он сейчас использует свои чары.

— Дело не в Пенелопе. И ни в какой другой девушке. Но это было бы неправильно. Возможно, сейчас вам безразлично, что это было бы нарушением приличий, но ведь я был женихом вашей сестры. А ваша сестра… — он прикрыл глаза и сглотнул, — мертва.

В эту минуту в коридоре появился Тедди Каттииг. Он также был другом Элизабет, как было известно Диане. Его белокурые волосы, разделенные сбоку пробором, были прилизаны. Он медленно приближался к ним, и на его лице читалось явное неодобрение.

— Но…

Диана умолкла, и улыбка у нее на лице угасла. «Но Элизабет жива», — хотелось ей сказать Генри. Ей бы хотелось прокричать это. Конечно, она не могла это сделать: ведь Диана обещала сестре, что не скажет. Это погубило бы всю затею Лиз.

Начался антракт, по коридору сновало множество мужчин в черных жилетах, нанося визиты. Они распространяли вокруг себя запах сигар. Когда Генри отпустил ее руку, ей не оставалось ничего иного, как удалиться. Она быстро повернулась — как надеялась Диана, достаточно быстро, чтобы оба мужчины не заметили потерянного выражения ее лица.

Диана с гордым видом — насколько это было в ее силах — шла в сторону ложи Ньюбургов. Она чувствовала, что больше не сможет улыбнуться. Платье, в котором совсем недавно она чувствовала себя такой красивой, теперь мешало ей и затрудняло движения. То, чего она так ждала и предвкушала неделями, рухнуло в считанные минуты. Садясь на свое место в ложе, она чувствовала себя уязвленной.

Ночью в своей комнате с оранжево-розовыми обоями, более темными в тех местах, где прежде висели картины в рамах, Диана будет размышлять о том, что рухнули все ее надежды, на которых она возводила свое будущее. И ощутит тогда глубокое отчаяние. Но теперь, сидя в опере, глухая к музыке, она вспомнила о своей матери и, опустив глаза, даже виду не подала, как уязвлена ее гордость. Миссис Холланд одобрила бы поведение своей дочери, если бы видела, как та скромно беседует с мистером Ньюбургом, миссис Гор и со всеми гостями, которые заглядывали в их ложу. На сцене Ромео начал петь: «Любовь, любовь!» — но музыка не доставляла ей теперь ни малейшего удовольствия.

8

«Мужчины в опере всегда неразборчивы в отношении своих визитов в ложи. Это один из моментов, делающих такие вечера сносными.»

Мэй де Джонг. «Любовь и другие безумства великих семей старого Нью-Йорка»

Генри и прежде случалось наблюдать величественную походку Дианы, когда она от него удалялась, но сейчас это его не позабавило. Были и другие женщины, которые ушли от него, но это всегда происходило в тот момент, когда они ему уже наскучили, и когда взгляд его устремился на новый желанный объект. Но сейчас ему не хотелось смотреть в другую сторону, и он замер, испытывая ощущение потери, новое для него. Он был благодарен Тедди, стоявшему с ним рядом, за то, что тот хранил молчание. Он почувствовал ужасную горечь во рту. Мужчины в высоких воротниках и белых галстуках начали появляться из лож, и Генри понял, что начался антракт. Мужчины устремились на поиски напитков, а быть может, и спутниц, которые, разнеженные музыкой, могли бы ответить на ухаживания благосклонно.

— Пойдем? — спросил Генри, оборачиваясь к Тедди и глядя в его зеленовато-серые глаза.