Потом Минелла услышала слабый шорох и увидела Эльспет. Она не спала и, заметив Минеллу, села на кровати.

— Я хочу пить! Я хочу воды!

Минелла подошла к ней и взяла ее на руки.

— Если ты пойдешь со мной, — прошептала она, — я дам тебе попить, но ты не должна будить маму. Она очень устала.

— Мама шпит, — прошепелявила Эпьспет.

Держа девочку на руках, Минелла повернулась к двери, но подумала, что, если Роза проснется и увидит, что Эльспет пропала, она очень встревожится.

На секунду задумавшись, Минелла вынула из прически две белые гардении и положила их в кровать Эльспет. Она не сомневалась, что Роза поймет.

Эльспет во все глаза наблюдала за этими действиями: ей чудилась в них какая-то увлекательная тайна.

Вернувшись к себе, Минелла заперла дверь и положила Эльспет в свою постель.

— Ты будешь спать со мной, — сказала она, — и дашь маме выспаться, Смотри, какая у меня большая кровать!

— Очень, очень большая! — согласилась Эльспет.

Она сидела на кровати, с восхищением оглядываясь вокруг, и Минелла дала ей в качестве игрушки кружевной носовой платочек, который когда-то принадлежал ее матери.

Пока Эльспет разглаживала его перед собой, словно крошечную скатерть, Минелла приготовила ей попить и сама, хотя и с большим трудом, расстегнула на спине свое вечернее платье.

Переодевшись, она заметила, что глазки у Эльспет уже слипаются.

Минелла забралась в постель. Девочка тут же прижалась к ней и положила голову ей на плечо.

— Мне нравится спать с тобой, — сказала она.

— Тогда засыпай поскорее, — ответила Минелла, — а когда ты проснешься, уже будет утро.

Эльспет удовлетворенно вздохнула, как будто только и ждала этих слов. Когда Минелла погасила свечу, девочка уже крепко спала.

Минелла помолилась, закрыла глаза и тоже уснула.


Получасом позже граф открыл дверь своей спальни, которая была соединена с будуаром, в свою очередь, смежным с комнатой, отведенной Минелле.

Граф быстро прошел через будуар к двери, ведущей в спальню Минеллы.

Минелла понятия не имела о ее существовании, поскольку дверь была замаскирована высоким зеркалом.

Граф бесшумно отворил дверь, и очень удивился, увидев, что комната погружена в темноту.

Ему казалось, что, прощаясь с Минеллой у лестницы, он выразился достаточно ясно.

Граф вернулся в будуар, взял с каминной полки свечу и, держа ее в руке, снова вошел в спальню.

Подходя к кровати, он улыбнулся, подумав, что Минелла непредсказуема во всем, что она говорит и делает.

Граф привык, что любая женщина, которую он осчастливливал своим вниманием, ждет его с нетерпением.

Обычно она сидела в кровати, прикрыв наготу полупрозрачным шифоном, и в глазах ее было призывное выражение.

Только иногда он заставал свою избранницу за чтением, и она делала вид, что удивлена его приходом.

Но это была столь очевидная хитрость, что она не обманула бы даже юношу, не говоря уже о зрелом мужчине, искушенном в делах подобного рода.

Но сегодня граф впервые обнаружил комнату погруженной в темноту, и подойдя к кровати, увидел, что Минелла спит — а если притворяется, что спит, то весьма убедительно.

Ее ресницы были очень длинными, а белокурые волосы пышным водопадом рассыпались по плечам.

Потом, не сразу поверив, что глаза не обманывают его, граф увидел, что она не одна.

Рядом с ней лежала трехлетняя девочка, тоже светловолосая, и тоже крепко спала.

Подняв свечу повыше, граф осмотрел их обеих, потом вновь перевел взгляд на Минеллу.

Он подумал, что она юна и невинна, но все же никак не мог поверить, что это не тонко разыгранный спектакль.

Накануне вечером он решил, что она самая лучшая актриса, которую он когда-либо видел, играющая роль юной девушки, впервые принимающей участие в такой вечеринке.

Сегодня он весь день внимательно присматривался к ней и не заметил ни одной фальшивой ноты в ее поведении.

И сейчас он спросил себя, действительно ли она спит, или это хитроумная попытка заинтриговать его еще больше?

Но, понаблюдав за ней несколько минут, граф не мог не признать, что ни одна актриса не смогла бы так правдоподобно изобразить размеренное дыхание спящего человека и длинные пальцы, сжимающие во сне кружевной платок, за это время наверняка бы пошевелились или хотя бы напряглись.

На губах графа появилась улыбка, но в этой улыбке не было ни насмешки, ни недовольства.

Потом, так же тихо, как он вошел сюда, граф вернулся в будуар и осторожно закрыл за собой потайную дверь.


Минелла проснулась оттого, что Эльспет спросила:

— Где мама?

— Если мы позвоним в звонок, мама придет, — ответила Минелла. — Но только если еще не слишком рано.

Она выбралась из постели, раздвинула шторы и посмотрела на часы, стоящие на каминной полке.

Была половина восьмого. Они с Эльспет проспали ровно столько, сколько необходимо.

— Я потеряла мой платочек, — пожаловалась Эльспет и зарылась в постель в поисках вчерашней игрушки. Минелла позвонила в звонок.

Роза, едва войдя, рассыпалась в извинениях, но Минелла не стала их слушать.

— Я только надеюсь, что вы спали так же крепко, как и мы! — сказала она.

— Как бревно, мисс, ей-богу! И все благодаря вам, мисс. Какая вы добрая!

Она отвела Эльспет в свою комнату и вернулась, чтобы помочь Минелле закончить одеваться.

Минелла надела амазонку, тщательно заколола прическу и спустилась вниз на три или четыре минуты раньше графа.

— Сегодня я первая! — воскликнула она, увидев его.

— Надеюсь, вы крепко спали, — сказал граф.

— Как выразилась Роза, когда я спросила ее о том же, «как бревно»!

В глазах графа мелькнуло странное выражение, но Минелла не обратила на это внимания. Ее занимала сейчас одна мысль; как бы поскорее добраться до лошадей.

Когда, закончив завтракать, они пошли к двери, граф вдруг сказал:

— Когда Мы вернемся, я хочу поговорить с вами с глазу на глаз.

— Конечно, — кивнула Минелла. — А где?

— В моем кабинете. — ответил граф. — Лакей проводит вас туда.

Минелла на секунду задумалась, что такого важного он хочет ей сказать, но снаружи ее ждал Сарацин, и она выбросила это из головы.

Через два часа, снимая у себя в спальне амазонку, Минелла вновь вернулась к этим мыслям и подумала, не сократил ли граф преднамеренно их поездку, чтобы успеть поговорить с ней, пока остальные гости еще не вставали.

Она позвонила, и когда Роза пришла, спросила, поздно ли разошлись ее подруги. Оказалось, что, как и вчера, все легли спать не раньше трех.

— За завтраком никого не будет, сами увидите, мисс, — сказала Роза. — Я всегда говорю — пропуская утро, пропускаешь лучшую часть дня.

— Вполне согласна, — кивнула Минелла. — А это утро было для меня особенно замечательным, потому что я скакала на самой великолепной лошади из всех, на которых я ездила за всю мою жизнь.

«И вряд ли когда-нибудь поеду еще», — добавила она про себя.

На это раз Минелла надела голубое платье, которое изумительно гармонировало с ее белой кожей и светлыми волосами.

Минелла так торопилась, что даже не потрудилась посмотреть на себя в зеркало.

Роза вынула из ее прически лишние шпильки, и Минелла поспешила в холл, где ее уже ждал лакей.

— Не соблаговолите ли вы последовать за мной, мисс? — почтительно предложил он и повел ее в ту часть замка, где она еще не бывала.

В конце длинного коридора лакей открыл дверь, и Минелла увидела графа, ожидающего ее в очень удобном и в то же время внушительном кабинете.

На стенах висели картины Вуттона и Стаббса, изображающие лошадей. Диван у камина и стулья были обиты красной кожей.

Но Минелла смотрела только на графа. Он тоже переоделся, и она подумала, что в костюме для верховой езды он ей нравится больше.

— Вы на удивление быстры, Минелла, — сказал он. — Обычно женщин приходится ждать часами, но, видимо, работа на сцене требует умения переодеваться в мгновение ока.

Минелла улыбнулась ему, но ничего не ответила.

Она просто подошла к мраморной каминной полке и протянула руки к огню.

Несколько мгновений граф наблюдал за ней, а потом произнес:

— Присядьте, Минелла. Я хочу сказать вам кое-что важное.

Она повиновалась и вопросительно посмотрела на него, не понимая, почему тон его неожиданно стал таким серьезным.

Граф встал спиной к камину и продолжал:

— То, о чем я собираюсь поведать вам, — моя тайна, и я вынужден просить, чтобы вы дали слово никому ее не рассказывать.

— Да, конечно, я обещаю, — сказала Минелла.

— И вы клянетесь в этом всем, что для вас свято? Я полагаю, вы молитесь Богу?

— Разумеется, каждый вечер и каждое утро. Граф улыбнулся, словно ждал именно этих слов. Потом он заговорил, и Минелла впервые услышала в его голосе искреннее волнение:

— Около двух лет назад я женился.

Минелла посмотрела на него в изумлении. Конни никогда не говорила, что у графа есть жена.

— Так получилось, — продолжал граф, — что моя жена очень похожа на вас.

— Похожа на меня?

— У нее такие же волосы, такой же цвет глаз, хотя — не подумайте, что я хочу вам польстить — вы гораздо красивее.

— Спасибо, — спокойно сказала Минелла.

— Это был поспешный брак, — продолжал граф, — и, оглядываясь назад, я понимаю, что на меня оказали давление — причем не только моя мать, которая мечтала, чтобы я поскорее женился, но и отец моей жены, посол в отставке.

Повисло молчание. Потом граф произнес медленно, словно видел какую-то картину перед своими глазами:

— Это случилось на юге Франции. Там живет моя мать, на вилле около Ниццы, потому что английский климат ей вреден, и у отца моей жены тоже вилла недалеко. Они очень дружны, и вместе разработали план женить меня на дочери посла, Ольвии.

Голос графа внезапно переменился, и он почти выкрикнул:

— Это была ловушка, и я попался в нее, как зеленый юнец!

— Ловушка? — переспросила Минелла. — Но как же так?

— Я должен был догадаться, — продолжал он, словно не слыша, — когда они использовали любые предлоги, чтобы заставить нас поскорее сыграть свадьбу прямо там, в Ницце, и Ольвия, казалось, ничуть не против того, что на свадьбе не будет ее английских подруг и друзей.

«Быть может, она стеснялась большой церемонии», — подумала про себя Минелла.

Но вслух она ничего не сказала, а в голосе графа послышались резкие, стальные ноты, когда он произнес;

— Через неделю после того, как мы обвенчались, моя жена сказала мне, что она беременна и убежала с итальянцем, которого любила в течение двух лет, и с которым ее отец запретил ей встречаться.

— О нет! — выдохнула Минелла.

— Вы можете представить, что я тогда чувствовал, — горько сказал граф, — но я был твердо намерен скрыть ото всех нанесенное мне оскорбление и тот факт, что меня поймали с помощью одной из самых избитых уловок!

Минелла не понимала, что это значит. В то же время она отчаянно жалела графа, зная, как больно этот поступок жены задел его гордость.

— Что же вы сделали? — тихо спросила она.

— Я вернулся в Англию и решил, что никто не должен жалеть меня, никто не должен смеяться надо мной у меня за спиной, — ответил он и с насмешкой добавил:

— Никто не осмелился бы делать это в лицо.

— Разумеется, но ведь никто не знал, что вы женаты?

— Все об этом знали! — с досадой сказал граф, как будто это был глупый вопрос. — О нашей свадьбе было объявлено не только во всех английских газетах, но и во всех французских! Когда я вернулся, меня ждали груды поздравительных писем.

— Представляю, как все это было ужасно для вас! — с сочувствием сказала Минелла.

— То, о чем я вам только что говорил, — произнес граф, — известно только моей матери и отцу моей жены.

— Я… Я не понимаю.

— Своим знакомым я сказал, — продолжал граф, — что моей жене пришлось остаться во Франции с отцом, у которого расшатано здоровье. Всякий раз, когда я уезжаю отсюда или из моего дома в Лондоне, я говорю, что еду ее навестить и жду, что она вернется в Англию, как только ее отец или поправится, или умрет.

— И они верят вам?

Губы графа искривились в циничной усмешке.

— Не у многих людей достанет отваги назвать меня лгуном!

— Но где же теперь ваша жена?

— Со своим любовником в Италии, — ответил граф. — Недавно я получил от нее письмо с просьбой дать ей развод.

Минелла непонимающе взглянула на него.

— И вы отказали ей?

— Конечно! Почему я должен стать жертвой скандала? Почему я должен позволить не только моим друзьям и врагам — а у меня множество и тех, и других, — но также любому горожанину, покупающему газеты, узнавать о моих личных делах?

— Я понимаю, что для вас это было бы оскорбительно, — сказала Минелла, — но это подразумевает, что вы не можете жениться снова, и вырастить сына, который унаследует этот замечательный замок.