Это была книга о любви.

* * *

— Сайрус на некоторое время уезжает.

Я старалась скрыть бурлящее во мне возбуждение, но Макс тут же вскинул голову:

— Куда же он отправляется?

— Поедет за какими-то подержанными машинами, — с деланым безразличием отозвалась я.

— Тогда это ненадолго. Ну-ка, расстели вот это, — Макс кивнул на рулон черного как ночь шелка, который нам предстояло превратить в официальный двубортный пиджак.

Я отмотала пару метров ткани и разложила на столе.

— Несколько дней можно будет ходить по дому спокойно, не на цыпочках. Это здорово.

— Ты ему не рассказала про нас?

Я покосилась на Макса и наткнулась на все понимающий взгляд.

— Нет, — неохотно ответила я. — Конечно, не сказала. Он не должен знать.

Макс открыл рот, снова закрыл, поднялся со вздохом и, упершись кулаками в поясницу, распрямил широкие плечи.

— Рэйчел, Рэйчел, — пробормотал он. — И когда ты покончишь с этим?

Он не пиджак имел в виду.

За ту неделю, что я проработала у Макса, он ни разу не поинтересовался подробностями моей семейной жизни, ни разу не заговорил о требовании, которое Сайрус выдвинул почти сразу вслед за моим «Да». А между тем мы оба только об этом и думали, но оба предпочитали молчать. Из-за этого наши с Максом теперешние отношения были милыми, но и только. А ведь когда я была девчонкой, нас соединяли глубокие, живые связи. Я не прикидывалась, что все у нас с Сайрусом прекрасно, но за все прожитые с ним годы ни одной живой душе ни словом не обмолвилась о том, каково это — быть его женой. Я глубоко зарыла свои секреты и не собиралась выволакивать их на свет божий.

Вопрос Макса всколыхнул тысячу воспоминаний. Волна опасных эмоций вскипела и захватила меня врасплох. «И когда ты покончишь с этим?» В первый раз Макс произнес нечто подобное в день моей свадьбы.

Мне было восемнадцать, когда я влюбилась в Сайруса. В девятнадцать я вышла за него замуж. Все было проделано быстро. Злые языки шептались о женитьбе «по залету». Хотя доказательств тому не было — спустя пару недель после клятвы перед алтарем у меня случился выкидыш. Иногда я задумываюсь: как бы сложилась жизнь, если бы этого безымянного ребенка вообще не было? Вышла бы я замуж за Сайруса? Или послушалась Макса и удрала без оглядки?

Макс и Елена до последнего отговаривали меня от этой свадьбы. Макс поначалу даже отказался вести меня к алтарю. Говорил, что этой чести достоин только мой настоящий отец. Но папа ненавидел Сайруса, и чувство это было более чем взаимным. Рядом со мной было место только для одного из них — либо для отца, либо для моей единственной любви. Я сделала выбор и была готова идти за Сайрусом хоть на край света. Макс в конце концов сдался, но, стоя у входа в церковь и глядя, как одна за другой скрываются в дверях подружки невесты, предпринял отчаянную попытку убедить меня в том, что я совершаю страшную ошибку.

— Он обожает командовать. И женится только для этого, — напряженным шепотом проговорил Макс.

— Ничего подобного. — Я погладила Макса по руке. Мы с ним стояли, склонившись друг к другу, словно обменивались последними ласковыми словами и напутствиями. — Он женится, чтобы оберегать меня.

— Он тобой манипулирует.

— Он хочет, чтобы мне было хорошо.

— Он опасный человек!

Я хихикнула. Сайрус опасный? Нет, он потрясающий, и страстный, и восхитительно шальной. В нем крылось нечто тревожное, необузданное, но мне это нравилось. Он пьянил меня.

Макс как будто прочитал мои мысли, стиснул мне руку:

— Рэйчел, голубушка, я ему не верю!

— А я ему свою жизнь доверяю! — выпалила я и тут же усомнилась: а так ли это? Меня тянуло к Сайрусу, мы любили друг друга (разве наш будущий ребенок не доказательство тому?), но лишь одному человеку я без оглядки доверила свою жизнь, и сейчас он стоял рядом со мной.

Я украдкой глянула на Макса. Он смотрел на меня в упор с выражением такой боли и отчаяния, что я не на шутку струсила: вот сейчас возьмет да выволочет меня из церкви, подальше от того, за кого я собралась замуж… Но Макс вдруг наклонился ко мне и прошептал:

— Просто скажи, когда станет невмоготу.

О чем это он? Но раздумывать было некогда. Двери церкви распахнулись, и мы с Максом медленно двинулись по проходу между рядами.

Казалось, мы никогда не дойдем. Чем ближе я подходила к Сайрусу, тем дальше отодвигалась моя прежняя жизнь. Я не то чтобы жалела о своем решении, нет! Но я пренебрегла советами Макса и Елены — и папиными тоже. Они хором отговаривали меня, они сомневались в Сайрусе Прайсе. Что, если они правы? Что, если вместо супружеского счастья меня ждет горький конец? День, когда станет невмоготу?

Нет, не может быть. Они все ошибаются. Я не заслужила такого счастья, как Сайрус, он слишком хорош для девушки из семьи простого рабочего. Из неблагополучной семьи. Но вот он — стоит у алтаря и смотрит на меня с кривоватой, красноречивой ухмылкой. Я покраснела. Огонь в глазах, светлые, чуть взъерошенные волосы, мощный подбородок… Такой красивый, аж дух захватывает. И — мой!

К тому времени, как мы с Максом дошли до конца прохода, я едва не приплясывала от нетерпения. Сбывалась моя сказка — я выходила замуж за Сайруса. Мой жених протянул ко мне руку, и слова Макса вылетели из головы. А Макс, не отпуская меня, наклонился к Сайрусу и приобнял одной рукой. Мы стояли втроем, тесной группкой, слыша только свое собственное дыхание. Такое трогательное для всех собравшихся зрелище.

Но не для меня. Макс сверлил взглядом Сайруса, Сайрус отвечал тем же. Потом мой седой заступник одарил моего будущего мужа ледяной улыбкой и прошептал:

— Я с тебя глаз не спущу.

Над нами нависла мертвая тишина — на долю секунды, короче промежутка между двумя ударами сердца. И в этом затишье в глазах Сайруса искрой мелькнуло нечто похожее на страх. Я еще подумала: «Как мальчишка, которого застукали за каким-то запретным занятием». И так же стремительно это выражение погасло. Сайрус облизал губы, словно хотел сплюнуть Максу под ноги, потом повернулся ко мне, улыбнулся — ослепительно, сводя с ума, — и потянул к себе. Я отпустила руку Макса, и судьба моя была решена.

Что было в церкви дальше — не помню. Все в сплошном тумане. Но того, что сказал Сайрус, как только мы выскочили из задних дверей на улицу, мне не забыть никогда. Рис в волосах, шлейф расшитого вручную платья перекинут через руку, чтобы сбежать по ступенькам прямо в новую жизнь… И музыка, и слезы, и клятвы, которыми мы обменялись… Я и думать забыла про то, что сказал Макс. Но Сайрус все помнил. Не успела моя нога коснуться первой ступени, как Сайрус наклонился ко мне и злобно прошипел на ухо:

— Чтобы ты не смела общаться с этим человеком! Никогда.

Никогда. Слово как ножом разделило то, что было, и то, что будет. И разлучило меня с тем, кого я любила как отца. Сайрус уже запретил мне встречаться с папой. Теперь это?

Поначалу я еще надеялась, что Сайрус успокоится, отойдет. И однажды поймет, что погорячился, что Макс с Еленой мне как родные. Но Сайрус от своего не отступал. Даже когда я потеряла ребенка и рыдала дни напролет, он не отпустил меня к ним. А ведь я считала их своей семьей.

И я его обманула. Взяла и тайком наведалась к ним. Когда Сайрус узнал, он меня ударил.

В первый раз. Сердце в груди заныло и перевернулось, но было понятно, почему он так поступил. Я же ослушалась его, верно? Сделала именно то, что он запретил делать.

Это была пощечина. Ерунда, в сущности.

Быть может, Макс думал, что я тогда же и уйду. Думал, что мне уже невмоготу, что я уже сыта по горло. Но мне и раньше доводилось сносить оскорбления. Макс недооценил мое умение утирать слезы и жить дальше.

И вот десять лет спустя я услышала от названого отца те же слова, и в душе всколыхнулось что-то неуправляемое. Я и не знала, что способна так остро чувствовать. Склонившись над столом, я всхлипнула.

— Я вижу его насквозь, — тихо сказал Макс. — И что он творит, вижу. Разве это жизнь для тебя? Почему ты терпишь?

Я затрясла головой:

— У меня дочь. Ей нужен отец.

— Но не такой. — Макс, обойдя стол, легко прикоснулся к моему плечу, но я сжалась, и он понял, что я не отзовусь на его ласку. — Он по-прежнему тебя бьет?

— Не очень, — ответила я. — Не часто.

— Ах, Рэйчел, рукоприкладство — это рукоприкладство, а домашнее насилие — это…

— Я не жертва домашнего насилия! — вспылила я. — Не делай из меня тряпку!

— Ты не тряпка. Ты сильная. Но у меня сердце кровью обливается, когда ты вот такая. А как подумаю, что он смеет поднимать на тебя руку…

Весь мой запал разом пропал.

— Понимаешь, просто он любит, чтобы все было по его воле. А если что не так — выходит из себя. Ничего, я умею с ним обходиться. И потом, что, по-твоему, я должна сделать? Уйти?

— Вот именно.

Я покачала головой:

— А куда я пойду? Что буду делать? Со своим школьным образованием и без хоть какой-то специальности? Кроме как в этом городе, я никого и ничего не знаю. Никуда я не поеду. Не могу.

— Но ты могла бы…

У нас за спиной звонко шлепнулся на пол рюкзак Лили. Макс с такой поспешностью оборвал себя, что невысказанные слова буквально застряли у него в горле. Мы разом обернулись. Совсем потеряли счет времени. Что она успела услышать? Даже если не весь разговор, то уж наверняка вполне достаточно.

— Лил, милая. — Я растерянно шагнула к ней. — И давно ты тут стоишь?

Лили с потрясенным лицом, сжав губы, отступила назад, наткнулась на дверной косяк.

— Послушай меня, Лили. Этот разговор не предназначался для твоих ушей. Ты еще многого не понимаешь, но поверь мне…

— Поверить тебе? — Лили смотрела на меня округлившимися глазами. — Поверить тебе? Ты врунья!

Лили развернулась и выскочила из ателье, хлопнув металлической дверью.

Глава 6

Митч

24 декабря, 10 часов утра

В большом зале, теплом и светлом, оживленный гул. В углу работает телевизор; повсюду группки людей — за столиками, в уютных уголках. Митч мельком оглядывает шашечный стол, ненадолго задерживает взгляд на вольере, занимающей всю южную стену. Славные пичужки. Ишь как заливаются. Но Митчу больше нравится разглядывать местных обитателей.

Троих пришли навестить родственники. Один старик (тот, что ближе всего к Митчу) с улыбкой разворачивает рождественский подарок — страшненькую глиняную вазочку, из тех, что дороже алмазов и жемчуга. Девочка, смастерившая это произведение искусства, расписывает деду достоинства своего творения. Тот нахваливает подарок и уверяет, что именно это ему и нужно. Девчушка радостно бросается ему на шею, Митч слышит ее громкий шепот: «Я тебя люблю!»

Митча словно иглой пронзает. Когда в последний раз он сам произносил эти отчаянные слова? А когда слышал их? Не вспомнить.

— Я захватил шахматы, на случай, если будет желание сыграть.

Митч оборачивается — рядом стоит хорошо одетый пожилой господин. Митч в замешательстве морщит лоб, но прежде чем успевает сообразить, как бы повежливее задать вопрос, старик улыбается.

— Купер, — говорит он. — Мы собирались поиграть в шахматы.

— Я не умею играть в шахматы. — Митч украдкой поглядывает на коробку с замысловатыми, вырезанными из камня фигурами. Он почему-то знает, что вот это — пешки и кони, а это — ладьи и король с королевой. Но что с ними делать, понятия не имеет.

— Хорошо, что я и шашки захватил. — Купер вынимает из-за спины руку, а в ней — вторая клетчатая коробка. С красными и белами кружочками.

— По-моему, я и в шашки не умею играть.

— Ну, это просто. Я вас в пять минут научу. Еще обыгрывать меня будете.

Старик ведет Митча к небольшому столику в простенке между высокими — от пола до потолка — окнами. День серенький и тихий, все звуки скрадывает снегопад. Красивое зрелище, но Митчу с первого взгляда ясно: еще пара часов, и дороги превратятся в сплошной кошмар. Снегоуборщикам просто не поспеть за таким снегом.

— Я работал на снегоуборщике, — говорит Митч, глядя в окно.

— У тебя был грузовик с ножом-отвалом, — поправляет Купер. Он раскладывает на столе клетчатую доску и принимается расставлять перед собой красные фишки на черные квадраты. — Зимой ты нож прицеплял, а летом снимал. Ты так подхалтуривал.

— Подхалтуривал?

— Ну да, чтобы немного заработать. Стройки же зимой почти замирают.

Стройки. Митч смотрит на свои руки, на душе теплеет, — да, он был мастером своего дела, это точно. Уголок рта подергивается: припомнилось, каково это — перепрыгивать с одной кровельной балки на другую. Равновесие он умел держать будь здоров. Запросто мог, скользя по узким лесам в одну доску, обойти вокруг недостроенного здания и ни разу ни за что не ухватиться руками. Рассказать, что ли, об этом Куперу? Но тот опережает его.