Она же, явно забыв обо мне, поднимается из кресла и, обращаясь к генералу с подсолнухами, которого трудно не заметить, восклицает:

– «Ах! Мы верны, пока мы любим, вы же требуете от женщины верности без любви и чтобы она отдавалась, не получая наслаждения, – так кто здесь жесток, женщина или мужчина?»

Генерал смотрит восторженно, он готов принять от нее и неверность, и необузданность в наслаждениях, и нежность… к подсолнухам.

– «Да, я жестока! И разве я не имею права быть такой?»

О, как это сказано! Генеральские глаза уже желтей букета, который он сжимает, – он согласен терпеть Леночкино жестокое обращение. Он предвкушает истерики, капризы, расточительность, измены. Иного и не ждет. «Но какая женщина!» – вопят полузадушенные подсолнухи. Вот именно. Никто и не спорит.

Леночка тоже предвкушает – блестящую партию. Дела у нее в последнее время неважнецкие: шубка потерлась, духи – из местного парфюмерного магазина, и не поймешь, то ли для атаки они, то ли для самозащиты. Фамильные серьги в ломбарде, и дырочки в мочках ушей прикрыты клипсами с длинными висюльками – модная дешевка.

Сохранилось лишь экстравагантное кольцо из якобы палестинских раскопок начала века: небольшая золотая монетка, припаянная к золотому же ободку. И на днях Леночка осведомлялась у меня, на сколько такое колечко может потянуть у антикваров? В самом крайнем случае – у зубных протезистов?

Специфическая нищета актерская замаячила.

А все почему? Леночка непостоянна в своем таланте. Нынче ей скучненько, весна ее, тридцатидвухлетнюю, обижает, и одна надежда – на блестящую партию.

Однако все точки должны быть расставлены, все пункты оговорены и как можно скорее. Поэтому Леночка виртуозно сокращает наш с ней диалог (чем ставит меня в идиотское положение) и, опять-таки обращаясь к летуну-генералу, выхватывает из пьесы тот кусок, который ее устраивает, и продолжает:

– «Мужчина – вожделеющий, женщина – вожделенная: вот и всё! Но решающее преимущество женщины: природа предала ей мужчину через его страсть, и женщина, которая не умеет сделать из него своего подданного, своего раба, даже свою игрушку и затем изменять ему, – такая женщина неумна»[1].

Генерал в упоении, он обожает умных женщин, он согласен, согласен со всеми пунктами договора. Козырек фуражки опускается в коротком военном поклоне, вероятно, и каблуки щелкают. А глаза вопрошают: «Ну что? Что, восхитительная? Да?..»

Легкий – победный и обещающий – кивок со сцены, подкрашенная бровь поднята, шубка ползет шлейфом, она возвращается в кресло. И вот – она укутана в меха, из-под шубки – остроносая лаковая туфелька выглядывает. И кто теперь знает, насколько она красива, эта дама в кресле, – лицо наполовину утонуло в темном пушистом мехе.

Вынужденный антракт.

* * *

Вынужденный антракт.

Я раскланиваюсь перед публикой, делая вид, что все в порядке. Леночка победно улыбается.

Сцена сокращена до безобразия, недоиграна, скомкана. Угроблена вконец. Все потому, что Леночка склонна смешивать жизненные реалии и сценические. Кто бы и счел это за творческий поиск, только не наш режиссер. За колонной он, разъяренный очередной Леночкиной выходкой, топчет и пинает панаму, которую сорвал с головы костюмерши, себе на беду оказавшейся поблизости, стучит кулаком в ладонь, плюется и шипит в Леночкин адрес нецензурное:

– Сука! Сука! В который раз уже! Ведь клялась! Клялась! В ногах валялась! Бл..! В койку залезла, бл..! Вот тебе роль, играй!!! Ваяй! Так нет же! Опять кобеля высмотрела, сука-а!!! Путана подзаборная! Мессалина! В массовку пойдешь, бл..! В костюмерши! В уборщицы! Вообще из театра вон! В миру растопыривайся, дрянь такая! Актриса, твою-у ма-ать!!! Иметь таких актрис не переиметь в любой общаге! Яду мне! «Столичной» стакан! Как нету? А что есть? Чача? Уроды! Отравители! И давайте, давайте вторую сцену сейчас же, пес с вами со всеми!

Вторая сцена? Ах он, бедняга! Он из-за своей колонны не видит того, что вижу я, а именно: Леночка любезничает с генералом. Уж и букет принят благосклонно, и лепестки подсолнухов ласкают нежный подбородок.

Вторая сцена? Вот она – на каменных ступеньках, ведущих к бельведеру, где разыгрывалась сцена первая.

Генерал снимает фуражку и, чуть покачнувшись, целует руку чаровнице. Та смеется мелодично, на миг кладет ладонь на роскошный, шитый золотом, генеральский погон:

– Вы пьяны?

– Не столь вином, сколь вами, – выдает он затасканный, но ожидаемый комплимент.

– Взволнованы?

– Как перед первым полетом!

– Какой же нынче полет?

– Первый и последний!

– Вы так неопытны?! Не ожидала. Не разочароваться бы…

– Смеетесь?

– Размышляю. Что же мне с вами делать?

– Не сомневайтесь. Я готов… Все, что пожелаете…

– Желаю комплиментов. Для начала. Вы умеете?

Комплименты! Кто-то из великих умов, помнится, рекомендовал всегда говорить женщине, что она не такая, как другие, если хочешь получить от нее то же, что и от других. Что-то в этом роде. А что же наш генерал?

– Я не видывал глаз прекраснее ваших! В них можно утонуть!

– Ну-ну!..

– А носик…

– На нем можно повеситься? – куражится Леночка.

– Смеетесь? Смейтесь, смейтесь! Мне нравится ваш смех. Он как бархат, прямо шелковый!

– Хм, не шедевр… Попробуйте еще!

– Вам очень идет эта прическа! Вам пойдет любая прическа!

– Еще бы! Совершенно не представляю себя лысой!

– Я тоже! Я был сражен, едва увидев вас! Что за тайна в вас сокрыта?

– Я просто обязана вам сознаться, что похожа на далекую, одинокую звезду… Далекие звезды всегда таинственны, не правда ли?

– Лечу к звезде!

– Тогда не будет тайны!

– Ну уж… Не поверю!

– Зачем же тогда лететь, если не раскрывать тайн?

– Погрузиться в таинственное! Вы так играли! Никогда не видел ничего более… более гипнотического. Звезда Венера… Облака-туманы… Вулканическое кипение страсти… Я ваш пленник. Хочу стать вашей тайной.

– Первой и последней?

– Если не первой, – слегка смущается генерал, – то хотя бы последней.

– А вам палец в рот не клади!

– Ну отчего же! Буду счастлив! Ваш пальчик… Позвольте… И второй, и третий, и мизинчик…

– Что же вы? У меня и на другой руке пальчики есть.

– Вам машут. Пора на сцену?

Генерал обижен и разочарован.

– Не убивайтесь вы так! Надоел мне этот спектакль! Буду играть для вас одного и только то, что захочу. Вы не против?

– Я – против?!! Я здесь для того, чтобы вас похитить.

– Так похищайте без лишних слов!

– За вами, кажется, погоня?

– О, господи, бежим! – смеется Леночка.

Генералу тоже весело. Леночка хватает его за руку, прижимает к груди подсолнухи и летит по лестнице. Шубка тяжело парусит у нее за спиной.

Скандал!

Наш режиссер, грохнув о камни стакан с недопитой чачей, неловко топочет на коротких ножках вслед по лестнице, потрясая кулаками:

– Куда, подлая баба! Куда?! А спектакль?!

А спектакль без Леночки – никуда, как и несколько прочих спектаклей. Всех дублерш она заблаговременно выжила, причем в рекордные сроки. Потому представление безнадежно сорвано, и сезон, выходит, тоже. Дай-то бог, будет теплиться за счет любительниц из местной самодеятельности. Однако любительницы из местных Леночку никак не заменят. Все бы ничего, хорошие, старательные девочки, но темперамента недоберут. Скучны, как макароны в забегаловке. А потому – никаких сплетен и скандалов, одна макаронная добропорядочность.

Режиссер прекрасно все это понимает, он в неистовстве:

– Змея! Гадина! Я, по-твоему, должен играть за тебя?! А-а-а! Гримируйте! Гримируйте! Если больше некому, сам изображу! «Значит, вы в самом деле влюблены в меня?! Страдаете?! Вы в самом деле хотите жениться на мне?! Откуда это вы вдруг столько храбрости набрались?! Да, храбрости – жениться вообще и в особенности на мне?!»[2] Дрянь, дрянь, дрянь!!!

«И покарал его Господь, и отдал в руки женщины»[3].

Роль Ванды фон Дунаевой в исполнительской трактовке нашего режиссера чрезвычайно комична. Вполне возможно, публика будет в восторге. Но я на такой позор не подписывался и уступаю свою роль Северина (мою вторую роль в этом спектакле), уступаю хоть кому, ну, к примеру, молоденькому осветителю, который, бедолага, давно втайне жаждет актерских лавров.

Я тихонько спускаюсь с другой стороны бельведера. Там переулок, всегда пустынный, и можно уйти незамеченным. Вот так, шаг за шагом, – главное, не обращать на себя внимания.

Главное, не обращать на себя внимания, и тогда появляется возможность увидеть массу интересного. Например, как прекрасный принц на белом коне мчит вдаль обретенную принцессу.

Как лётный генерал на мощном белом довоенном авто увозит за семь холмов красотку актрису.

* * *

Упругие мягкие кресла, свист ветра за стеклом, ровное гудение мотора. Цветы, не перенеся бешеной скорости, валяются в обмороке на заднем сиденье, шубка спустилась с лилейных плеч. Пустое ночное шоссе ложится под колеса, а далеко внизу по темной воде моря бродит пологая сонная волна.

– Я вас не знаю, – прервала долгое молчание Елена. – Вы бы рассказали, кто вы есть, соблазнитель.

– Ничего особенного. Сорок лет, разведен, бездетен. Ммм… Что еще? Машина – «Мерседес Бенц» середины тридцатых. Трофейная, перекупленная. Штурмовик, а не автомобиль!

– Автомобиль. А по имени вас как? «Сорокалетразведенбездетен»?

– Простите, Леночка. По имени Федор, по фамилии Дунаев. Как видите, ничего особенного.

– Дунаев?! Ничего особенного?! Дунаев!!! – задыхается Леночка. Задыхается от восторга и предвкушения.

– Леночка, – удивлен генерал, – я не думал, что столь известен. Я, скорее, отчасти засекречен… Откуда вы…

– Дунаев! Вот это да! Слушайте, слушайте, это – судьба! Ну конечно, мне необходимо было сбежать с этих грязных подмостков, чтобы очутиться… Ах, как все повернулось! Слушайте – как вас? – Федор, слушайте, вы должны называть меня Вандой.

– Я… Пожалуйста. Как вам больше нравится. Хотя Леночка, по-моему, тоже очень красиво. Но – пусть Ванда.

– А я буду вас называть Северином. Вам нравится?

– Я, Леночка, то есть Ванда, для любимой готов на все. И на Северина, и на Феофилакта, и Федором пожизненно остаться… На что угодно согласен. Я, как только вас увидел, понял – все! Вот это женщина! Мы созданы друг для друга! Хочу вами обладать вечно.

– «Значит, вы в самом деле влюблены в меня? Страдаете?»

Ах, эта Леночкина роль! Ах, виртуозка Леночка! С какой легкостью обращает она генерала в своего партнера по подмосткам. Он уж и слова говорит – прямо из «пиэсы», как у нас здесь произносят.

– «Я сделаю все, что вы хотите, только бы не потерять вас!» – восклицает генерал. Обычное дело.

Кто из нас не произносил этой фразы в первом припадке влюбленности? Кто из нас потом не оправдывался, уверяя, что имел в виду вовсе не… Не то, что от него попросили, а нечто такое, простенькое и со вкусом, способное подвигнуть на первое интимное сближение. Не луну с неба, а целлофановый букет гвоздик и набор птифуров. Не ванну, наполненную шампанским, а бутылку «Советского», ну две, ну три, на худой конец. Не бриллиантовое колье, а нитку горного хрусталя.

Реалии! Реалии! Они далеки от брутального веселья языческих богов. Пошлость одна! Кто этого не знает? Поэтому без опаски можно говорить: «Я сделаю все, что вы хотите, только бы не потерять вас!» – а потом оправдываться или делать вид, что не совсем поняли просьбу, не так буквально истолковали кровожадность вашей феи, принцессы, волшебницы, богини.

Но оговорюсь: богини богиням, конечно, рознь.

– «Итак, вы готовы обладать мной, чего бы это вам ни стоило?» – вкрадчиво воркует Леночка-Ванда. Она опасна, и только безмозглый от влюбленности не заметит этого.

– «Да! Чего бы это ни стоило!»

Мчится белое авто, чуть приседает на виражах. Генерал уверенно и небрежно держит руль, а скорость – почти как у истребителя. Полет меж небом и морем. И небо, и море черны и в звездах.

– «Что же мне с вами делать?» – задумывается Леночка. И впрямь, не повторять же пьесу один к одному.

– «Что хотите. Что доставило бы вам удовольствие».

Вот оно! Каков соблазн! Леночка смеется. Смех ее – непроглядная ночь. Она – Венера, она – Ванда, а потому могла бы и вспомнить, пустоголовая кукла, что некоторые просьбы, приказы, пожелания, бывает, выполняются.

– Так ты действительно готов все для меня сделать?

– О, да, все, что ты попросишь.

Леночка смеется. Смех ее – непроглядная ночь.