Дмитрий Вересов - Сны женщины

– Глядите-ка, Зоя Ивановна, у Евочки Богородской какое грустное личико! Говорят, она в ссоре со своим интересом.

– Николай Ильич! С каким из интересов?! У Евочки интересов – что карт в пасьянсной колоде! Знай раскладывай, тащи любую. Говорят, она так свои интересы и выбирает. С бубновым королем поссорилась, отставку дала, так другой уж приголублен, пиковый или червовый. А не король, так туз. Как вы наивны, Николай Ильич! В вашем-то возрасте…

– Что такое мой возраст, Зоя Ивановна?! Не надо мне ваших шпилек! Я говорю: грустное личико-то почему у нее?

– Ах, господи, Николай Ильич! Вы какую пиэсу смотрите, хоть знаете? Или вам все личики, да ножки, да тальи подавай! В вашем-то возрасте!

– Э-э-э?.. Пиэсу?.. Ей-богу… Какую же?

– Да про Офелию! Она же утопилась, потому и грустная! Какой же ей еще быть, Николай Ильич, старый вы греховодник!

– О, как! Утопилась! Из-за несчастной любови небось? А кто же это с букетом к сцене подступает? Интерес или по роли положено?

Ах, никуда мне не деться от Зои Ивановны и ее приятеля, хотя и обещал я, помнится, что расстаюсь с ними и более не упомяну. Но куда же мне без них, без зрителей, без свидетелей?

Впрочем, есть у меня еще свидетель и, более того, соучастник. Угадайте, кто? Да мой кот, разумеется.

Сейчас он ленив и сыт и, поскольку линяет, специально улегся у меня на коленях, чтобы одарить меня ошметками своей старой шубы. Он урчит, щурится и поигрывает когтями, напрягая лапки, и время от времени, когда я забываю чесать ему шею, недовольно метет песок хвостом.

– Ну что, мерзавец, хорошо мы поработали? – спрашиваю я кота.

– Мрр-мау-у!!! – отвечает он и улыбается во всю пасть.

Конец

Действующие лица:

Юдифь – горожанка осажденной Бетулии.

Манассия – ее муж.

Гедеон – дядя Манассии и один из старейшин Бетулии.

Озия – градоначальник.

Хармий – один из старейшин Бетулии.

Лия – старая служанка Юдифи.

1-й и 2-й городские стражники.

Олоферн – предводитель войска ассирийцев.

Вагой – евнух, советник и управляющий имуществом Олоферна.

1-й и 2-й дозорные ассирийцев.

Голос за сценой читает из Книги Иудифи:

«Сыны Израиля воззвали к Господу Богу своему, потому что они пришли в уныние, так как все враги их окружили их, и им нельзя было бежать от них. Вокруг них стояло все войско ассирийское – пешие, колесницы и конница их – тридцать четыре дня; у всех жителей Бетулии истощились все сосуды с водою, опустели водоемы, и ни в один день они не могли пить воды досыта, потому что давали им пить мерою. И уныли дети их и жены их и юноши, и в изнеможении от жажды падали на улицах города и в проходах ворот, и уже не было в них крепости».

Дом Озии, градоначальника Бетулии. Здесь собрались на совет старейшины – Хармий и Гедеон, дядя Манассии, а также сам Манассия, муж Юдифи. Доносится с улицы «великий плач» горожан. Озия на балконе, его не видно.

Озия (обращаясь к горожанам): Не унывайте, братья! Потерпим еще пять дней, в которые Господь Бог наш обратит милость Свою на нас, ибо Он не оставит нас вконец. Если же они пройдут, и помощь к нам не придет, я сделаю по вашим словам. Теперь, мужи, идите на стены и башни, а жены – по домам.

Озия входит в комнату. Кивает приближенным, разводит руками.

Озия: Они желают сдаться. Они предпочитают стать рабами, истерзанными, ограбленными, но живыми, чем умирать от жажды и голода. Чума на них! Вы сами все слышали.

Гедеон: Чума не задержится, Озия, – скот передох, поить-то нечем. И у кого, скажи, еще остались силы волочь гниющую падаль к ущелью? И с чего это ты взял, герой наш Озия, что Господь смилостивится за пять дней? Искушаешь Господа!

Хармий: Искушаешь.

Гедеон: Еще немного, и кому-нибудь из горожан придет в голову здравая мысль: прийти и убить нас. Тебя. И открыть ворота Бетулии ассириянам.

Хармий: Открыть ворота.

Гедеон: Люди уже не люди, когда все мысли их только о еде и воде. Они пресмыкаются и алчут и не помнят закона.

Хармий: Закона.

Гедеон: Так что там за слова про пять дней? Ответь нам, Озия.

Хармий: Озия.

Гедеон: Быть может, ты сам полезешь на стену с оружием в руках и одолеешь ассирийскую громаду в одиночку?

Хармий: В одиночку?

Гедеон: Я-то, бывает, восхожу ночью на стену. И вижу огни, огни, костры до края земли, слышу барабанный бой, визгливые голоса труб. Плеск воды под горой у нашего источника, который они оскверняют теперь, разоряют без нужды. О-о, у них-то воды в избытке! Яростные крики и хохот иногда доносятся. Их слишком много, Озия. Мы все равно не выдержим осады.

Хармий: Все равно.

Озия: Гедеон, жажда, как я погляжу, не сказалась на твоем красноречии. Но что прикажешь делать, если Иоаким, великий священник, сам сидючи в Иерусалиме, не велит сдаваться? И ты это знаешь. Все мы это знаем. А что до того, чтобы с оружием в руках лезть на стены, так я слишком стар и слаб – с трудом держу посох, и голова моя клонится то и дело.

Хармий (клюет носом): То и дело. Голова.

Озия: Но я не стыжусь своей телесной немощи, потому что соображение пока еще при мне.

Хармий: Потому что.

Гедеон: Ты что-то придумал? Нашел какой-то выход?

Хармий: Какой-то.

Озия: М-да! Гедеон и Манассия! К вам обращусь. Вы сюда не зря званы, уважаемые! И ты, Хармий, послушай, коли еще не спишь! Вы еще не знаете, что сегодня перед рассветом явился посланный от Олоферна.

Гедеон: Что ты сказал?

Озия: Что слышал. Кто-то бродит ночью по стенам и любуется ночными огнями и спит потом, будто праведник, а кто-то занят делами. Так вот. Олоферн, по словам посланного, предлагает нам послабление в обмен на женщину. У него, видишь ты, плоть взыграла, у молодца.

Хармий: Плоть…

Гедеон: О! Вовремя взыграла. Сыщем женщину, да хоть десяток! Сами побегут, дщери Евины. Какая удача, Озия!

Озия: Они-то побегут. Но Олоферн-то требует одну, самую прекрасную. Он хочет Юдифь.

Хармий: Хочет.

Манассия: Юдифь? Мою Юдифь?! Мою?!

Озия: Полагаю, что твою, Манассия. Вряд ли его привлекла косоглазая вдова торговца пряностями, что живет на Ослиной улице. Или та сухая рыба, что замужем за водоношей Михой. Или слабоумная дочь пекаря Симеона. Других Юдифей в Бетулии нет, насколько мне известно. К тому же твоя Юдифь и впрямь редкостная красавица. Такой не сыскать от моря до моря. И все теперь зависит от твоей жены.

Манассия: Но как же так?

Хармий: Так…

Манассия: Отдать жену?! Отдать ассириянину, варвару какому-то, на поруганье? Бесчестье! Горе!.. Но, послушай-ка, Озия. С чего это он взял, варвар этот, что есть такая красавица Юдифь? Во сне она ему, что ли, явилась?

Озия: А я вам говорил, что Ахиор – шпион? Говорил или нет? Тот юноша сладкоречивый, которого связанным нашли у ворот Бетулии? Тот самый Ахиор, что наплел нам с три короба небылиц о своем сочувствии народу Израиля, о готовности принять нашу веру и уж к обрезанию готовился?

Гедеон: И вдруг исчез. Так он – шпион?

Озия: А я вам говорил! Но… это оказалось к лучшему. Прости, Манассия, теперь мы можем купить себе воды.

Хармий: Ух!

Манассия: Воды? За чашку воды моя жена должна отправиться на поруганье, лечь с варваром?

Озия: Ложились и за меньшее.

Хармий (заинтересованно): Э-э? Когда это?

Озия: Гедеон, ты старше Манассии и должен быть мудрее. Скажи племяннику.

Гедеон: Манассия, послушай. Я ли не уважаю твою Юдифь? Да и кто в городе ее не уважает, не восхищается ее красотой? Она мне племянница, как и ты. И Озия ей как отец. И не за чашку воды ты отдаешь ее – за спасение Бетулии. Тут нет бесчестья. Это подвиг, Манассия.

Манассия: Я не желаю таких подвигов. Позор! Позор на мою голову! Да лучше б я умер от солнечного удара три года назад, да лучше б Юдифь не выхаживала меня тогда!

Гедеон: Манассия, что толку убиваться, уж все решено, и ты это сам понимаешь. Но, Озия! Когда это ты был так прост, чтобы обмен совершать баш на баш? Ты что-то придумал, старый хитрец?

Озия (самодовольно): А вы как думали?

Хармий: Как.

Озия: Вот мой замысел: когда Олоферн расслабится, утолившись, тут-то ему и конец. Юдифь должна его убить. А что армия без полководца?

Хармий: Что?

Озия: Правильно, Хармий. Ничто.

Гедеон: Слушай мудрейшего, Манассия.

Озия: Мы ведь не век в осаде просидим. Иди, поговори с Юдифью. Пусть готовится, пусть снимет власяницу, пусть принарядится в льняные одежды, чтоб Олоферна пуще прельстить. Пусть наденет цепочки, браслеты, серьги, умастится елеем и… И что там еще положено делать знатной женщине, чтобы показать себя. А это – тебе в утешение.

Озия протягивает Манассии объемистый сверток.

Манассия (отворачивает угол свертка, вздыхает, смотрит): Пусть будет так.

Идут к выходу. Озия провожает. Остается один Хармий. Озия оборачивается к нему.

Озия: Ты, Хармий, что-то хочешь мне сказать?

Хармий молчит. Озия приближается к нему, наклоняется над сидящим, вглядывается.

Озия (с досадой и в раздражении): Вот те на! Он скончался, негодный! Самое место. И кто здесь есть такой сильный, я вас спрашиваю, кто вынесет это вон?!

Голос за сценой:

«Иудифь сказала им: послушайте меня, и я совершу дело, которое пронесется сынами рода нашего в роды родов. Станьте в эту ночь у ворот, а я выйду с моею служанкою, и в продолжение дней, после которых вы решили отдать город нашим врагам, Господь посетит Израиля моею рукою. Только не расспрашивайте о моем предприятии, потому что я не скажу вам, доколе не совершится то, что я намерена сделать».

Дом Манассии. Юдифь встречает вернувшегося с совета мужа. Тот суетливо откладывает в темный угол принесенный с собой сверток, стараясь, чтобы она не заметила. В продолжение сцены иногда из дверного проема выглядывает Лия, старая служанка Юдифи. Она подслушивает и строит рожи.

Юдифь: Что ваш совет, Манассия? Что путного придумали старейшины? Мы спасемся? Слух прошел, что был посланный от Олоферна? Предлагается мир?

Манассия: Ммм… Слух. Слухи распространяются быстрее заразы. Ну да, был посланный. Тут такое дело… Я расскажу тебе, жена. Тебе нужно это знать. Ты помнишь этого юношу, Ахиора? Того, что мы нашли связанным у стен Бетулии? Того, кого якобы выдали ассирияне, потому как он вел в лагере неподобающие на их взгляд речи о богоизбранности нашего народа, о том, что надо оставить в покое евреев и не воевать с ними, так как это грех против их Бога?

Юдифь: Как же, помню. Он так переживал, этот Ахиор. Его утешили и расхвалили. Угостили. Он, признаюсь теперь, Манассия, смущал меня. Так смотрел! Молитвенно.

Манассия: Молитвенно.

Юдифь: Ну да, мне так показалось. А потом он пропал. Все думали – погиб, упал в ущелье, волки съели.