Луиза Аллен - Соблазненная подлецом

16 марта 1809 года,

острова Силли

Все это, конечно, сон, один из тех, что снятся перед самым пробуждением. Как холодно, сыро… Должно быть, окно каюты ночью распахнулось… До чего же неуютно…

— Гляди-ка, Джек, русалка!

— Да ну, с ногами? Хвоста-то нет. Никогда не мог взять в толк, как переспать с русалкой, когда у нее ног нету?

Если это и сон, то кошмарный… Так, проснуться, но глаз не открывать. Как же холодно и больно! И страшно, очень страшно.

— Думаешь, померла?

Кровь в ее жилах застыла от ужаса и непонимания. «Я умерла? И попала в ад? Что ж, говорят они точь-в-точь как черти. Главное — не шевелиться».

— На вид еще свеженькая. Сойдет, даже если не особо живая. У меня бабы не было пять недель!

— Как и у всех нас, дурак!

Грубый голос прозвучал ближе.

«Нет!» Неужели она закричала вслух? К Эйврил наконец вернулось сознание, а вместе с ним охватил леденящий ужас. Она вспомнила все: кораблекрушение, огромную волну, ледяную бурлящую воду и четкое понимание того, что смерть близка.

Но нет, она была жива и лежала на холодном мокром песке. Ветер обдувал ее кожу, а волны плескались у ног. Глаз Эйврил открыть не смогла бы, даже если бы захотела — они были плотно залеплены солью. Ну, по крайней мере, она не увидит весь этот кошмар и свое бедное тело, ноющее так, словно по нему проехали колесом. Ветер обдувает кожу… Она абсолютно голая, а голоса все приближались и явно принадлежали обычным мужчинам, которые хотели ее… Не двигаться.

Вдруг кто-то с силой ткнул ее под ребра, и она содрогнулась от страха, хотя разум отчаянно вопил: «Не двигайся!»

— Смотри, живая! Повезло! — восхищенно произнес один из мужчин.

Все еще дрожа, Эйврил свернулась клубочком.

— Как думаешь, сможем мы ее утащить за камни, пока другие не разглядели? Не хочу делиться, не получив свое!

— Нет!

Эйврил резким движением села на песке, обхватив себя руками, чтобы хоть как-то прикрыть наготу. Она жалела, что ничего не видит, и усилием содрала с глаз плотную соляную корку.

Негодяи стояли неподалеку и глазели на нее с похотливым вожделением. Теперь Эйврил могла их разглядеть, и ее замутило от ужаса. Первый мужчина был огромным, с пивным брюхом, мускулистыми руками и мощными, словно дубовые стволы, ногами. Второй — тот, что ударил ее, — оказался худым коротышкой. Он стоял ближе.

— Пойдешь с нами, милочка, — произнес коротышка таким сладким голосом, что Эйврил от омерзения передернуло. — Тебе будет тепло и уютно, а, Гарри?

— Я скорее умру, — выговорила она и, запустив руки в мокрый песок, набрала его полные пригоршни.

Но он тут же проскользнул между пальцами. Защищаться было нечем — рядом даже камней не валялось, а ее руки заледенели.

— Да нам как-то плевать на твои желания, дорогуша.

Это, наверное, Джек.

А что, если попробовать позвать их по именам? Вдруг они поймут, что она живой человек, а не вещь для забавы? Эйврил лихорадочно пыталась собраться с мыслями. Может, все-таки убежать? Нет, ноги слишком онемели, она даже тронуться с места не сможет.

— Послушайте, меня зовут Эйврил. Джек, Гарри, неужели у вас нет сестер?

Толстяк грязно выругался, и в тот же миг Эйврил услышала чьи-то голоса.

— Ну вот, остальные приперлись, черт бы их побрал! Теперь придется делиться девкой.

Превозмогая острую боль, Эйврил напрягла взор и огляделась. Она сидела на кромке песка у самой воды. Чуть выше галечный берег переходил в низкий каменистый склон, а за ним вверх к холму поднимался небольшой участок дерна. Голоса принадлежали группке людей, судя по всему моряков, одетых в такие же темные робы, как и двое ее мучителей.

Завидев Эйврил, они пустились бежать, и уже через мгновение ее окружили полдюжины плотоядно ухмыляющихся мужчин. Эйврил слышала их голоса, грубые шутки, которых почти не понимала, какие-то вопросы, которые они задавали Джеку и Гарри… У нее зашумело в ушах, перед глазами все поплыло. Вот сейчас она потеряет сознание, а если это произойдет, то они…

— Что тут творится, черт возьми? — уверенно и властно пророкотал чей-то голос.

Эйврил буквально всем телом ощутила, как мужчины отвернулись от нее, словно стальные напильники, притянутые магнитом. Она с облегчением выдохнула.

— Да вот русалка, кэп, — хихикнул Гарри. — Только хвост потеряла.

— Но собой хороша, я погляжу, — произнес голос теперь уже очень близко. — Сдается, вы собирались притащить ее мне.

— С чего бы это, кэп?

— Капитанский приз.

В этом бесстрастном голосе не было жалости, как если бы речь шла о выброшенном на берег обломке. Затеплившаяся было надежда волной отхлынула прочь.

— Так не по чести!

— Закрыть пасть! Это тебе не демократия всякая, Таббс. Она моя — вот и весь закон.

К Эйврил, яростно вгрызаясь в гальку, приблизились тяжелые сапоги.

Нет, все происходящее — не сон. Эйврил снова открыла глаза и взглянула вверх. Затем еще выше. Он был огромен: крепко сбитый, черноволосый, с носом угрожающих размеров. Непреклонные серые глаза цвета зимнего моря смотрели на нее взглядом мужчины на женщину, а вовсе не спасителя на жертву. В нем читалось откровенное мужское вожделение и — странным образом — гнев.

— Нет, — прошептала она.

— «Нет» — оставить вас замерзнуть насмерть или «нет» — не вытаскивать вас из объятий новых друзей? — спросил капитан.

Он походил на мрачное искаженное подобие тех мужчин, с которыми она познакомилась на корабле за три месяца плавания. Достойных, образованных, без тени бахвальства, поскольку буквально излучали уверенность и правоту. Элис Линдон, близнецы Коль и Дэниел Чаттертоны. Где они упокоились?

Грубый голос капитана и его лицо ничуть не внушали симпатии, но все же это лучше толкущегося вокруг сброда. Стоящий рядом здоровяк схватился за рукоять ножа, но избавитель Эйврил повернулся к нему спиной.

— У вас за спиной… — произнесла она, не обращая внимания на ухмылки.

— Докинс, оставь-ка нож в покое, если не хочешь закончить как Най. — Мрачный человек говорил не оборачиваясь, и она видела, что его рука лежит на рукоятке пистолета, торчащего за поясом. — Какая тебе выгода с того, что ты сдохнешь с пулей в жирном брюхе? Хотя всем остальным тогда выгоды прибавится.

Он приподнял бровь, глядя на Эйврил, и та кивнула ему, будто соучастница. Никто из стоящих вокруг не прикоснулся к оружию. Капитан снял куртку и набросил ее на плечи Эйврил:

— Встать сможете?

— Нет. С-с-слишком холодно.

Ее зубы стучали, и, несмотря на слабость, она стиснула их.

Он наклонился, схватил ее за руки и поднял с такой силой, что ей пришлось схватиться негнущимися пальцами за края куртки — она была такая большая, что даже прикрыла ей ягодицы.

— Я вас понесу, — сказал он, обведя присутствующих долгим взглядом.

— Нет! — выкрикнула она и запнулась, ухватившись за его руку.

Если он ее поднимет на руки, куртка не сможет прикрыть тело.

— Эти ребята уже видели все, что только можно увидеть, — произнес капитан. — Таббс, дай-ка мне свою куртку.

— Куртка же промокнет…

Ворча, мужчина стянул с себя куртку и швырнул ее на песок. Глаза его пожирали обнаженные ноги Эйврил.

— Получишь ее назад с запахом мокрой женщины — ну разве не здорово?

Избавитель поднял куртку, обернул вокруг ее талии, после чего одним движением вскинул женщину на плечо. Эйврил задохнулась от возмущения, но затем догадалась — так он сможет выхватить пистолет свободной рукой.

Свисая головой вниз, она смотрела на землю. Куртки ничуть не спасали от холода и только усугубляли наготу и стыд. Борясь с одолевающей слабостью, Эйврил думала, что не должна терять сознание. Человек, которого она хотела видеть своим спасителем, явно сделан из другого теста. В лучшем случае он изнасилует ее сам, в худшем — банда головорезов нападет на него, и тогда ее изнасилуют все.

Прошлой ночью, последней перед тем, как она умерла бы от холода, она знала, что смерть рядом. Сейчас же сожалела, что осталась жить.

Звук шуршащей под сапогами гальки прекратился, угол, под которым она свисала с плеча, изменился, и перед глазами показалась трава. Затем ее похититель остановился, пригнулся, и они оказались внутри некоего подобия жилья.

— Здесь. — Он бросил ее на бугристый пол, как мешок с картошкой. — Не вздумайте спать, вы слишком промерзли.

За ним с грохотом захлопнулась дверь, и Эйврил приподнялась, чтобы оглядеться. Она лежала на кровати в большой лачуге, вдоль ее каменных стен стояли еще пять пустующих коек. Жесткая солома в матрасе хрустела под пленницей при каждом ее движении. В другом конце помещения помещался очаг с золой на потухших углях, там же стоял стол с кое-какой посудой, сундучок моряка, висело несколько полок. В одной из стен — окно с затрепанной донельзя занавеской. Дощатая дверь. Пол из грубо отесанных каменных плит без единого намека даже на самый неприглядный ковер.

Если бы умереть сей же час… От приступа жалости к себе слезы выступили на ее глазах. В этот миг комната перестала раскачиваться из стороны в сторону. «Нет, я не стану умирать…» Эйврил резким движением вытерла показавшуюся на глазах влагу и вздрогнула от резкого привкуса соли на языке. Боль придала сил. Ей неведома трусость, ее жизнь еще несколько часов назад стоила того, чтобы за нее бороться.

Избалованная дочь в богатой семье, она не была готова к таким испытаниям, однако превозмогла все болезни, прожив в Индии двадцать лет из своих двадцати двух, провела три месяца в море на корабле Ост-Индской компании, выжила в кораблекрушении.

«Я не намерена умирать вот так, без борьбы».

Теперь ей надо встать и искать выход, а еще оружие, и все это до возвращения капитана. Эйврил встала с кровати, в ушах звучал странный глухой рокот, комната, казалось, перемещалась сама собой.

Ведь это движется пол, верно? Или все же это она идет? Глаза скрывала густая темная пелена…

— Ад и проклятие!

Войдя, капитан Люк с грохотом захлопнул за собой дверь. На полу перед ним лежало обнаженное тело, охваченное судорогами. Схватив со стола кувшин, он обильно плеснул водой в лицо пленнице. Эйврил вздрогнула и облизала губы.

— Мигом в кровать.

Он сгреб ее в охапку и опустил на тот же бугристый матрас, укрыв одеялом.

Ощущать ее в своих руках — слишком приятное чувство, чтобы лишаться его. Воспоминание о русалке, бледные длинные ноги которой ласкал пенный прибой, в состоянии лишить ночного сна сладкой болью желания любого мужчину.

Наполнив водой кубок, он вернулся к кровати:

— Давайте-ка просыпайтесь, вам надо попить.

Встав на колени, Люк охватил рукой ее плечи, затем приподнял их и поднес кубок к ее губам. К его радости, она пила жадно, почти захлебываясь. Спутанные пепельные волосы цеплялись за его куртку, на слегка загорелой коже проступили синяки. Длинные ресницы задрожали, открывая зеленые глаза, и сомкнулись, словно от чувства одержанной победы. Затем ее голова склонилась на подушку, она вздохнула, и силы оставили ее.

— Ах, чтоб тебя… — произнес он с неожиданным французским акцентом.

Женщина без сознания, о которой нужно заботиться, в его планы не входила. Если перенести ее в ялик, под парусом дойти до острова Святой Марии и сказать там, что он нашел на берегу одну из выживших во вчерашнем кораблекрушении пассажиров, она будет в безопасности. А вдруг она вспомнит все произошедшее с ней здесь? То, что она видела его самого, не имеет значения, за него заступится губернатор. Однако кроме него здесь целая шайка головорезов, а он ее предводитель.

Люк смотрел на спутанные влажные пряди ее волос, то единственное, что открывалось взору. Укрытая одеялом, она вздохнула и прижалась к нему. Слегка изменив ее положение, чтобы ей было удобнее лежать рядом с ним, он вновь погрузился в размышления. Она еще очень молода, хотя и не юная девочка, возможно, ей лет двадцать с небольшим. Происшествие не озлобило ее, то, что она предупредила его о возможном нападении Докинса, свидетельствовало о твердости ее характера. Она показалась ему и смелой, и умной. Но какова вероятность того, что она забудет о том, что здесь случилось, или сочтет дурным сном?

«Шансы невелики», — решил он после недолгого раздумья. Она с легкостью может рассказать обо всем увиденном, стоит ей прийти в сознание. И тогда невозможно угадать, кто станет ему врагом, даже в подвластных губернатору землях. Возможно, и сам губернатор.

Ему предстояло сделать взвешенный выбор: оставить ее в этой лачуге с небольшим количеством еды, запереть дверь и уйти, что немногим лучше, чем отвезти ее на лодке в море и бросить за борт, или нянчиться с ней до тех пор, пока она не сможет самостоятельно заботиться о себе.