— Понимаю, о чем вы думаете, — вздохнула она. — Но этого как раз и не нужно. Сами подумайте, ваша светлость, какая уважающая себя дама возьмет под свое покровительство портниху, которая совратила ее мужа?

— А, значит, в этом деле есть своя специфика?

— Разумеется. Вы, как никто другой, должны знать: обольщение — это искусство; одни в этом деле более опытны и умелы, другие — менее, — сказала Марселина. — Лично я решила употребить все мои таланты на то, чтобы красиво одевать дам. Женщины капризны, им трудно угодить — да, это так. Мужчинам легко угодить, но зато они намного более непостоянны.

Марселина была женщиной проницательной, и ей доставляло большое удовольствие наблюдать за выразительным и очень красивым лицом своего собеседника. Она восхищенно следила, как задумчивое выражение сменило гримасу ярости. Герцог явно был озадачен и спешно пересматривал свою первоначальную оценку, а значит, и тактику.

Он умный человек. Ей следует соблюдать повышенную осторожность.

— Фраскатти? Вы упомянули это место, — поинтересовался он. — Вы играете?

— О да. Азартные игры — мое любимое занятие, — сказала Марселина, и ее глаза блеснули. — Рисковать, ставить на кон деньги, людей, будущее — это образ жизни всех членов моей семьи. Особенно меня привлекает рулетка. Игра случая, не более того.

— Возможно, это объясняет ваше рискованное поведение с мужчинами, которых вы не знаете, — проговорил герцог.

— Портновское искусство — ремесло не для слабых духом, — сказала она.

В его глазах снова заплясали смешинки, уголки губ поползли вверх. У любого другого мужчины такое выражение лица можно было бы посчитать чарующим. У герцога Кливдона оно было разрушительным — в полном смысле сбивало с ног. Смеющиеся зеленые глаза, искривленные в слабой улыбке губы — все это наносило женщине удар прямо в сердце, от которого она потом редко могла оправиться.

— Похоже на то, — согласился он. — Судя по всему, это ремесло более опасное, чем я предполагал.

— Вы просто ничего о нем не знали, — сказала Марселина.

— Признаюсь честно, все это обещает быть интересным, — задумчиво сказал герцог. — Что ж, увидимся у Фраскатти, если вам угодно.

Он поклонился, продемонстрировав чисто мужскую грацию. Это было легкое и уверенное движение мужчины, превосходно владеющего своим могучим телом.

Герцог удалился. Марселина проводила его взглядом. Она заметила, что сделала это не одна. Много очаровательных головок повернулось ему вслед.

Что ж, она бросила вызов, и герцог его принял. На этом, собственно, и строился ее расчет. Теперь главное — не оказаться с ним в постели.

Это будет непросто.

Но то, что просто, не так забавно.

Лондон, среда, вечер

Миссис Даунс ожидала в экипаже недалеко от дома швеи. Около девяти часов вечера швея наконец прошла мимо. Она окинула взглядом экипаж, но не остановилась. Мгновением позже миссис Даунс выбралась на улицу и окликнула молодую женщину. Со стороны можно было подумать, что встретились две старые знакомые. Они поинтересовались здоровьем друг друга и вместе прошли несколько шагов до дома, где жила швея, остановились, обменялись еще несколькими фразами, и швея достала из кармана сложенный листок бумаги.

Миссис Даунс потянулась к нему, но швея отвела руку.

— Сначала деньги, — сказала она.

— Сначала покажи мне, что это, — потребовала миссис Даунс. — Возможно, там нет ничего особенного.

Швея подошла к фонарю и развернула листок. Миссис Даунс тихо ахнула, но тут же постаралась скрыть изумление презрительным фырканьем.

— И это все? Мои девочки сделают то же самое за час. Это не стоит и полкроны, не говоря уже о целом соверене.

Швея аккуратно сложила листок.

— Что ж, пусть делают, — сказала она. — Я записала на обороте последовательность операций, но у ваших умных девочек наверняка не будет никаких трудностей ни с этими складками, ни с бантами. И вам, конечно же, совершенно не интересно, какие ленты использует мадам и где их берет. Понимаю, вам все это не нужно, поэтому я заберу этот листок с собой и брошу в огонь. Лично я знаю, как все это делается. Мадам тоже. И даже наши девочки — не самые неуклюжие — тоже знают.

Швея весьма пренебрежительно отзывалась о своих коллегах. Она искренне считала, что намного превосходит их всех, но ее не ценят по достоинству. Разумеется, она не стала бы выдавать профессиональные секреты конкурентам, если бы некоторые личности ценили ее должным образом.

— Нет, мадам, вам все это не нужно. Даже странно, что вы приехали сюда в такой поздний час и потеряли свое драгоценное время.

— Да, я потеряла достаточно времени. — Миссис Даунс полезла в ридикюль. — Вот твои деньги. Но если ты хочешь больше, то принеси мне что-нибудь получше.

— Насколько больше? — поинтересовалась швея, убирая деньги в карман.

— Ты же понимаешь, нельзя добиться многого, имея только обрывки. Каждый раз по одному платью — этого мало. Вот целый альбом — это уже ценность.

— Не сомневаюсь, но это будет стоить мне места, — сказала швея. — Одно дело — скопировать рисунок или выкройку, а другое — альбом. Мадам сразу заметит пропажу. Имейте в виду, хозяйки очень умны, все три.

— Лишившись альбома с рисунками, они лишатся всего, — злорадно проговорила миссис Даунс. — Да, тебе придется искать другое место. Но, уверяю тебя, поиски будут намного более приятными, когда в кармане двадцать гиней.

Горничная в аристократической семье зарабатывает двадцать гиней в год. Опытная швея получает намного меньше.

— Пятьдесят, — сказала швея, — и ни центом меньше. Я знаю, что вы хотите убрать хозяек с дороги, и не стану рисковать за меньшую сумму.

Миссис Даунс глубоко вздохнула и произвела в уме быстрые подсчеты.

— Хорошо, пусть будет пятьдесят. Но это должно быть все, до мельчайших деталей. Если я не смогу сделать точную копию, ты не получишь ничего. — И она поспешила к экипажу.

Швея проводила женщину неприязненным взглядом и проворчала:

— Как будто ты сейчас можешь сделать точную копию, глупая старая карга, если я не сообщу тебе все до мельчайших деталей.

Она звякнула монетами в кармане и вошла в дом.

Париж, тот же вечер

Поскольку Итальянская опера по средам закрыта, Кливдон после недолгих раздумий направился в театр варьете, где он рассчитывал приятно провести время и посмотреть хороший спектакль. Возможно, он там встретится с мадам Нуаро.

Очаровательная портниха, к сожалению, не появилась. Герцогу стало скучно, и он стал подумывать, не отправиться ли прямо к Фраскатти, махнув рукой на представление.

Но Клара ждала от него подробных писем, а он уже не описал ей «Севильского цирюльника» — ее любимую оперу. А теперь он сообразил, что и из Лоншана ушел ни с чем — сообщить Кларе было нечего. Поэтому он остался и даже, чтобы ничего не забыть, стал прилежно делать заметки в блокноте.

На его страницах не было замечаний мадам Нуаро о стиле Клары или отсутствии такового. Он решительно выбросил их из головы. По крайней мере он так думал. Оказалось, что они все остались в памяти, как будто портниха вшила их ему в мозги.

Когда он в последний раз видела Клару, та была в глубоком трауре по бабушке. А ее стиль… Да черт с ним, со стилем! Она страдала! И ей было все равно, отвечает ее траурное платье последним веяниям моды или нет. Она очень красива, сказал себе герцог, а красивая девушка может носить все что угодно. Ему все равно. Он ее любит такой, какая она есть, и так было с тех пор, как он себя помнит.

Но если бы Клара одевалась так, как приведшая его в ярость портниха…

Эта назойливая мысль поселилась в его мозгу и помешала насладиться последними сценами спектакля. Мысленным взором он видел Клару, великолепно одетую, не обращающую внимания на восхищенные мужские взгляды и завистливые женские… Еще он видел себя, гордого обладателя этого шедевра. Все мужчины мечтали оказаться на его месте.

Потом герцог осознал, о чем думает, и досадливо поморщился.

— Черт бы ее побрал, — пробормотал он. — Эта ведьма отравила мой разум.

— В чем дело, друг мой?

Кливдон обернулся и увидел Гаспара Арондуила, который смотрел на него с искренним участием.

— Скажи, действительно ли имеет значение, во что женщина одета? — спросил герцог.

Глаза француза изумленно округлились.

— Бог мой, конечно!

— Так мог ответить только француз, — заключил Кливдон.

— И я тебе объясню почему.

Спектакль закончился, но разговор об одежде продолжался. Арондуил призвал на помощь подкрепление, и французы обсудили проблему со всех возможных философских точек зрения. Вероятно, поэтому герцог и заметить не успел, как они добрались до игорного дома Фраскатти.

Там группа разделилась — мужчины направились к разным столам, где уже шла игра.

Вокруг стола для игры в рулетку было, как всегда, многолюдно. Мужчины окружили его плотным кольцом в три ряда. Женщин Кливдон не заметил. Но когда он стал медленно обходить стол, стена из мужских тел вокруг стола стала тоньше.

И мир перевернулся.

Герцог увидел знакомую спину. Ее прическа снова показалась ему слегка небрежной, как будто лишь минуту назад она находилась в объятиях любовника. Несколько тугих темных завитков упало на шею. Непослушные локоны притягивали мужские взоры, заставляли их скользить по совершенным плечам и изящным рукам. На мадам Нуаро было рубиново-красное платье, шокирующе простое и со смелым декольте. Кливдон пожалел, что у него нет знакомого художника, способного запечатлеть эту восхитительную картину на полотне.

Он бы назвал ее «Воплощенный грех».

Ему хотелось остановиться рядом, достаточно близко, чтобы вдохнуть ее запах, почувствовать прикосновение мягкого шелка ее платья. Но рулеточный стол — не место для флирта, и, судя по всему, мадам Нуаро следила за вращением колеса так же напряженно, как и все остальные игроки.

Он занял место напротив нее и, только присмотревшись, узнал стоящего за ее спиной мужчину. Это был маркиз д’Эмильен, известный донжуан.

— Двадцать один — красное, — объявил первый крупье. Другой лопаточкой подвинул к мадам Нуаро груду монет.

Д'Эмильен наклонился и что-то шепнул ей на ухо.

Кливдон стиснул зубы. Его взгляд скользнул по столу. Перед мадам Нуаро высились стопки золотых монет.

— Господа, делайте ваши ставки, — предложил крупье. Через несколько мгновений он бросил шарик из слоновой кости и раскрутил колесо.

На этот раз она проиграла. Но, даже лишившись большого числа золотых монет, вовсе не выглядела обескураженной. Рассмеявшись, она снова сделала ставку.

В следующий раз Кливдон тоже сделал ставку — на красное. Шарик запрыгал. Черное — чет — проиграл.

А мадам Нуаро выиграла. Кливдон внимательно следил, как крупье передвигает к ней лопаточками золотые монеты — его и других игроков.

Маркиз расхохотался и наклонил голову, чтобы сказать ей несколько слов. Его губы оказались в непозволительной близости к ее ушку. Она ответила улыбкой.

Кливдон направился от рулетки к столу, где играли в «красное и черное». При этом он твердил себе, что пришел бы сюда в любом случае, так что его появление никак не связано с присутствием мадам Нуаро. Еще он старался себя убедить, что она здесь занята охотой за женами и любовницами других мужчин, ведь он не единственный обеспеченный человек в Париже, исправно оплачивающий счета. У д'Эмильена тоже далеко не пустые карманы, и есть жена, давняя любовница и три любимые куртизанки.

Следующие полчаса Кливдон играл. Он выиграл больше, чем проиграл, и, возможно, по этой причине игра ему быстро наскучила. Он отошел от столов, нашел Арондуила и сказал:

— Здесь сегодня чертовски скучно. Я иду в Пале-Рояль.

— Я с тобой, — воскликнул Арондуил. — Давай посмотрим, может быть, к нам присоединится кто-нибудь еще.

Почти вся их обычная компания столпилась у рулеточного стола.

Мадам Нуаро все еще была там, одетая в красный шелк, который нельзя было не заметить. Маркиз стоял за ее спиной. В тот самый момент, когда Кливдон тщетно убеждал себя смотреть в другую сторону, она подняла глаза. Их взгляды встретились. Прошло бесконечно много времени, прежде чем она поманила его веером.

Он бы пришел сюда независимо от того, рассчитывал встретить здесь соблазнительную портниху или нет, заверил себя герцог. Он пришел и увидел рядом с ней другого мужчину. Какого черта его к ней так влечет? В конце концов, она абсолютно ничего для него не значит. В Париже полно очаровательных женщин. Он мог просто кивнуть, поклониться или улыбнуться ей и уйти.

Но он не мог шевельнуться и только смотрел на нее во все глаза. Потрясающая женщина, бросившая ему вызов. Воплощение греха.