Войдя в дом, она скинула пальто, подбросила полено в почти погасший очаг и поднялась наверх переодеться в рабочую одежду. В доме царила тишина. Наверху сильнее ощущались зимние запахи холода и затхлости. На ее шаги половицы спальни, в которую она перебралась после смерти Стюарта, отзывались жалобным стоном.

Воспоминание о мужчине, напомнившем ей Майкла, не оставляло ее. Пока она изгибалась и тянулась, чтобы расстегнуть на спине крючки своего зеленого саржевого платья, ей все время представлялся Майкл, раздевающий ее в той квартирке в Бостоне.

Она закрыла глаза в надежде избавиться от наваждения, но искусственно созданная темнота лишь рельефнее проявила ту сцену. Его теплые, мягкие руки, его нежные ласки. Она помнила свое канареечное платье, веселенькие туфельки того же оттенка, то, как он медленно стягивал с ее плеч платье, пока оно не обвило ее лодыжки, потом поднял его и аккуратно повесил на спинку старой железной кровати.

Маргарет закрыла лицо руками и совершенно забыла о работе. Ее память перебирала каждую подробность того рокового визита. Восемнадцатилетняя робкая девственница, жаждавшая рискнуть всем ради счастливого будущего с любимым мужчиной.

Непривычная к игре с высокими ставками, она пошла на большой риск, не думая о последствиях.

И проиграла.

Сделав глубокий вдох и смахнув одинокую слезу, она присела на краешек большой кровати с пологом. За изрисованными морозом окнами сойка пыталась найти пропитание на покрытых снегом ветвях высокой сосны. Не забыть бы набросать крошек для птиц.

Они пели в тот день, когда она пришла к Майклу. Почему она так верила тогда в свой дурацкий план? Почему правдой нельзя было добиться того же результата, что и обманом?

Теперь, спустя семь лет, все виделось яснее. Когда отец узнал о ее тайных свиданиях с Майклом, он пришел в ярость, не дал ей и рта открыть, чтобы объясниться.

— Каково же мне было узнать, что тебя видели с этим черным ирландским дьяволом в парке? Я не потерплю, чтобы моя дочь даже близко подходила к этому нищему ирландцу.

— Папа, Майкл не…

— Не спорь, он такой же, как и все остальные. Да знаешь ли ты, откуда он и кто его семья? Братья — горькие пьяницы, как и все фабричные рабочие. Один из них так долго не платит квартплату, что его вот-вот выселят. Мать перебивается в настоящей нищете с двумя девчонками-замарашками, которые — не пройдет и года — окажутся на панели…

— Ты сам не знаешь, что говоришь. Майкл вкалывает на двух работах, чтобы прокормить семью и закончить университет. И пьет он не больше тебя. Он… — Она побледнела, когда он шагнул к ней, чтобы дать ей пощечину, но не уступила.

Отец понизил голос до угрожающего шепота.

— Если он только дотронется до тебя…

В комнату вбежала мать и протиснулась между ними.

— Александр, прошу тебя!

— Не вмешивайся, Вирджиния! Я не позволю, чтобы за моей дочерью ухлестывал ирландец! — Он снова повернулся к Маргарет. Теперь холодная решимость сменила гнев в его глазах. — Тебе уже восемнадцать. Давно пора выдать тебя замуж и сбыть с рук, и я займусь этим, пока не поздно и можно еще найти приличного человека, согласного взять тебя за себя. — Отец бросился вон из дома, оставив дочь, полную решимости увидеться с Майклом немедленно.

Какой-то звук у входной двери вывел ее из задумчивости. Она освободилась от зеленой саржи, как хотела бы освободиться от прошлого, достала из шкафа у двери запятнанное краской и полинявшее платье из кашемира персикового цвета, натянула его на себя и, поспешно застегивая пуговки на талии, вышла на лестничную площадку.

— Иду, Чарли, — крикнула она, спускаясь по узким ступенькам. Последняя пуговка была застегнута, когда она достигла двери и открыла ее.

Прошлое ворвалось внутрь вместе с ледяным воздухом. Маргарет застыла, парализованная.

Ее губы шевельнулись, но она не издала ни звука.

Майкл!

Он заполнил дверной проем, и сердце ее бешено забилось. Выше, чем она его помнила, уже не неуклюжий двадцатидвухлетний юноша, а мужчина, великолепно одетый в черное: элегантное кашемировое пальто с угольного цвета бархатными лацканами. Все это она охватила одним взглядом, невольно остановив его на полуприкрытых веками проницательных синих глазах. Они оглядели ее и, казалось, заглянули в нее глубоко-глубоко.

Наконец он шевельнулся — сложил листок бумаги и сунул его в карман пальто.

Переступая порог, Майкл Шонесси испытал впервые в жизни необъяснимый страх. Он снял шляпу и держал ее в нерешительности, не зная, пригласит ли она его остаться или постарается отделаться от него как можно быстрее, пока муж не застал его здесь. Он видел, как она колебалась какое-то мгновение, потом затворила дверь и осталась стоять, нервно сжимая руки.

Увидев ее, он испытал нечто похожее на шок от ледяной воды. Мэгги выглядела абсолютно такой же, как раньше, разве что чуть похудела. Ее карие глаза остались такими же теплыми, а губы — такими же манящими. Густые блестящие волосы были без затей зачесаны вверх и собраны в узел на макушке, полинявшее платье покрыто пятнами масла и краски.

Она пристально смотрела на него, как бы ожидая, когда он объяснит свое появление в ее доме. Майкл напомнил себе, что именно она должна дать объяснения. И он ждал, когда она заговорит.

— Ты не снимешь пальто? — спросила она.

Медленными, размеренными движениями он расстегнул пальто, молча снял его и передал вместе со шляпой Маргарет. Она повесила их на вешалке в прихожей.

Они заговорили одновременно.

— Выпьешь кофе? — предложила она.

— Твой муж дома? — спросил он.

Опустив глаза и сжав ладони, она облизала губы и ответила, покачивая головой:

— Его нет.

Майкл почувствовал: если она и дальше будет стоять так близко от него, он не удержится, схватит ее и как следует встряхнет. Как смеет она обращаться с ним будто с совершенно незнакомым человеком или с коммивояжером, заявившимся со своим товаром?

— Тогда я не откажусь от кофе, — тупо пробормотал он.

Когда она поспешила на кухню, он огляделся. Он-то полагал, что она живет в роскоши. А тут платье все в пятнах, годное лишь для мытья полов, крошечный деревянный домик, нуждающийся в срочном ремонте. Потолок комнаты следовало почистить песком и заново покрасить. Бумажные обои в цветочек и полоску были в водяных подтеках там, где дождь проникал сквозь окна. Ковер перед камином был вытерт до такой степени, что почти нельзя было различить его рисунок. В комнате было зябко. В воздухе пахло скипидаром.

Стянув с рук перчатки — заплаченных за них денег хватило бы на занавески для этой гостиной, — он с раздражением хлестал ими себя по бедру. Вероятно, ее муж скряга, но что же тогда ее отец? Неужели прославленный Александр Уэйверли, владелец одного из крупнейших банков Бостона, смирился с образом жизни своей дражайшей дочки? Или он не знает?

Не спеша Майкл обошел диван и стулья, стоявшие вплотную к камину, и осмотрел вставленные в витые серебряные рамки фотографии на круглом столике. Он взял ближайший фотопортрет и вгляделся в лицо пожилого лысого мужчины с тяжелой челюстью, широкими бачками и висячими усами.

Это не Александр Уэйверли. Должно быть, тесть, подумал он и поставил карточку. Рядом стояла фотография Мэгги в детском возрасте.

Она весело улыбалась в объектив, ее волосы были украшены огромным бантом, одета она была в платье-матроску. Он хотел было разглядеть ее получше, но удержался, услышав какие-то звуки на кухне.

За кухонной дверью Маргарет с нетерпением ждала, когда вскипит кофе. Подавляя искушение открыть дверь и посмотреть, что поделывает в ее гостиной Майкл Шонесси, она заняла себя расстановкой чашек, молочника и сахарницы на покрытом салфеточкой подносе.

Часы в пролете лестницы пробили три. Их бой напугал ее. А что же Чарли? Он не мог, проводив Эмму к миссис Филдинг, не зайти проведать ее. Он всегда держал слово. Что делать, если он придет, пока здесь Майкл? Что ей делать, если он не придет? Как она представит их друг другу? Как быть с ее ложью? Когда Майкл спросил, дома ли ее муж, она ответила «нет», надеясь, что он уйдет, думая, что Стюарт Браун может появиться в любой момент.

Она налила в раковину холодной воды, опустила в нее руки, потом приложила их к щекам, чтобы охладить их. На ощупь они были горячими. Ее руки дрожали, колени, впрочем, тоже. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно.

Возьми себя в руки, Маргарет!

Кофе сварился, и крепкий густой запах наполнил теплую кухню. Она быстро налила две чашки, достала бутылку молока из холодильника и наполнила молочник. Два глубоких вдоха вернули ей уверенность, что она не опрокинет поднос по дороге в гостиную. Толкнув дверь кухни бедром, Маргарет вошла в комнату и остановилась как вкопанная, едва не налетев на Майкла, стоявшего перед буфетом в столовой и внимательно рассматривавшего ее картины.

— Так ты и есть та самая М. Браун? — спросил он, сверкнув глазами. Теперь ему стали понятны и заляпанное краской платье, и запах скипидара и масла.

Она пожала плечами, успев прежде поставить поднос.

— Да. А что?

— У меня универмаг в Денвере, и вот уже три года я заказываю твои открытки — они очень популярны.

Она не сумела скрыть своего удивления:

— В Денвере? Так близко?

— И сейчас мы ожидаем от Уитни партию открыток ко Дню Святого Валентина. Судя по всему, в этом году они не будут доставлены вовремя?

— У меня есть еще время до среды, чтобы закончить и отправить их в Бостон.

Они одновременно вспомнили ту давнюю открытку. И оба забыли о кофе.

Он повернулся и прошел в гостиную, не в силах выдержать взгляд ее испуганных, как у газели, глаз. Интересно, отчего это у нее такой страдальческий вид? Ведь это она его бросила, а не он ее.

В гостиной Майкл почувствовал себя увереннее.

— Знаешь, Запад — великий уравнитель. Тут никого не заботит, откуда ты, важно, к чему ты стремишься.

— Ты, похоже, добился успеха. — Она опустила глаза на свое жалкое платье и пожалела, что переоделась так быстро. Да и дом в таком жутком состоянии! Что он подумает?

Совершенно забыв о кофе, Маргарет присоединилась к нему в гостиной. В доме не слышалось ни звука, кроме потрескивания огня в камине и тиканья часов в лестничном пролете.

— Когда вернется твой муж?

Теребя рукав платья, она смотрела на покрытое инеем окно и молчала, словно не слыша его вопроса. Он хотел уже повторить его, как она выпалила:

— Он умер.

— Умер? — Он не мог поверить этому.

— Три года назад.

Он снова огляделся. Неужели муж ничего ей не оставил?

— Ты живешь здесь одна?

— Я…

Прежде чем она успела ответить, раздался торопливый стук во входную дверь, потом она распахнулась. Чарльз заговорил, еще не войдя в дом:

— Извини, что запоздал. Пришлось остаться на чай у Филдингов…

Майкл пригвоздил улыбающегося блондина своим холодным взглядом. Потом, полностью проигнорировав его, повернулся к Маргарет. Переведя взгляд с одного на другого, она сказала:

— Чарльз, это… старый друг из Бостона, Майкл Шонесси, а это Чарльз Даунинг.

Мужчины обменялись кивками, разглядывая друг друга словно олени-самцы, готовые вступить в бой за олениху. Маргарет почувствовала, как кровь приливает к пальцам ног, и лишь усилием воли заставила себя не упасть в обморок. Майкл стоял неподвижно, сжав одну руку в кулак. Выражение его полуприкрытых глаз яснее слов требовало объяснения.

Она бросила умоляющий взгляд на непривычно молчавшего Чарльза.

— Как долго вы пробудете в Теллуриде, мистер Шонесси? — откликнулся он на ее невысказанный призыв.

Майкл не спускал глаз с Маргарет.

— У меня здесь дело. Уеду, как только закончу его.

Волна страха пробежала у нее по спине, и она пожалела, что не спросила Майкла прямо, зачем он приехал сюда. Он между тем снова обратился к ней:

— Могу я зайти к вам завтра, миссис Браун?

— Разумеется, — ответила она, обуреваемая противоречивыми чувствами. Ей придется опять отослать Эмму к соседям. — Скажем, в два часа.

Он вежливо поклонился.

— Увидимся завтра в два.

Она должна была бы, следуя правилам хорошего тона, подойти к нему, когда он брал свое пальто и шляпу и попрощаться. Однако ее ноги словно налились свинцом, и она не сдвинулась с места.

— Я найду дорогу. — Он накинул пальто и вышел в дверь прежде, чем она или Чарльз успели открыть ее для него.

Чарльз повернулся к ней, как только Майкл спустился с крыльца на дорожку:

— Кто это?

— Я же сказала, — она заколебалась, — старый друг из Бостона.

— Ты никогда не упоминала о нем прежде. — Он последовал за ней в столовую.