— А вы почему не катаетесь? — поинтересовался Петр у девицы.

В отличие от большинства присутствовавших в ресторане, заглянувших сюда в перерывах между спусками с горы, чтобы выпить чего-нибудь согревающего или просто дать отдых ногам, она была без горнолыжных ботинок, а ее отороченная натуральным мехом и расшитая стразами курточка тысяч за пять баксов вряд ли предназначалась для занятий спортом.

Только позднее Калачников узнал, что дорогие проститутки, приезжающие на промысел в облюбованный богатыми россиянами Куршевель, как правило, никогда на лыжи не встают. Светлое время суток для них — самое горячее время. Своих клиентов они находят на горнолыжном курорте не столько вечером, сколько днем, в праздной толпе, заполняющей расположенные на открытом воздухе питейные заведения, и отсутствие горнолыжных ботинок является одной из их отличительных особенностей. Однако Соня Корзун вела себя как проститутка не по материальным, а по идейным соображениям.

— А вы заметили, что японцы здесь тоже не катаются, — загадочно ответила Петру незнакомка.

Эти слова заинтриговали Калачникова. Ему было непонятно, на кого он нарвался: на интеллектуалку с крайне оригинальным стилем мышления или на смазливую дурочку, не способную связно поддерживать разговор. Но, поразмыслив, он вынужден был признать точность только что сделанного замечания.

— Действительно, — удивленно усмехнулся Калачников, — во Французских Альпах я встречал негров, мулатов, жгучих блондинов из Скандинавии, но, кажется, никогда — японцев! Может, мне просто не везло? — хохотнул он. — Как вы думаете, почему они сюда практически не приезжают?

— Одна подруга говорила мне, что японцы преклоняются перед Монбланом, поэтому и не вытаптывают Альпы, — без тени улыбки заметила соседка.

— Ну да, а на Фудзияму они просто плюют, — вырвалось у Петра.

Позднее Калачников уже не пытался понять логику Сониных высказываний, если она — эта логика — вообще существовала. Он удовлетворился изощренными сексуальными экспериментами с новой знакомой, к которым они приступили в ее гостиничном номере уже через час после дискуссии о странных религиозных предпочтениях японцев. Соня специально приехала в Куршевель одна, без мужа, и помешать им никто не мог.

Довольно регулярно встречались они потом и в Москве. Нельзя сказать, что Калачников в сексуальном плане очень уж поразил Соню, открыл для нее что-то новое, необычное. Просто он стал для нее чем-то вроде доказательства достигнутого ею жизненного успеха: не каждая даже очень богатая женщина имеет в любовниках звезду шоу-бизнеса, популярного телеведущего. И это доказательство предъявлялось направо и налево.

Дело в том, что Соня не только была адептом праздного, бесцельного времяпрепровождения и беспорядочных половых связей, но и самоотверженно приобщала к своему образу жизни, к своей вере многих новых подруг. Заимев очередную послушницу, она таскала ее по злачным местам, пытаясь поразить воображение, а коитус с Калачниковым использовала как главную козырную карту: «Хочешь зайдем к моему другу?» — «К какому?» — «К Пете Калачникову». — «К самому Калачникову?!» — изумлялась подруга. «К самому, к самому!» — внутренне торжествуя, подтверждала Соня. И иногда они даже устраивали веселые групповухи.

Вот и в этот раз Соня пришла в гости с милой, симпатичной, веснушчатой девушкой, которую звали Ниной. В присутствии Калачникова Нина поначалу очень робела и поэтому пыталась казаться развязной. Она громко, вульгарно смеялась и не к месту рассказывала скабрезные анекдоты, а потом поведала, с какими приключениями ехала вчера с загородной Рублевки в один модный, недавно открытый ресторан. Принципиальным в этой истории было то, что она обитала на пафосной Рублевке и посещала престижные рестораны.

— Ну, значит, еду я туда и на светофоре поворачиваю налево, — щебетала Нина.

— Направо… — машинально поправил ее Калачников, хорошо знавший и эту дорогу, и этот ресторан.

— Нет, налево, — вмешалась Соня.

— Прошу прощения, но направо, — настоял Петр.

— Если ехать с Рублевки в центр города, то тогда действительно надо повернуть направо. Но мы-то сейчас в Москве и если смотреть отсюда, то Нина свернула налево, — легко объяснила Соня логику мышления своей подруги: они были одной крови.

За болтовней компания раздавила бутылочку шампанского. Помня о вчерашнем сердечном приступе, Петр пригубил свой бокал совсем чуть-чуть, а остальное выпили дамы. Это настроило их на игривый лад: они спустили с Калачникова штаны и с двух сторон стали лизать его огурец. Для Сони, с большой охотой пускавшейся даже на рискованные эксперименты, это было почти пуританское развлечение, что-то вроде невинной игры. Снизу она лукаво посматривала на Петра, тогда как ее молодая товарка работала языком чрезвычайно добросовестно, не отрываясь, даже с каким-то благоговением — было очевидно, что ее просто переполняет сознание, к какой святыне ее допустили.

От усердия язычок Нины покрылся пупырышками и стал фиолетовым, и точно такого же окраса была от натуги головка калачниковского бойца. Это совпадение цветов почему-то вывело Петра из себя — чертова артистическая натура, — и он никак не мог кончить. Нина чувствовала свою вину и старалась еще больше, отчего ее язык становился еще более фиолетовым и пупырчатым, а раздражение Петра все более сильным.

В какой-то момент Калачникову показалось, что в груди у него опять появилась та самая боль. Он очень испугался и подумал, что напрасно-таки не записал телефон приезжавшей вчера в телецентр докторши. В случае ухудшения ситуации можно было бы позвонить ей и хотя бы проконсультироваться, что ему делать. Ну естественно, не рассказывая в деталях о причинах, вызвавших новое обострение. Боязнь внезапной смерти делала нечувствительными его эрогенные зоны, и вся тройка прилично намучилась, совершая этот примитивный минет.

Наконец для Калачникова все благополучно закончилось, и он с облегчением выставил своих гостей, соврав, что ему надо ехать на работу, что сегодня у него еще какие-то съемки. Впрочем, девушки тоже не настаивали на том, чтобы задержаться, так как в этой жизни им очень многое надо было успеть. В конце концов, если ты поставила перед собой цель превзойти всех остальных женщин в распутстве, то важно не качество каждого конкретного коитуса, а их количество.

Оставшись один, Калачников еще пару часов успокаивался, ругая себя за безрассудство, за наплевательское отношение к своему здоровью. Все-таки он был уже не мальчиком, чтобы на следующий день после сердечного приступа не мог отказаться от минета с двумя шлюшками. Только в восемь вечера, когда по ящику начали показывать записанное вчера шоу «Танцуют звезды», Петр наконец отвлекся.

Естественно, в ходе монтажа программы из нее убрали все лишнее, все длинноты и паузы, отчего она превратилась в конфетку. Что бы ни говорили недоброжелатели, мысленно отметил Петр, режиссер программы Семен Мытарь, несмотря на свой простецкий, мужиковатый вид, настоящий профессионал, и, учитывая его искреннюю любовь к спиртному, начинаешь верить, что пропить талант невозможно.

Неплохо смотрелось и быстрое танго в исполнении Петра и Вероники. И даже тот досадный эпизод в самом конце танца, когда Калачников подхватил свою партнершу за талию и почти сразу же уронил ее, не выпадал из общей канвы, казалось, так и надо, так и задумано. Ну а чтобы не была видна гримаса боли на лице Петра, финальную часть их выступления показали общим планом — запись программы велась шестью камерами, и режиссеру было из чего выбрать.

Тут Калачников почему-то опять вспомнил смуглую докторшу из «Скорой помощи», отчего серьезно разозлился. Он не сделал этой голубоглазой сучке ничего такого, чтобы целый день испытывать чувство вины. Ну разве что попросил ее скрыть от окружающих его заболевание, пообещав пригласить на следующий день в ресторан. Но ведь и прежде он нередко обманывал женщин, давал им пустые обещания, жил сразу с тремя-четырьмя, вообще бросал их без каких-либо объяснений, сюсюканий и никогда не мучился угрызениями совести.

В конце концов, уже около десяти Калачников взялся за телефон. Он сделал не менее семи-восьми звонков, каждый раз подробно представляясь, — это действовало безотказно, — прежде чем ему сначала указали отделение «Скорой помощи», из которого вчера посылали машину в телецентр, а потом назвали фамилию и имя врача, возглавлявшей бригаду, и даже сообщили ее домашний номер. Просто удивительно, подумал Калачников, какими доброжелательными становятся люди, узнав, что разговаривают со знаменитостью. Видимо, всем приятно потом рассказывать, что звезда телевидения их о чем-то просила.

Звали докторшу Мариной Волкогоновой. Петр тут же перезвонил ей, и, к счастью, она сама взяла трубку.

— Кто-кто?! — недовольно переспросила Волкогонова, когда он назвал себя.

— Это Петр Калачников, — повторил он. — Помните, вы вчера приезжали в телецентр и помогли мне?

После этого в трубке залегла продолжительная, подозрительная пауза.

— У вас какие-то претензии?! — наконец выдохнула она. — Так я и знала, что с вами у меня будут неприятности!

Надо было слышать тембр ее голоса. Докторша явно пожалела, что вчера сама не сломала себе ногу или не слегла с какой-нибудь тяжелой болезнью, освободившей бы ее от дежурства в «Скорой помощи».

— Нет-нет! О чем вы говорите, никаких претензий у меня нет, — поторопился Петр развеять ее страхи.

— Тогда что вы хотите?!

— Я звоню только потому, что обещал сегодня куда-нибудь пригласить вас и подробно объяснить, почему мне так важно, чтобы никто не знал о моих проблемах со здоровьем. Ну хотя бы еще месяц-полтора.

Волкогонова опять надолго замолчала. Или она была туповата, или что-то случилось со связью.

— А почему вы думаете, что мне это интересно? — опять возник в трубке ее голос. — Нравится вам рисковать своей жизнью, ну и на здоровье…

— Мне не хотелось, чтобы вы считали меня лгуном: мол, пообещал и пропал.

— Ах, вот оно что, — устало вздохнула она. — Не думала, что люди на телевидении такие щепетильные.

— Не все, но некоторые…

— Я на вас совсем не обиделась. Честно говоря, я даже забыла о вас, так что успокойтесь. Никаких обязательств у вас передо мной нет.

Ее равнодушие добило Калачникова, он засуетился, заговорил еще путанее:

— Нет, это дело принципа: вы пошли мне навстречу, и я должен ответить вам тем же! Сегодня я был очень занят — опять пришлось ехать на съемки — и не мог связаться с вами, но завтра давайте обязательно встретимся. Посидим в каком-нибудь уютном ресторанчике.

Опять пауза. Все-таки она была туповата.

— Ну хорошо, — вздохнула Волкогонова, — давайте встретимся. А во сколько?

— Скажем, вечерком. — Игривый тон сейчас был ни к чему, и он поправился: — Я говорю, вечером.

— Нет, только не вечером, — уже без колебаний ответила она. — По вечерам мне вырываться труднее, да и в понедельник мне надо рано вставать: у меня дежурство.

У Калачникова едва не вырвалось грубое ругательство. Уже давно ему не приходилось уламывать женщин, тем более таких — ничего собой не представляющих. Как будто этой стерве каждый день звонят известные телеведущие, звездные шоумены и приглашают в рестораны.

— Нет вопросов, — с фальшивой покладистостью бросил он в трубку, — не можете вечером, тогда встретимся днем. В это время мне тоже удобно. Пообедаем, поговорим… Я заеду за вами, скажем, в два, нормально?

— Да.

— Только скажите куда.

Она назвала улицу и дом, однако ни подъезд, ни номер квартиры не указала.

— Подождите меня на углу дома, я сама к вам выйду. У вас какая машина?

— «Мерседес»… белый, — обретая уверенность, ответил Калачников.

Его машина сбивала спесь с любой сучки, а тем более эта докторша никогда, наверное, на таких не ездила. Повесив трубку, Калачников лег спать, однако долго ворочался. Он думал, как наказать Волкогонову за испытанные унижения, за то, что ему пришлось уламывать ее. Ничего путного ему в голову так и не пришло, но в принципе у него было еще время придумать что-то особенное.

Глава 3

Оказалось, что Волкогонова жила неподалеку от главного здания МГУ в одном из так называемых сталинских домов. Их строили вскоре после Второй мировой войны, и советско-имперскому стилю этих зданий характерна была не только богатая лепнина на фасадах, но и довольно роскошное нутро — просторные комнаты, высокие потолки, огромные окна, впускавшие много света. Не случайно квартиры в «сталинках» стоили сейчас почти так же дорого, как и в современных домах бизнес-класса, и врач «Скорой помощи» вряд ли могла купить здесь что-то на свою нищенскую зарплату.

Как и было договорено с Волкогоновой, Калачников остановился на углу дома, у одной из ведущих во двор арок, и, не выходя из машины, стал ждать. Сам факт, что докторша не позволила ему подъехать к ее подъезду, а тем более зайти за ней в квартиру, раздражал Петра. Она словно не хотела афишировать их знакомство, и конечно, не потому, что была замужем — иначе бы эта встреча вообще не состоялось или была бы назначена в другом месте, где нельзя попасться на глаза соседям. Просто Волкогонова демонстративно подчеркнула существование определенной дистанции между ними, которую не собиралась укорачивать: мол, едва знакомым людям не принято сообщать подробности своей личной жизни, в том числе свой точный адрес, номер квартиры и подъезда.