Они вначале замерли от восторга, а потом начали теребить за руки отца и мать, требуя разъяснений, где растут такие замечательные арбузы.

— Успокойтесь, ребята, я его выписал из Африки, — сказал серьезно Николай и добавил: — Не ходите, дети, в Африку гулять…

— В Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы, — подхватили радостно дети. Африка — это было что-то знакомое.

— Вот что, братва, — продолжал Николай, обращаясь к близнецам, — сейчас мы поедим, а потом вы собственноручно разрежете этот африканский арбуз и угостите всех нас! Заметано? О'кей?

— О'кей, заметано, — прокричали мальчики, хлопая в ладоши.

От еды Жорж-Алекс отказались, и, чтобы скрасить ожидание вожделенного момента раздачи арбуза, Николай пустил им "мультики по видику".

Взрослые обсуждали свои проблемы. Хоть это было тяжело, все разговоры вертелись вокруг происшедших событий. Чтобы не привлекать внимания детей, обе пары разговаривали вполголоса. Главное, что интересовало мужчин и казалось им важным, было определить, была ли это просто хулиганская выходка или бандитов кто-то направлял. Николай склонялся к тому, что дело не обошлось без серьезных криминальных вдохновителей. Мелу хотелось за всем этим ужасом видеть обыкновенный бандитский беспредел, хотя он и соглашался с доводами Николая. Самым подозрительным было то, как быстро бандиты вышли на детей и организовали их похищение. Из номера Николая Даша позвонила в Москву и сообщила родителям, что дети нашлись и сейчас находятся с ними. Она слышала, как мать разрыдалась, не в силах вымолвить ни слова.

Когда подошло время арбуза, братьев позвали к столу и вручили им большие столовые ножи. Близнецы, преисполненные важности момента, под наблюдением мужчин попытались вонзить оружие в твердую, как сталь, кожу соблазнительного полосатого мячика, но силенок не хватило. Пришлось Мелу и Николаю сделать первые надрезы; далее дело пошло сноровистее, и вскоре арбуз стараниями детей развалился на аппетитные красные ломтики. Женщины подставили большие тарелки, и все принялись уплетать сладкое лакомство.

Пока взрослые орудовали ножами и вилками, братья уткнули мордочки в сочную мякоть.

— Жорж-Алекс… — укоризненно начала было Даша, возжелавшая напомнить сыновьям о правилах хорошего тона, усиленно внедряемых няней Ольгой Васильевной, но, перехватив смеющийся взгляд Мела, подмигнувшего ей, оставила свою попытку.

— Что, мамочка? — откликнулся Александр. И близнецы как по команде подняли кверху физиономии, на которых от уха до уха явственно проступали розовые влажные усы.

— Так. Ничего, солнышки. Вам нравится?

— Ага, — хором подтвердили братья, опять погружаясь в арбуз.

Взрослые тихонько рассмеялись.

На следующий день семья Мела, сопровождаемая телохранителем, покинула южный курорт.

21

В Москве их ждала еще одна неприятность: с сильнейшим приступом ишемии свалился Дашин отец. Бедного деда "отключили" каким-то сильно действующим респираторным наркозом, приложив нечто вроде маски к лицу. Когда он очнулся и не нашел детей, вначале, едва держась на ногах, обошел весь зоопарк; потом, осознав, что внуки исчезли, сделал заявление в милицию. Заявление приняли. Но поскольку Александр Иванович похитителей не видел и последнее, что он помнил, были дети, стоявшие у пруда и кормившие лебедей, милиции не за что было зацепиться. Дежурившие милиционеры пообещали, если в течение двух суток судьба братьев не прояснится, дать объявление по радио и телевидению. Видя состояние Александра Ивановича, его отвезли в коттедж на милицейском "форде" и сдали на руки жене.

Нина Николаевна, уложив мужа в маленьком кабинете, сразу же бросилась звонить Мелу и Даше, но тех в номере не оказалось; как потом выяснилось, они в этот час были на экскурсии. Сменившаяся к вечеру дежурная по этажу ее просьбу перезвонить домой в Москву по каким-то причинам так и не записала.

Родители Даши, понапрасну дожидаясь звонка, сходили с ума, мучаясь неизвестностью о судьбе малышей. Все это не могло не сказаться на их здоровье. Александру Ивановичу пришлось вызвать "неотложку", за ней — другую (от госпитализации он решительно отказался). Нина Николаевна сама еле держалась на ногах.

…Когда семья вошла в дом и взрослые перецеловались друг с другом, близнецы насторожились:

— А как деда? Почему он нас не встречает?

— Дедушка в мамином кабинетике, — ответила тихо Нина Николаевна.

Обгоняя друг друга, Жорж-Алекс бросились по лестнице в кабинет. С шумом распахнув дверь, они в испуге остановились на пороге комнаты, беспомощно оглянувшись на подошедшую мать. Дед лежал на белых простынях, полуоблокотясь на приподнятые подушки. Около него стоял низкий столик, уставленный пузырьками с таблетками; в комнате остро пахло лекарствами.

— Ну что же вы замерли на пороге, котятки? Подходите, я вас жду.

— Дедушка, деда, мы были молодцами, мы почти не плакали. Папа сказал, что мы храбрые парни, не котята, а тигрята, — захлебывались в рассказах близнецы, забравшись на тахту к деду, гладя и целуя его.

— Если ваш папа так говорит, значит, так оно и есть. Папа зря не скажет, — улыбнулся Александр Иванович.

В это время подоспела няня. Обняв близнецов за плечи, она увела их на "детскую" половину.

Старики со слезами на глазах выслушали рассказ Даши и Мела о пережитом. Потом женщины ушли, и Мел выложил тестю всю правду о требованиях бандитов.

Вечером Мел отвез родителей в Москву, понимая, что дома Александру Ивановичу будет спокойнее. Заручившись обещанием тревожить их с Дашей при малейшей необходимости или признаках ухудшения, он поспешил вернуться в коттедж.

А потом началась занудная и мало понятная Мелу процедура следствия. Дело было возбуждено по заявлению Дашиного отца, которое все эти дни пролежало в милиции. Строго говоря, в наличии было три обвинительных документа: кроме заявления Александра Ивановича работники юстиции могли располагать свидетельскими показаниями Мела об угрозах его детям, его жене и ему самому, а также рапортом спецназа об освобождении детей.

Доказанным и не подлежащим опротестованию со стороны обвиняемых оказался лишь факт похищения близнецов. Но как безобидно он выглядел! Да, дети были похищены, чтобы получить с Мела деньги, так как он оскорбил и избил "горячих" парней и должен был за нанесенную обиду "расплатиться". Потом якобы "горячие парни" одумались, испугавшись, и, пожалев детей, решили вернуть их отцу без выкупа!

Мел не отрицал, что денег с него не требовали, требовали отдать жену. Изложив суть разговора с бандитами, он, разумеется, опустил подробности гнусного торга, так как это было кощунственным оскорблением Даши. Угрозу Даше бандиты не признали, утверждая, что женщину не обменивали, а вызвали на мост, чтобы она забрала детей, так как боялись, что у Мела может оказаться оружие. Бандиты настаивали, что их было только трое, а не шестеро, что следовало со слов Мела. Адреса и фамилии остальных членов преступной группы в ходе следствия упомянуты не были.

В конечном варианте преступные действия вконец распоясавшихся подонков выглядели чуть ли не как безобидная хулиганская выходка. Но теперь обвинения выдвигались уже против Мела: избиение молодых парней в дансинге, что подтверждалось показаниями администратора и охранников заведения. Пытались привлечь к ответственности и спецназовца за ранение одного из обвиняемых. Однако это обвинение в ходе следствия отпало, так как рана оказалась несерьезной: пуля пробила мягкие ткани предплечья.

Бандитов судили за киднеппинг как-то тихо и без всякого резонанса. В пересказе адвоката обвиняемых дело выглядело так: кровь ударила в голову горячим джигитам, жажда мести толкнула их на похищение детей, но доброе сердце и сердобольная душа заставили вернуть маленьких пленников родителям…

На процессе Мел был один. Свои показания он давал вяло, понимая, что бандитам дадут по минимуму: сам он уже не жаждал крови, перенеся все внимание на заботы о безопасности семьи.

В ходе следствия он пришел к немаловажному для себя выводу. Судя по всему, охота на него продолжалась, только теперь противник решил надавить на самое уязвимое место — на семью.

Первоначальное предположение о том, что похитители просто "сбесившиеся ублюдки", движимые собственной похотью, отпало само собой, когда он почувствовал, как умело и высоко профессионально организована их защита.

Когда обвиняемым был задан вопрос о том, как они узнали московский адрес семьи В., они выдали самую простую версию: спросили у администратора гостиницы. Допрошенная на месте в южном городе дамочка подтвердила, что молодые люди с букетом цветов и корзиной ранних фруктов действительно осведомлялись у нее о Мелитоне Георгиевиче В. и попросили назвать его московский адрес. Хотя это и не принято в практике гостиницы, она назвала адрес, так как считала, что посетители имеют благие намерения одарить высокого гостя. Как узнали имя и фамилию? Здесь начинались противоречия в показаниях; парни твердили, что фамилию им назвал администратор; сама же дамочка решительно настаивала на том, что к ней пришли с готовой фамилией.

К концу процесса Мел уже не сомневался в том, что бандиты имели наводку на него с Дашей, а затем и на детей. Истина открывалась страшная, но с ней как-то надо было работать. Несмотря ни на что он по-прежнему не допускал мысли бросить или свернуть свое дело.

Внешне жизнь вошла в обычную колею. Правда, Мел усилил меры безопасности; в коттедже теперь дежурил специальный охранник. Он следил за близнецами, когда те гуляли, водил машину и сопровождал Дашу, когда она ездила в город за покупками или по своим делам. Однако, когда Мел приезжал домой, он предпочитал "нести охрану" сам; присутствие чужого человека было ему не по душе. Систему личной безопасности Мел менять не стал, продолжая ездить в банк и возвращаться один; но на деловые совещания, в спортзал или тир, куда он теперь ходил регулярно, его неотступно сопровождали две "тени".

Быстрее всех пришли в норму малыши. Они уже забыли, как было страшно у "дядек", случившееся казалось им забавным приключением, где они проявили чудеса храбрости и выдержки.

Даша тоже держалась спокойно и сдержанно, взяв с Мела слово не вспоминать страшные дни. И только по тому отрешенному, направленному внутрь себя взгляду, с которым она в минуты близости перебирала его короткие и теперь седые волосы, Мел понимал, что она постоянно думает о происшедшем.

…Был мрачный слякотный денек позднего октября. Даша готовила воскресный обед, дети играли наверху, Мел работал в кабинете.

Вдруг с лестницы с громкими криками ссыпались сыновья и, подбежав к матери, направили на нее стрекочущие игрушечные автоматы:

— Мама, мы тебя обмениваем! Ложись быстро, мама! Бандиты не уйдут!!!

А дальше произошло неожиданное. Даша обернулась, закричала на близнецов, вырвала у них автоматы из рук и крепко нашлепала.

Мальчики вначале замерли от неожиданности и глубокого недоумения — мать впервые в жизни подняла на них руку, их вообще никто в семье не наказывал шлепками! — а потом, ни слова не говоря, направились к лестнице в детскую. Здесь на полдороге их встретил Мел, вышедший на шум из кабинета.

— В чем дело, Жорж-Алекс? Что за шум, а драки нет? — весело спросил он.

Сыновья в гордом молчании проследовали мимо. Тут до него снизу донеслись всхлипывания, и он быстро сбежал вниз.

— Что случилось, Дашенька? — спросил он, присаживаясь на диван рядом с женой.

— Я сорвалась, Мел! Я ни за что обидела Жорж-Алекса, они просто играли… ну в этот проклятый обмен… — плакала Даша, уткнувшись ему в плечо.

— Ах, как нехорошо получилось… Ну успокойся, старушка… Успокойся! Пойду к ним наводить мосты. Нельзя, чтобы они культивировали свою обиду. Приведи себя в порядок, через десять минут мы вернемся все трое. Он поднялся наверх к сыновьям. Те сидели на ковре и "строили" железную дорогу.

— Что, парни, на мамочку обиделись? — спросил Мел, наклоняясь к ним.

Близнецы продолжали молча устанавливать вагончики на рельсах.

— Ну и правильно, что молчите. Мы, мужчины, никогда не должны жаловаться на женщину… — Мел взял маленький тендер и прицепил его к паровозику. Мальчики продвинули вагончики вперед.

— Вы знаете, что пережила ваша мама, когда вас увезли? Видите, даже я поседел, а я намного сильнее мамы, и нервы у меня крепче… Да… А мамочка тогда была как неживая… Она ведь все время волновалась, вдруг вас не отдадут или подстрелят… Давай, Александр, нажимай на пульт, поезд отправляется! Так вот, мужики, я бы не стал обижаться на маму… наоборот, постарался бы никогда не напоминать ей о тех ужасных днях… О'кей?

— О'кей, — с облегчением откликнулись близнецы. Они горячо любили мать, и ссориться с ней им совсем не хотелось.