Пол часа мимо перекрестков и светофоров показались вечностью, и вот, наконец, я в городском госпитале. В коридоре суета: завозят больного с капельницей, несколько медсестер бегут в лифт, медбрат проносит мимо меня большой контейнер, и несколько человек, обеспокоенно стоят возле решепшена, куда нужно и мне. Запыхавшись подбегаю к ресепшену неотложки и перевожу дыхание. Люди немного отходят в сторону. На меня из под очков поднимает строгий и внимательный взгляд медсестра.

− Здравствуйте! Сюда должны были привезти Мелани Флорес.

− Одну минуту, - она смотрит в монитор, - да, есть такая. Отделение интенсивной терапии. А вы кто?

− Я Кирстен Флорес  - дочь.

− Посидите в комнате ожидания, я вызову вашего врача, - она рукой указывает в сторону и я провожу взглядом за ней.

Натужно сглатываю и иду в комнату, на которую указала медсестра. Ожидание – это самое ужасное, что может быть. Открываю дверь и осматриваюсь. Да уж, обстановка желает лучшего. С сарказмом замечаю, что это отличный набор для того, чтобы сойти с ума. Нет, на самом деле комната вполне сносно обставлена: в ней есть диван, столик со стопкой журналов, колба с водой и упаковка одноразовых стаканчиков, но когда ты не знаешь, чего ждёшь - это угнетает, разбивая твои границы самоконтроля. И никакие журналы не помогут отвлечься от ожидания неизвестного. Тяжело вздыхаю, сомкнув веки, и тихо опускаюсь на диван. Остается только ждать.

Я от безысходности хожу по комнате, заламывая руки и про себя считая каждый шаг. Тревога бьет барабанной дробью по вискам, а в груди сжимает. И снова падаю на диван, потирая от волнения лицо и ладони. В тяжелом ожидании прошло сорок минут, и в комнату вошёл мужчина лет сорока.

− Вы Кирстен?

− Да, - встаю с дивана, приветствуя врача. Уверенным шагом высокий, темноволосый, со светлыми серыми глазами стройный мужчина в белом халате с бейджем и повязкой, приспущенной на подбородке, подходит ко мне с листком бумаги. Его уверенность и решительность в голосе выдают его немалый врачебный опыт и практику.

− Я доктор Нейлз, лечащий врач Вашей мамы.

− Что с ней? Снова сердце?

− Да, мы пытаемся ей помочь, но… - он качает головой, а у меня в груди холодеет. - Ей нужна операция. У вас есть еще родственники? Ее страховой полис не покроет расходы, нужны дополнительные средства.

Я начинаю машинально соображать, к кому можно обратиться, но, увы, никого не могу вспомнить.

− У нее никого нет, кроме нас с братом и пожилой матери, - и тут я вспоминаю, что мама с бабушкой откладывали деньги нам с Кэвином на учебу, но мне деньги не понадобились для поступления. А на Кэвина мы еще можем успеть подкопить сбережения, времени еще у нас предостаточно. – Хотя, я думаю, мы что-то можем придумать. Какая нужна сумма?

− Точную сумму я смогу назвать Вам завтра утром, когда будет поставлен окончательный диагноз, а сейчас можете идти домой, сегодня Вы уже ничем не поможете Вашей маме.

− Спасибо, доктор, - я опускаю глаза вниз, опустошённая и уставшая. Вымотанная ожиданием, своими мыслями и полностью заполнившим сознание страхом.

Доктор выходит из комнатки, и я следую за ним. Он немного приостанавливается и поворачивается ко мне.

− Заполните, пожалуйста, необходимые данные в анкете для ресепшен и поезжайте домой, Кирстен.

Вяло иду на ресепшен, заполняю данные в анкете и еду домой. И снова в мыслях мама. Она надеялась до последнего, что всё пройдёт. Что это всё от стресса. Открываю окно,  и свежий воздух заполняет машину. Тыльной стороной ладони вытираю глаза и нос и глубоко дышу. Мы её обязательно вытащим! Она поправится и у нас всё будет хорошо! По дороге напряженно пытаюсь вспомнить, что я на сегодня планировала. Позвоню Соне - сегодня на занятие  я точно не пойду. А еще позвоню бабуле. Деньги на счету мы отдадим за операцию, а с Кэвином мы сами заработаем ему на дальнейшую учебу, да и вообще на нас - он поймет и поддержит. Сейчас главное помочь маме. Главное – наша семья!

Глава 1

JamesArthur – GetDown

Кирстен


Еле волочу ноги за собой, сумка почти касается асфальта. Обычно я лечу домой на всех парах, в наш в уютный и всегда гостеприимный очаг. Мой дом всегда вызывает во мне тёплые чувства. Я очень привязана к этому месту. Здесь я выросла, и здесь живут мои любимые люди, которые всегда меня поддерживают. И только для обычного прохожего это место будет обыкновенным и непримечательным, но не для меня.

Приближаясь к фасаду дома, замечаю мамины клумбы, слегка припорошенные осенним пожухлым листом и немного неаккуратно остриженный газон. Это была работа Кэвина. В другое время у меня бы это вызвало улыбку или смешок, но сейчас мне глубоко наплевать на то, в каком состоянии наша лужайка и что там скажут соседи.

Я поднимаю глаза наверх и становится не по себе. От потемневшего неба кажется, что трехэтажный дом стал выше и напоминает угрюмый особняк из старых английских фильмов. На самом деле он совсем обычный, но моё воображение уже дорисовало его в серых и тёмных тонах. Три этажа с небольшой уютной гостиной, столовой с массивным буфетом, отделанным искусной резьбой, кухней, наверху тремя спальнями и чердаком. Комнаты, обставленные и ухоженные с маминой любовью и опекой, ее вкусом и привычками, всегда источали домашний комфорт и заботу о нас. Она старалась заменить нам полноценную семью и только сейчас, с грустью я замечаю, что ей это удавалось. Она тянула на себе всё и мы с Кэвином не чувствовали себя чем-то обделенными. Но… не сегодня.

Оставив машину на подъездной дорожке и пройдясь по нашему небольшому двору, захожу в дом. Меня встречает холодный холл в серых тонах, или это мне просто кажется, что он такой. В гостиной на софе перед кофейным столиком со связанной крючком салфеткой, сидит Кэвин, поджав колени к груди. При виде меня в дверном проеме, он поворачивает голову, и на его искаженном гримасой лице я вижу панический страх. Ему страшно, как и мне. Страшно, что будет с мамой и что будет с нами. Если маме будет хуже, его могут отдать отцу или в интернат. Нет! Он мой брат и я не допущу этого! Мы будем вместе!

− Кэвин, - подхожу к нему, присаживаясь рядом с ним на диван и обнимая за плечи, - с ней все будет хорошо, она выкарабкается, вот увидишь. Это же мама! Она не допустит, чтобы мы остались одни.

− Кирс, я боюсь. А что если мы останемся одни? Что дальше?

− Кэвин, перестань. - Оборачиваюсь, строго смотря на брата. - Ее лечащий врач говорит, что нужна операция. Сейчас позвоним бабушке, завтра снимем деньги со счета, отложенные на нас, и ее прооперируют. А мы с тобой на себя заработаем. Ты меня понял? И не смей думать о плохом! Я тебя не брошу, слышишь?!

Мой брат сильно напуган и подавлен. Его страх передается и мне. По позвоночнику проходит легкий холодок паники, горло сдавливает и в голову снова начинает едким червяком закрадываться мысль, а что если операция не поможет? Что если мы не справимся? Сделав глубокий вдох, я зажмуриваю глаза и трясу головой. Нет, мне нельзя раскисать! У нас есть надежда и мы должны за неё держаться. У нас больше ничего нет, кроме друг друга.

− Да, Кирс, я согласен, только бы она вернулась домой.

− Вернется, Кэвин, - поглаживаю его по макушке, − обязательно. − Сидя на диване с Кэвином, достаю из кармана мобильный. - Сейчас позвоним бабушке.

Бабулю я очень люблю. Меня удивляет её упорство и мудрость. Она на каждую неурядицу всегда находит объяснение и свой ответ, называя нас бестолковыми. Но мы и не обижаемся, ведь бабуля всегда точна и рассудительна. Хотя… она весёлая и задорная, всегда любит беседовать со мной о парнях. Да и  сама историй рассказывает немало. Сложные у неё были отношения, но умудренная опытом бабуля для себя вынесла из них выгоду, чему и меня учит. Кажется, что об этом неловко говорить, но бабуля вываливает всё как есть, что иногда я становлюсь краснее помидора и прячу глаза в пол.

Встаю и подхожу с мобильным к широкому окну, с видом на двор, с тяжелыми темно-коричневыми портьерами и легкой узкой полоской органзы. Провожу по ней рукой и ком подступает к горлу - и про это место мама не забыла. Каждый уголок в доме – это ее работа. Как же мы без неё? Черт. Я спохватываюсь от жуткого страха, за секунды сковывающего всё внутри. Что за мысли. Я даже и сметь не должна об этом думать! Мама сильная, она выкарабкается! Неприменно!

Набираю бабушку и смотрю на одиноко стоящий горшок с рождественником на подоконнике. Он должен зацвести на Рождество, но каким оно будет у нас и будет ли… С таким настроением, как сейчас это кажется и вовсе нереальным праздником. Далеким и недосягаемым.

−  Привет бабуль, это Кирстен.

− Здравствуй солнышко! Есть новости о маме?  − в ее голосе чувствуется напряженность и волнение.

− Я завтра приеду к тебе, нам нужны деньги. Хочу снять ваши с мамой сбережения на нас с Кэвином. Ей нужна операция, страховка не покроет расходов.

В трубке слышен тяжёлый вздох.

− Хорошо детка, приедешь утром, поедем в банк.

− Пока бабуль. До завтра, - завершаю звонок и поворачиваюсь к Кэвину. Даже с бабушкой говорить сейчас тяжело. И она сейчас не готова ободрить, как обычно.

− Я пойду к себе, устала жутко. Ты что-нибудь ел?

− Не хочу.

− Кэвин, - тяжело выдыхая, качаю головой, − ты должен что-то поесть. Я тоже не голодна, но мы должны поесть через силу. Идем.  − Подхожу к брату, беру за руку и, стащив с дивана, иду с ним через холл и столовую в кухню.

Наливаю немного воды в чайник и ставлю на подставку. Пока вода нагревается, побулькивая и шипя, открываю холодильник в поисках чего-то съестного, но как-то и кусок в горло не лезет. В итоге мы решаем с Кэвином перекусить по сэндвичу с индейкой и крекерами с чаем. Приготовив молча бутерброды и поставив на столешницу, смотрим друг на друга, жуя сэндвичи. Аппетита у меня нет, я просто жую и вталкиваю в себя еду ради брата.

− Кирс, а что дальше? Ведь мама не сможет работать. Позвоним отцу?

− Даже не вздумай, Кэвин, сами справимся, - машинально начинаю вскипать, вспоминая отца и его вечную скупость, - я найду работу.

− А как же экзамены? А твоя практика? Ты же в Гибсонс хотела.

Да, еще летом у меня было много планов. Я хотела в Гибсонс-букс. Я мечтала о заграничной практике. У меня были мечты, амбиции и огромная вера в себя. Казалось, я всё смогу и у меня всё получится. Но, мы не всё можем контролировать и далеко не всё в наших силах.

− Теперь не важно, чего я хотела. - Обхожу столешницу, достаю чашки из верхнего шкафчика, сахарницу и наливаю чай. - Важно то, что мы должны помочь маме встать на ноги. Постараюсь совместить учебу и работу, насколько это возможно, а ты будешь по вечерам ухаживать за ней.

− Понял, не маленький, - морщит нос, и я пытаюсь наигранно ухватить за него.

− Ладно, Кэвин, я пойду хоть немного позанимаюсь и позвоню Рэйчел, – говорю ему, подходя  к раковине ополоснуть чашку.

С досадой замечаю, что чашка кажется тяжелой, даже пустая. Наверное, я действительно вымотана, если такая мелочь мне показалась увесистой.

 Сделав шумный выдох, выхожу из кухни через нашу столовую, огибая старый дубовый стол на шесть персон. Обычно мы всегда пили чай именно за ним. Обращаю свое внимание на фамильный буфет, стоящий у дальней стены, тоже из дуба, под стать столу, с нашим любимым сервизом – белым и расписанным гжелью в голландском стиле, подаренным бабушкой на прошлое Рождество. Это всё сделано для семейного чаепития – нашей своеобразной церемонии, привитой мамой, как семейные посиделки. Что-то, способное нас сблизить, раскрыться и не держать проблемы и тревоги в себе. Но сегодня достаточно и кухни.

В холле забираю сумку, поднимаюсь по лестнице в спальню и падаю на кровать. Да, я действительно устала. Слишком сильно морально выматывает больница и сами переживания за маму. А главное гложет чувство того, что ты не  в состоянии помочь. От тебя, кроме вопроса денег,  просто ничего не зависит.

 Достав из кармана мобильный, я набираю Рэйчел.

− Привет, Рэйч, - мой уставший сиплый голос больше напоминает шепот.

− Эй, Кирс, ты чего?

− Мама в больнице, ей нужна операция.

− Вот черт. − По голосу подруги слышу, что она искренне переживает. −  Дела плохи.

− Да. Зайди завтра в деканат и сообщи им о моем отсутствии, - протяжно выдыхаю. О том, чего я хотела, придётся забыть. - Я потом буду догонять. И конспекты все пиши, у тебя теперь есть цель их делать – отдать потом мне, а не смотреть в окно или тихонько подремывать, как ты обычно это делаешь.

− Окей,  я, конечно, все сделаю, но ты-то как? Держишься? – она спрашивает тихо, как-будто пытается меня успокоить или просто не напугать. Чего уж мне еще страшиться-то?