— Он нужен мне немедленно — это дело чрезвычайной важности. Поверьте, сэр, я не поехала бы сюда, не будь на то серьезной причины.

— Не знаю что и сказать, — пробормотал полковник, замявшись.

— Пожалуйста, отведите меня к нему быстрее… Если он здесь. А если нет… Если нет, необходимо разыскать его.

Соуверби внимательно посмотрел на девушку:

— Пройдемте со мной, мисс.

Он повел ее по дому, и она обратила внимание на контраст температуры в доме и снаружи. В последние несколько часов дороги вдоль побережья ее мучила изнуряющая жара, а здесь, внутри дома, было прохладно, почти холодно. Соуверби привел ее в комнату, окна которой выходили во внутренний двор, ярко освещенный солнцем. После изматывающей дороги эта мирная картина казалась каким-то нереальным, почти фантастическим сном.

— Прошу вас подождать здесь. — Теперь голос полковника звучал серьезно, почти сурово.

Лючия осмотрелась. Комната была обставлена удобной дорогой мебелью, пол покрывали небольшие коврики с великолепным орнаментом: несомненно, прежний хозяин дома был не только богат, но также имел утонченный вкус.

Неужели сейчас откроется дверь и она увидит его, дона Карлоса? Лючия непроизвольно начала приглаживать волосы и заволновалась, что ее кожа погрубела и покраснела после столь длительного пребывания под открытым высокогорным солнцем. Обычно в Кито она старалась укрыться от зноя и прямых солнечных лучей. Она решительно сняла с себя дорожные перчатки и нервно скомкала.

Ей хотелось видеть недоумение на лице дона Карлоса. Едва Лючия подумала о нем, как знакомые шаги за дверью заставили ее вздрогнуть. Двери открылись, и он вошел в комнату. Увидев его, девушка почувствовала, что не может тронуться с места.

— Лючия! Это действительно вы? Признаться, я подумал, что Соуверби решил подшутить надо мной, когда сказал, что вы ждете меня в гостиной.

— Я… я должна была предупредить вас.

— Меня? О чем?

Лючия подняла на него глаза: дон Карлос стал еще красивее, чем тогда, в день своего отъезда.

— С вами все в порядке? Надеюсь, раны больше не беспокоят вас?

Он улыбнулся в ответ:

— Как видите, в порядке. Только я не понимаю, как вы меня разыскали.

— Сеньора Мануэлла Саенз была уверена, что вы должны находиться где-то здесь.

— Мануэлла! Да, она необыкновенно умна и может дать неплохой совет.

— Я пришла к Мануэлле, узнав, что вы не… что вы не тот, за кого себя выдавали.

— Хорошо, ну а вы-то как узнали об этом?

Лючия запнулась, и дон Карлос спохватился:

— О! Простите меня! Вы, очевидно, страшно утомились в дороге. Во-первых, вы должны немедленно сесть. Во-вторых, сейчас вам принесут что-нибудь поесть; вам необходимо отдохнуть и подкрепить силы, и это важнее всего.

— Боюсь, когда вы узнаете цель моего визита, вы не станете меня уговаривать сначала отдохнуть. Я хочу вам сказать, что… Господи, а вдруг уже поздно? Нет, не поздно… Но как я боялась, что вовремя не успею!

Дон Карлос внимательно слушал ее сумбурную речь, не сводя с нее глаз, и Лючия взволнованно продолжала:

— К моему отцу пришел один человек. Испанец. Я случайно… Нет, не случайно. Я умышленно подслушала его разговор с моим отцом. Так вот, испанцам стала известна ваша приверженность к республике и Боливару.

— Вы слышали имя этого человека?

— Да, его звали дон Гомес.

— Знаю такого…

— Они приготовили вам ловушку. Испанцы уверены, что рано или поздно вы обязательно вернетесь к ним, и планируют передать через вас какую-то ложную информацию для генерала, что, по их расчетам, приведет к разгрому всей республиканской армии.

— А с какой стати дон Гомес выложил все это вашему отцу?

— Он пришел уговорить его продать им оружие, которое находится здесь, в заливе, на корабле моего отца. Ну и проговорился…

— Кажется, начинаю понимать. После этого вы бросились к Мануэлле Саенз и все ей рассказали?

— Я просто считаю ее единственным человеком, который может оценить ситуацию и принять правильное решение.

— Это она послала вас сюда?

— Она сказала, что я просто обязана это сделать, иначе вы просто не поверите, если это сделает кто-нибудь другой, а не я.

Ей показалось, что дон Карлос чем-то взволнован, и, не понимая в чем дело, она встревоженно спросила:

— А… что-нибудь… что-нибудь не так?

Поскольку дон Карлос не отвечал, девушка продолжила рассказ:

— Итак, возможно, это было глупостью с моей стороны. Я могла бы написать письмо и передать его вам через солдат. Но я… тогда я не думала об этом.

Что-то в ее голосе заставило его собраться, и он быстро ответил:

— Нет, нет, что вы! Это сообщение нельзя было посылать в письме! Это безрассудство — слишком многое поставлено на карту, и вы абсолютно правильно сделали, что приехали сюда лично. Очень смелый поступок, мисс! Я не знаю ни одной женщины, у которой хватило бы духу в одночасье пуститься в путь из Кито в Гуаякиль.

— Честно говоря, у меня не было времени на раздумья, — тихо ответила Лючия.

В его глазах снова появилось такое же выражение, как и тогда, когда он узнал, что послала ее сюда Мануэлла Саенз. Лючия почему-то почувствовала робость, и ее щеки залила краска смущения.

— Все-таки присядьте, — настойчиво повторил он.

Только сейчас она поняла, что все еще стоит, и почти автоматически опустилась на стул, слыша, как дон Карлос, приоткрыв дверь, отдает приказания слуге. Вернувшись, он присел на софу возле Лючии.

— Моей благодарности нет предела. Кажется, я вам уже говорил это не один раз и с удовольствием повторяю снова. Скажите, а вы очень удивились, когда случайно услышали, что я не тот, за кого себя выдавал?

— Я была… я была счастлива… И очень рада. Не знаю почему, но мне все время казалось, что вы не должны, не можете поддерживать режим угнетения и жестокости…

— Знаете, мне хотелось рассказать про себя еще тогда, в павильоне, когда вы начали читать мне книги. Я же заметил, что в наших беседах вы всегда избегаете разговоров о том, что происходит в городе, за пределами вашего дома.

— А я, в свою очередь, всегда считала, что любое упоминание о победе Боливара и о празднике в Кито может вам только повредить, — тихо, почти неслышно ответила Лючия. — Вы были так больны… Порой, казалось, безнадежно больны. Знаете, иногда я думала, что вы умрете…

— …И мне опять представилась возможность поблагодарить вас за то, что я жив.

— Вы забыли о Жозефине, которая, оказывается, была прекрасно осведомлена о вашем политическом выборе.

— Жозефина знала? Это невозможно… Откуда?

— Мне она сказала, что слуги знают гораздо больше, чем думают о них хозяева, но стоило ей бросить лишь одно неосторожное слово, и вы оба могли бы оказаться в смертельной опасности.

— Ну теперь-то, когда все позади, позвольте мне сказать вам, что вы очень храбрая девушка, раз приехали сюда. Вот уже второй раз вы спасаете мне жизнь.

Лючия собралась было ответить, зная, что нужные слова сами собой придут в голову, но тут в комнату вошел слуга, и она замолчала. Перед ней оказался графин с маранджиллой, с тем самым напитком, которым отпаивала Жозефина мечущегося в бреду дона Карлоса. Лючия сделала первый глоток, и ей показалось, что она никогда не пробовала ничего более вкусного.

— Надеюсь, вы извините меня, но я обязан срочно доложить генералу все, о чем вы мне рассказали.

— Конечно. Да, кстати, у сержанта — вон он, во дворе — письмо к Боливару от сеньоры Саенз.

— Представляю, как сильно он обрадуется, получив его. — С этими словами дон Карлос вышел, но не успела закрыться за ним дверь, как в комнате появился Соуверби:

— Мисс Каннингхэм! Вы действительно преподнесли нам сюрприз. Не желая вас обидеть, могу сказать, что от вас я никак не ожидал такого благородного поступка.

Лючия поняла, что сэр Чарльз хотел сделать комплимент, но вышло это у него неуклюже. Сам того не желая, Соуверби лишний раз подчеркнул ее незаметную роль в доме отца.

Поскольку Лючия молчала, продолжая с интересом смотреть на полковника, тот продолжал:

— Чрезвычайно неприятно, что теперь мы не сможем воспользоваться помощью дона Карлоса. Он оказал нам бесценную услугу, когда был у испанцев, и своей последней победой Боливар в значительной степени обязан лично ему.

— Я удивлена, что они вообще смогли его разоблачить! У вас есть соображения, как это могло произойти?

— Одним лишь небесам известно! В конце концов, у Карлоса были доверенные лица: слуги, связные, собственная агентура… Среди них всегда найдется человек, который посчитает, что испанцы заплатят больше, чем патриоты.

— Кроме того, они не прочь заплатить за оружие, которое находится на судне моего отца!

— Да, генерал Боливар говорил мне, что ваш отец предлагал ему это оружие, но о снижении стоимости или о кредите сэр Каннингхэм и слышать не хотел.

— Сэр Соуверби, а не могли бы вы рассказать мне, как прошла встреча генерала с Сан-Мартином? — Лючии больше всего хотелось изменить тему беседы, стыдясь за то, что англичанин Соуверби не раз рисковал своей жизнью за республику, в то время как его соотечественник, англичанин Каннингхэм, заботился только лишь о своем кармане.

— Да здесь особенно нечего рассказывать! Пока Сан-Мартин из Перу добирался на своей шхуне «Македония», Боливар прибыл в Гуаякиль несколькими днями раньше. Его торжественный въезд в город через триумфальную арку был весьма впечатляющим, и он без особого труда завоевал симпатии местного населения. — Соуверби не смог сдержать улыбки. — Гуаякиль без боя капитулировал перед обаянием генерала. Когда в порт наконец-то прибыл Сан-Мартин, Боливар встретил его на берегу со словами: «Добро пожаловать, мой генерал, в Гуаякиль — в самое сердце Великой Колумбии!»

— Представляю лицо Сан-Мартина в эти минуты!

— Ха! Мне показалось, что он постарел на десяток лет. Говорят, что уезжал он после переговоров, накурившись опиума, чтобы хоть как-то заглушить обиду. Кроме того, Сан-Мартина скрутил ревматизм.

— Бедняга!

— Да уж! Тут нечего добавить. После первых же слов Боливара Сан-Мартин, отбросив былые амбиции, стал тихим и покладистым. Видимо, он понял, что мир на континенте и консолидация с Боливаром — залог его собственного положения в Лиме.

— Что было дальше?

— Боливар показал Сан-Мартину письмо, полученное из Лимы. В общих чертах это была декларация надвигающейся революции с требованием пересмотреть конституцию. На следующий день Сан-Мартин покинул Гуаякиль, обдумывая новый вариант конституции. Теперь-то уж пришел конец его авторитаризму — власть принадлежит только конгрессу. Он даже немного поприсутствовал на балу победы, куда, конечно, был приглашен. Когда Боливар провожал его на «Македонию», Сан-Мартин объявил о своем намерении закончить политическую карьеру и удалиться на покой во Францию.

— Бедняга! — снова сказала Лючия. — Мне кажется, это даже жестоко, — вырвалось у нее.

— Согласен, мисс! Но иначе Гуаякиль не вошел бы в состав Великой Колумбии, и это была бы глубочайшая политическая ошибка.

Дверь отворилась. И сердце Лючии замерло — вместе с доном Карлосом в гостиную вошел сам Боливар. И она, и полковник вскочили на ноги, пока генерал широким шагом пересекал комнату, издалека протягивая руки:

— Мисс Каннингхэм! Оланета рассказал мне все, не надо лишних слов и объяснений. Теперь я хочу знать только одно — как я могу отблагодарить вас за столь неоценимую услугу? — Боливар взял Лючию за обе руки и прижал их к своим губам. — Боюсь, до сегодняшнего дня я по достоинству не оценивал участие некоторых англичан в этой войне. Надеюсь, полковник поймет меня правильно. Эта женщина, — он обратился ко всем присутствующим, — не только красива, но и поразительно смела!

Лючия покраснела:

— Благодарю вас, генерал. Позвольте мне поздравить ваше превосходительство с замечательной победой в Гуаякиле. Полковник Соуверби был так любезен, что рассказал мне обо всем.

— Итак, сеньорита, могу ли я просить вас об одном одолжении? Я хотел бы пригласить вас отобедать со мной.

Лючия еще не успела ответить, как позади нее раздался холодный и решительный голос дона Карлоса:

— Мой генерал! Мисс Каннингхэм приехала сюда, чтобы повидаться со мной!

Боливар повернулся к де Оланете и посмотрел на него долгим немигающим взглядом, выражающим крайнее изумление.

— Карлос, возможно ли? Твоей неприступности пришел конец? Тогда приглашение на обед относится к вам обоим.

— Благодарю вас, сир! С огромным удовольствием!

Глаза обоих мужчин встретились. Лючия, не понимая, что происходит, переводила взгляд с одного на другого, ощущая, что в воздухе нависает непонятная напряженность. Наконец Боливар отвел свой пристальный взгляд от дона Карлоса: