Ольга Резниченко - Спиною к будущему

Вдруг встает, идет мимо меня — открыл дверь, куда-то ушел в темень. Странный шум.

— Клёмин, вернись! Ну, не будь ты козлом! Ну, ВОВА!

Вышел обратно, странное движение, только и заметила в его руках ножницы — миг и ляпнул мне рукой по губам.

Скотч.

Учтиво провел, поправил оного.

Попытка кинуться на него, ударить ногами, но тут же уходит, хотя немного, все же, задела.

Мычу, визжу, насколько это возможно. Прыгаю на месте, отчаянно цепляюсь за батарею. Пинаю ее.

— Стучи, сколько влезет. Отопление автономное — никто тебя не слышит.

Вдруг шаги к кровати, что-то нащупал у изголовья — миг и заговорил телевизор. Обмерла я, в шоке изучая лицо этого гада в бледном свете образовавшегося источника света.

(во, б***ь, как завернула)

Да только… на этом… не конец. Уходит из комнаты, куда-то в темень. Щелкнул свет, разливаясь медовым шлейфом по коридору. Шум воды. Наглый, надрывной… заглушающий, местами, даже крики телевизора, рев из водопроводного крана.

Ублюдок. Застонать от изнеможения и обречения. Обнять, скрестив пальцы в замке, секцию батареи (не желая больше драть кожу наручниками в висячем положении), и обреченно уложить голову, уткнуть лицом в руки.

А в голове легкие вертолеты, хмельная радость… и странные, откровенные, местами, даже излишне бесстыдные, дикие мысли, грезы, фантазии. Причем давно переросшие из легкой эротики в грубое…

Сглотнуть скопившуюся слюну.

Облизаться. Застонать и сделать вдох. Обида ужалила в сердце. Задергалась, зарычала, забрыкалась я на месте — и снова обреченно осесть, потопая в дурмане неистовых, животных желаний и раскаленной, до дрожи, похоти…

* * *

Пришла в себя лишь под утро — за окном уже светло.

В голове — просто ад, но… уже могу соображать.

Живо оглянулась, дернулась — лежу в кровати, хотя… все еще одна рука пристегнутая наручниками. А рядом — Клёмин. Взгляд на себя под одеяло — в белье. Не решаюсь… проверить Вову.

Шумный выдох.

Взгляд на милого, смирно спящего своего спасителя. Прокрутить в голове вчерашнее.

Ленка… Черт, Ленка.

— Клёмин, Клёмин! — задергала я его, будя.

— А? — кривится спросонья, сопротивляется. — Что?

Но еще миг и, наведя фокус, тут же привстал, упершись на локти. Попытка проморгать.

Осознать то, что происходит.

— Что? Пришла в себя?

Криво улыбаюсь.

— Что вчера было? Где Лена? Как она?

— Лена, девушка с который ты была в той квартире?

— Да.

— Жива. То ли без сознания, то ли спала. Не знаю толком, но ее врач осмотрел. Не переживай.

Вдруг улегся, уложил голову обратно на подушку… и засопел.

— Ты, охренел, что ли, Клёмин?! — пинаю его снова. — Не смей спать!

— Ну что еще? — недовольно бурчит, приподнял голову. Взгляд в глаза.

— А ребята?

— В смысле? — нахмурился.

— Ну, там… Сергей был и Костя…

Перекосились его губы от раздражения; перевернулся на спину. Еще миг — и поднялся, расселся на кровати.

— Да все нормально с ними, — потер глаза.

— Они просто…

— Стоп. — Взгляд на меня. Обмерла. — Ты еще вчера мне все уши этими ублюдками прожужжала. Я все передал. Поговорят с ними, разберутся и отпустят. А кого надо — накажут. И пистолет мой у меня. Все ясно? Или еще будут какие вопросы?

Застыла я, опустив взгляд.

— Его убьют?

Решаюсь. Глаза в глаза. Молчит, изучая меня взглядом.

— Нет, — четкое и мерное.

Неуверенно кивнула головой.

— Хорошо.

— Но мозги вправят, особенно по поводу наркоты и киднеппинга.

Застыла я, перебирая за и против. Но проиграв внутренний бой, кисло поморщилась. Обреченно повесила голову на плечах.

«По заслугам».

— А меня, — резко дернула руку в сторону, звеня наручниками. — Меня отпустишь?

И снова взгляд в глаза.

Обмерла я, заметив странный взор, а затем… эту его, козырную, ядовитую ухмылку на губах.

Но смолчал.

— Что? — не выдержала.

— А вдруг… тебя это… еще таращит? — смеется.

Скривилась. Выдох.

— Размечтался. Открывай, давай, — тычу в его сторону запястьем.

Подался вбок, к тумбочке со своей стороны, шаркнул, дернул немного вперед выдвижной ящик. Зашуршал пальцами по дну.

Движение, ко мне ближе — и расстегнул наконец-то оковы. Забрал браслеты.

Победно тру руку.

— Идиот, ишь что удумал… И думаешь, я про скотч забыла?

Рассмеялся.

— А что ты еще не забыла?

Не сдержалась, улыбнулась пристыжено в ответ. Встаю с кровати. Глазами ищу платье по комнате.

— Больше ничего.

— Жаль…

Обмерла в удивлении. Но лишь на миг — а дальше скрыть истинные эмоции, продолжая путь. А вот — одежина на стуле. Подхожу ближе. Скрипит кровать (видимо, тоже встал). Не оборачиваюсь. Шаги его ближе.

И, едва беру размах, чтоб набросить платье на себя, одевая его через голову, как тут же обхватывает, пресекает мое движение.

Застыли в странных объятиях.

Прислонился, нагнулся к уху, так что обдало жаром кожу его дыхание — не справляюсь, чувствую, что задыхаюсь.

— Может, не будешь… торопиться? — томно, словно заговор, шепчет, рычит.

Еще миг — и вздрагиваю от его напора. Но не хочу поддаваться.

Улыбаюсь. Самообладание внатяжку.

— Поздно, Клёмин… Домой пора…

Вдруг коснулся… поцелуем шеи… нежным, сладким, напористым, сменяя ласку на сладкую грубость до мурашек по телу.

— Клёмин… — стону, но все еще пытаюсь сопротивляться. — Не надо…

— Ты и так уже опоздала… везде, где только можно. Тогда… почему бы… и нет?… раз такой повод? — и снова от шепота, от его жара перехватывает дыхание. А руки его уже блуждают по телу, дерзко, нагло сжимая меня за потаенные, откровенные места.

— И что это за повод? — введусь на словесную игру (страшась ответов).

— Ну как… мы одни, и полураздеты… А прошлая ночь…

— Что?

— Я думал, сойду с ума, — поцелуи в шею, скатываясь дорожкой к плечу. — Еще никто меня так жутко не пытал, как ты.

Смеюсь.

Оборачивает к себе лицом — поддаюсь (невольно при этом выпуская платье на пол). Глаза в глаза.

Прижимает откровенно к себе силой… Зарылся носом в волосы, и вновь ласки языком по коже…

— И что же ты не воспользовался разовой акцией?

Обмер. Немного отстранился. Взгляд в очи. Едкая, сводящая с ума ухмылка.

— Зачем мне безвольное тело?

Смеюсь робко. Прислоняюсь обратно. Шепчу на ухо.

— А тебе нужна моя душа?

— Ты мне нужна… вся, — и вдруг движение: резкое, точное, напористое — и нагло впивается грубым, голодным поцелуем в губы и силой утаскивает мой разум за собой, в голове поселяя безвольный дурман. Отвечаю…

Шаги наощупь, резкое движение, полуоборот — и повалил на кровать. Похотливое блуждание рук по полуобнаженному моему телу, то и дело, что грубо сжимая за плоть. Поцелуи сладострастной витиеватой линией от шеи вниз, к груди, вдоль живота, к самому низу, на внутреннюю сторону бедер.

Стону, дрожу, но все еще пытаюсь отстоять свою… и так надломленную честь.

— Надеюсь, это не просто плата…

Застыл, словно от выстрела.

Еще миг — и оторвался, приблизился к моему лицу. Глаза в глаза (нахмуренный).

— Какая еще плата?

Натянуто улыбаюсь.

— За всё, что… ты успел для меня сделать.

Скривился, шумно вздохнул. Резко, уверенно отстраняется, пытается встать, но я… в отчаянии, сама того до конца не осознавая, что творю, живо хватаю его за руку и силой тяну на себя. Мгновения сомнений — и поддается, повалился сверху на меня, но мой напор — и уложила его на спину.

Живо забралась сверху.

Глаза в глаза.

Улыбаюсь.

Сомнения, волнение — не поддается: серьезный, злой.

Опускаюсь, повисла над ним. Впиваюсь поцелуем… и откровенно будоражу языком его желание, фантазию, ощущения, вызывая на бой. Упертые минуты — и наконец-то отвечает страстью. Обхватил руками за ягодицы, и, нагло пробираясь под белье, сжал до сладкой боли. Невольно застонала я. Нежно посасываю его язык. Еще миг — и привстал, поддаюсь на движение, расселись. Живо нащупал застежку бюстгальтера на спине. Попытки расстегнуть, но пока… тщетно. Улыбаюсь, коварно закусив губу.

Поцелуй его мне в шею, облизал мочку уха. Поддаюсь — и обнимаю его за голову (зарываясь пальцами в волосы), жадно прижимаю к себе.

И вдруг решаюсь на невероятное. На самое… потаенное. Тихо шепчу (боясь, наверно, что услышит):

— Лучше я тебе… другую сделку предложу. И удовольствие там будет… куда существеннее.

Не сразу сообразил, не сразу отреагировал, но еще миг — и обмер, заметя, что и я совсем остановилась, застыла в серьезности.

Немного отстранился, но, все еще не выпуская меня из откровенной хватки, обрушил взгляд в глаза.

— Ты сейчас о чем?

— О двух миллионах… правда, рублей.

Обомлел, лицо его вытянулось.

— Что за бред?

— У меня есть квартира — и она станет твоей.

Рассмеялся, отвернулся на миг.

— К чему это все? И зачем она мне?

— Ну, не знаю, — пожимаю несмело плечами. — Придумаешь. Продашь.

Тяжелый вздох. Отстраняет меня от себя, силой заставляет слезть и замереть рядом на кровати. Лицом к лицу. Глаза в глаза.

— Что еще… странного произошло в твоей жизни, что я должен буду разрулить, прежде чем ты наконец-то сможешь спокойно выдохнуть? — не без издевательства и грубости проговорил, прорычал Клёмин.

Тяжело сглотнула я слюну. Страх постепенно выскальзывает наружу, заставляя пожалеть о своей неадекватной смелости и откровении.

Заткнуться, свести все на шутку, пока не поздно?

Или…

… или шанса больше никогда не будет? Что, если встреча на Бальге — не случай, не невольное стечение обстоятельств, а — судьба?

Вдох… и выдох. Решаюсь.

— Мне нужно, чтобы ты нашел кое-какого человека. И…

— И?

— и…

убил его.

Обомлел, побледнел. Брови выгнулись.

— Уничтожь его, как он сделал это со мной… и моей семьей.

Молчит. Казалось, внимает, каждому моему вдоху, стону, звуку.

Продолжаю:

— Он убил моего отца, мать, дядю, подругу и даже соседку. Лишил меня прошлого и будущего. И пусть исполнителей уже не найти, однако… заказчик. Он есть, и известен. Я знаю его… И, более того, его знаешь…

и ты.

Глаза округлились, но все еще боится даже вздохнуть.

— Полковник. Тот, который приходил в участок за меня просить по твоей просьбе. Кандыба.

Молчим. Опустила я взгляд. Минуты тишины. Дрогнул, словно выиграл какой-то внутренний бой.

— Я не знал… что их убили. Мне жаль…

Везде значился… несчастный случай.

Хмыкнула.

Подвела очи. Пристальный взгляд ему в глаза.

Болезненно, ядовито улыбаюсь.

И, точно самый безумный садист, я повторяю слова, что ночами мне снились, оглашая жестокий приговор:

— Майор милиции Чижов Роман Валерьевич расстрелян в собственной машине по пути на работу. Жена его, Чижова Анна Васильевна, и их дочь, Чижова Виктория Романовна, вместе с соседкой, взорваны в собственном доме. Анохин Григорий Антонович, майор милиции, лучших друг семьи, взорван в собственном автомобиле.

… и Кандыба, с***н сын, — гневно рычу. — Тогда еще капитан, а нынче — полковник…. Игорь Иванович, ДЯДЯ ИГОРЬ, — тварь, живущая до сих пор, построившая лестницу в безоблачное будущее на костях собственных друзей и их семей. Это имя я никогда не забуду. Ни имя… ни эту морду, даже если жизнь его попыталась укрыть за морщинами и десятками лишних килограммов. Ничто… не заставит его забыть, простить… или перестать желать ему смерти. И даже ад с его пытками мне не страшен — после всего, что я пережила из-за этого подонка. Ничего меня не пугает, лишь бы эта сука не жила на белом свете. Не существовала. Не такие… не такие должны… оставаться, дышать, улыбаться, радоваться этой гребанной жизни. Только не такие, как он, — прожевала эмоции; губы нервно дрожат. — За это я перепишу на тебя квартиру. Да всё что угодно. Все будет тихо и чисто. Никто не подкопается. Только… сделай.