Ольга Резниченко - Спиною к будущему

Улыбается (виновато) и он в ответ.

Затащили в машину, и тотчас стал осматривать меня врач.

А я пялюсь в глаза этому… (черт, даже не знаю, как его заслужено обозвать).

— Больно? — кивает в мою сторону головой… эта скотина.

— Не больнее, чем твое вранье, — кислая ухмылка.

Нахмурился.

— Ну, сама понимаешь.

Невольно закивала (соглашаясь) я головой. Поморщилась, и тут же закачала отрицательно наперекор.

— Можете нас оставить ненадолго? — с опаской отозвалась я в сторону незнакомого молодого человека.

Немного помедлил, сомневаясь.

— Там все равно ничего серьезного, — торопливо добавила я.

Подчинился, отступил. Отошел в сторону.

Взгляд мой пронзительный на Клёмина. Вдох-выдох.

— Теперь… я — плохая девочка, да? А ты хороший?

— С чего это? — удивился, округлив очи.

— Ну как?… наш общий знакомый.

Хмыкнул. Притворно улыбнулся.

— А что с ним?

Запнулась я, перебирая слова. Но и сам среагировал, продолжил.

— Каждый получил по своим заслугам. А то, что с ним потом произошло — его личный выбор, причем, сделанный задолго до нас. Так что нет, даже если мне этого так безумно хотелось, это был — не я. И уж точно не ты… Единственное, что мы сделали, так это приблизили этот процесс, дату, вскрыв гнойник, не дав разрастись ему еще больше.

Тяжелая, немая пауза, размышляя над сказанным.

— Ладно, — тяжело вздохнул, не выдерживая. — Не ломай глупостями голову.

— Вы едете, или что? — подошел к нам молодой врач, судя по всему, не терявший время зря (провел и уже окончил осмотр тех двоих полицейских, что были со мной).

— Ты что, тоже ранен?! — словно прозрела я, дернулась, завидев кровь на руках Володи.

— В смысле? — кинулся к нему врач.

— Нет, — живо пресекает движения Клёмин. — Я же уже говорил… Нормально всё, не в этот раз.

— Да вот же кровь! — не унимаюсь.

— Не моя, — поджал губы.

— Ладно, садитесь, вас в больнице тщательнее осмотрят.

— А потом с рапортом ко мне! — гневно вдруг гаркнул, зарычал нам в спину полковник. — И пусть только мне что-то там в нем не понравится!

* * *

… машина скорой тронулась.

— Юра… говоришь?

Кривит губы, сгорая от неловкости и вины. Взгляд в пол.

— Ну, хоть не женат, я надеюсь?

Улыбнулся резко, просиял. Перевел взор на меня: глаза в глаза.

— Нет, — немного помедлил, а затем добавил. — И детей нет. Но, надеюсь, мы это с тобой исправим.

Рассмеялась от заявленного, честно говоря, повергнувшись в шок.

— Отсутствие детей, или то, что не женат? — ехидничаю.

— А тебе что больше хочется?

Ухмыляюсь. Качаю головой от изумления и негодования.

— Давай сначала до больницы доедем. А там видно будет.

* * *

Ребята из бригады скорой любезно доставили нас в Калининград, в мою же (где работаю) больницу.

Пережить тщательный, местами нервозный, осмотр… Котова, моего отца.

— Что же ты делаешь? После всего…

Кривлюсь. Виновато опускаю глаза, молчу…

— А еще этот… — продолжает. — Неужели тебе совершенно не страшно?

* * *

Выйти из процедурной и пойти по полупустому коридору.

Поворот — и едва не наскочила на Клёмина. Шевелёва.

— Ну как?

— Нормально, — шумный выдох, подавляя невольный испуг.

Улыбается. Молча берет за руку и куда-то тащит за собой. Не могу сообразить, что задумал.

Но еще несколько шагов — и, толкнув дверь в коморку, рвется вперед, затягивая и меня за собой. Поддаюсь.

(даже не знаю, как теперь его называть)

— Вов, или…

Закрывает на защелку.

Резкий разворот — и прибил меня спиной к стене. Нагло, откровенно притиснулся всем телом, смело проведя одной рукой вверх по животу, а затем тотчас грубо сжал грудь, другой же — ухватил, сжал за шею и немного подал мою голову вбок, давая себе больше места для шаловливой игры. Пылкий, подчиняющий поцелуй, ласки губ и языка.

Невольно застонала…

Возбужденное, урывками дыхание. Но не сдаюсь, решаюсь на нечто главное для себя, шепчу:

— И как мне теперь тебя… называть?

— Как хочешь, — коротко, торопливо отвечает и тут же впивается поцелуем в губы, грубо врываясь языком мне в рот.

Но ненадолго, снова его ласка извилистой дорожкой поспешила по телу к потаенным местам, накаляя между нами напряжение и вожделение.

Резко вдруг схватил меня за ягодицы, заставляя запрыгнуть на себя, — поддаюсь.

Дрожу от волнения.

Уверенные шаги куда-то в сторону — и усадил меня на возвышение. Быстро расстегнуть свои брюки, спустить их, а затем дерзко забраться мне под юбку. Точные движения — и уже в следующий миг… я вновь стала его.

* * *

Юрой. Я всё же стала звать его Юрой. Хотя, конечно, чего кривить душой, нет-нет да оговаривалась, окликая его то Вовой, то Клёминым.

Шевелёв. Юрий Владимирович.

(теперь уже) Подполковник Шевелёв (за особые заслуги).

Надо же… как судьба вывернула.

И как не беги от полиции — она всё равно тебя настигнет. Смешно… до боли.

Особенно, учитывая еще одни перемены в моей жизни.

Из больницы я уволилась почти сразу (отец, конечно, этому не радовался, но не перечил). И…

… выбрала стезю медика-криминалиста, поближе к своему бесшабашному, как выяснилось, (совсем не берегущего и не жалеющего себя) полицейскому.

Правда, естественно, пришлось еще немного подучиться.

И, кстати, осталась, как и прежде, Ангелиной… Николаевной Сотниковой, хотя, в моменты крайней эмоциональности или трепетной близости… нет-нет, да называет своей Викой, Викторией.

* * *

Поселились в его квартире — сам настоял,

(съехала от родителей; мою же — как и прежде, сдавали в аренду).

* * *

Не знаю, почему не почувствовала, как это он сделал со мной. Вот… коз**на.

Доброе, нежное утро… Игриво пробиваются сквозь окно солнечные лучи, птицы щебечут, прячась где-то там, среди буйной зеленой листвы, на ветках. И я, довольно потягиваюсь в кровати, наслаждаясь беспечностью общего выходного дня… и вдруг ощущаю, что что-то странное произошло с моей рукой. Резко распахнула веки и тут же перевернулась набок. Взгляд на запястье.

— Юра! — визжу. — Скотина! Ты что удумал?! — нервно дергаю рукой, звеня наручниками. — Гадина! Я же тебя достану! Быстро иди сюда! Я же слышу, что ты там, на кухне… посудой гремишь! Шевелёв! Я тебе все зубы пересчитаю, если сейчас же не откроешь их!

Наконец-то звук приближающихся шагов. Еще миг — и предстал передо мной с подносом и двумя креманками мороженного, да чайными ложками торчащими в них.

Улыбается во весь рот, говнюк.

— Ну, и что это за бубуятина? — тычу в его сторону прикованной рукой.

Молчит.

Шаг ближе — и мостится рядом на своей половине кровати.

— Ты — бесстрашный, что ли? Или бессмертный?

Еще миг — и подвигает ко мне поднос.

— Выбирай.

— Издеваешься? — рычу (вот-вот моя злость уже станет реальной, серьезной).

Качает головой. Усмехается.

— Выбирай, в одном из них — ключ.

— Не смешно, — обижено дуюсь.

Вмиг являет свою ехидную ухмылку, отчего мое сердце тут же начинает безвольно таять…

Тяжелый (мой) вздох.

А тот — выжидает.

… поддаюсь.

Левый-правый. Левый-правый. А, черт с ним!

Идиот.

Тот, что ближе. Хватаю ложку и начинаю есть.

Сидит, смотрит, пристально следит. Но, почему-то, подозрительно серьезный…

— А ты не будешь? — киваю в сторону второго.

Коротко улыбнулся, но затем вновь стал, как и прежде, словно каменная глыба.

Невольно вздернула бровями от удивления, но смолчала…

Долгие, странные минуты напряженного поедания десерта — и наконец-то в какой-то твердый предмет уткнулась ложка. Живо подкопнуть и поднять оного вверх. Из-за слоев мороженного, не особо понятно, что там.

— Поможешь? — тыкаю в его сторону. Но не реагирует. Казалось бы, даже перестал дышать.

Скривилась от негодования.

Засунуть сладость в рот — и обсосать ключ.

Честно, ничего не понимаю, что за странное, просто, безумно странное поведение?

Но еще мгновение — и обмерла от осознания того, что почувствовала.

Нечто… тонкое и круглое.

Торопливо выплевываю на ладонь.

Кольцо.

Обмерла, пришпиленная прозрением. Немного проморгать, и перевести ошарашенный взгляд на Шевелёва.

— Это еще что?

Ухмыльнулся внезапно (коротко, неуверенно, нервически).

— Ну, я же… обещал, что мы исправим мое положение. Так что… если ты не против, и хочешь этого…

— Ты серьезно? — поражаюсь (не могу поверить своим ушам и глазам).

Дернулся неожиданно, нагло, невежественно забрался во второй стакан с мороженным своими пальцами и выковырял, достал оттуда ключ.

Нагнулся ко мне, ухватив за руку, потянул на себя — невольно поддаюсь.

Живо открывает наручник и бросает долой (стукнулся, зазвенел тот на спинке кровати).

Тяжело сглотнул слюну мой Юра.

Глаза в глаза.

— Это — добровольно. Но… я был бы безумно рад этому.

Тягучие мои… издевательские минуты хмурого лица, бесящей интриги — и, наконец-то, не выдержав, рассмеялась.

Закусила губу.

Улыбнулся в ответ (но как-то робко, сконфужено; казалось, даже щеки запылали от волнения и смущения). Живо отодвигаю на самый край кровати поднос и кидаюсь на своего истязателя, забираясь ему на колени. Поддался, обхватил, обнял за попу.

Глаза в глаза, на расстоянии взгляда.

Сама уже рдею от волнения.

— Шевелёв, ты — придурок, и, если бы я не была идиоткой, никогда бы не связалась с тобой. Грубиян и невежа… Но я тебя слишком люблю. И не будь я Викой, твоей Викой, если не соглашусь. Быть твоей любовницей, женой, матерью твоих детей… — для меня это не только честь, но и безумное счастье.

Жаркий, повелительный поцелуй мой, впиваясь ему в губы — поддался, ответил — голодно, нахально, сумасбродно. Но еще мгновение — и резко отстранился. Взгляд куда-то вбок, на руки. Пальцами живо забрался в мою ладонь и выковырял, отобрал золотой трофей.

Улыбаюсь. Подняла руку вверх и вытянула, расправила кисть.

Робко, нервно сглатывая слюну, дрожа, надел мне на палец кольцо.

Вдруг смеется.

— Я, конечно, не знаю, куда такое одевают. Туда, куда и обручальное? — виноватый, взволнованный взгляд мне в глаза.

Не сдержалась я — и рассмеялась.

— Юра, Юра, ты как всегда… Хотя, — еще сильнее хохочу, — если честно, то и я… как-то этим вопросом не задавалась. Но не важно же, да? — ухмыляюсь.

Улыбнулся в ответ. Смолчал.

Взгляд скатился к губам. Миг — и живо срослись, с обоюдным напором, в страстном поцелуе. А после, вовсе, мгновение, движение рук, тела — и повалил меня на спину, тотчас пробираясь к трепетным местам, лишая одежды…

* * *

И хоть я всецело доверяла своему шаловливому мальчику, однако без сладкого (и перестраховки, в отношении его друзей) оставить на мальчишнике… не смогла.

Подговорить ребят, (уже знакомого) администратора известного не понаслышке стрип-клуба… и устроить Шевелёву сюрприз.

Ох, как он брыкался, как он ругался, чуть не дрался, когда друзья силой его впихивали в закрытую вип-комнату для их подарка — приватного танца «шикарной, похотливой телочки»…

Еще минута глупого, отчаянного сражения — и поддается.

Шаг в комнату, кривясь, бранясь себе под нос.

— Послушай, милочка… — вдруг обратился ко мне, входя, даже не глядя. Хмурится, злится. — Ты суперская, аппетитная, и любой бы тебя взял, однако…

Обмер, наконец-то уставив на меня глаза.

Улыбаюсь. Коварно ухмыляюсь.