— О чем тут думать? — Ремингтон обвел мясистой рукой крошечную гостиную, указывая на потертый ковер, потускневшую обивку, заштопанные портьеры. — Я не Мидас, но и не скряга. У вас будут деньги на ведение хозяйства и на мелкие расходы. Собственный дом, может быть, и собственные дети тоже, хотя я просто уверен, что мои мальчики привяжутся к вам, как к собственной мамаше. — Он также достаточно хорошо соображал, чтобы не брать с собой этих сорванцов, не желая отпугнуть ее перед тем, как выскажется. Сквайр был так решительно настроен заключить то, что он считал выгодным соглашением для них обоих, что не заметил, как Джерри вздрогнула, то ли от мысли стать матерью его хулиганов, то ли представляя, как будет зачинать с ним младенца. — Я даже добавлю ту кобылу, которую вы просили для своего брата, в брачный контракт.

Теперь это больше напоминало торговлю лошадьми. Джерри заявила сквайру, что ей нужно несколько дней на размышление, чем ему пришлось удовольствоваться. Однако на пути домой он встретился с молодым Селденом, который спросил о дополнительной работе.

— Вот что я скажу тебе, мой мальчик. Ты убедишь сестру принять мое брачное предложение, и я сделаю так, что тебе больше не придется давать уроки. Сделаю тебя своим агентом или что-то в этом роде. С собственной лошадью. Подумай об этом.

Сэр Юстас подумал о том, что будущее его сестры было бы обеспечено, что она никогда больше не нуждалась бы ни в чем.

— Ни в чем, кроме любви, — ответила Джерри на его совет тщательно обдумать предложение Ремингтона, потому что маловероятно, что когда-либо она получит что-то лучше этого. — И ты знаешь, что мы обещали друг другу, что никто из нас не вступит в брак ради практической целесообразности, сколько бы других жертв нам не пришлось принести. Несчастный брак по расчету наших родителей оказался достаточным уроком. Кроме того, приближается Рождество. Может произойти все, что угодно.


2

Рождество приближается, черт возьми. Правительство практически прекратило работу, большинство друзей перебрались в свои загородные резиденции, и даже его секретарь взял длительный отпуск, чтобы навестить семью. Вот еще! Теперь Албретт Вук, лорд Боутон, остался с кучей корреспонденции, напоминавшей альпийскую вершину, ужасающим списком зависимых от него лиц, амбициозной любовницей — и не имел ни малейшей склонности заниматься этой ерундой. В это время года все что-то хотели от него, черт побери, от мечтающих подняться по социальной лестнице хозяек приемов до внезапно ставших заботливыми слуг. Что лорд Боутон хотел на Рождество? Он хотел бы, чтобы оно уже прошло. Если бы ему что-то было нужно, то он сам приобрел бы это, не имеет значения, сколько бы это стоило. Если бы он хотел поехать куда-то, то уехал бы, и не важно, как это было бы далеко. И если бы Боутон хотел снова заковать себя в кандалы брака, то хм, он бы сначала застрелился.

Бретт не мог придумать ни одной чертовой причины, которая могла бы сделать этот праздник чуть более приятным, не говоря уже о том, чтобы он стал приемлемым. Веселый и яркий? Слезливая сентиментальность и низкая алчность. Утешение и радость? Вынужденное веселье и просто обычное чревоугодие. Развлечения? Фу. Ничего особенного.

Граф перетасовал кипу корреспонденции, выбирая приглашения. Предполагалось, что он должен принять приглашение на тот или иной фешенебельный прием, точно так же, как делал это каждый год, за неимением ничего лучшего. Там он столкнулся бы с тем же излишеством еды и выпивки, с теми же перезрелыми вдовами, с тем же утомительным однообразием.

Господи, в прошлом году Шериллы выставили напоказ трех незамужних племянниц, чтобы те исполнили серенаду для всей компании во время ритуала с рождественским поленом. Эти девицы оказались такими же занимательными, как и полено, хотя и менее талантливыми. Ад и все дьяволы, ни одно из приглашений не выглядело ни в малейшей степени привлекательно.

Даже его нынешняя любовница становилась все менее желанной с каждым днем — или с каждой ночью. Если он останется в городе на праздники, то Шарлин воспользуется этой возможностью, чтобы еще крепче вцепиться в него и в его кошелек. Естественно, она ожидала, что граф будет льстить ей, и одному только Богу известно, чего она захочет после. Бретт не собирался выяснять это.

Лорд Боутон перебрал несколько писем, пока одно из них не привлекло его внимание.

— Самоуверенный щенок, — пробормотал он себе под нос, похлопывая листом бумаги по краю стола. Этот помпезный тип Селден из Аппер-Оссинга хотел выкупить, по первоначальной стоимости и в рассрочку, ожерелье, которое он продал на аукционе. За кого его принимает этот тупица, за ростовщика? За Рождественского Деда? Бретт разорвал письмо надвое и бросил половинки на пол, к отвергнутым приглашениям. Пусть деревенщина сам покупает себе побрякушки.

Его сиятельство нахмурился, вспомнив аукцион в Селден-Хаусе. Он приехал слишком поздно, чтобы побороться за лошадей, но жемчуг привлек его внимание. Однако как только он принес ожерелье домой, граф осознал, что это всего лишь красивая безделушка, но не экстравагантная и не недостаточно броская для райских птичек, которых он обычно украшал бриллиантами. Что ж, проклятое ожерелье, должно быть, все еще лежало где-то в его сейфе. Он пошлет его Шарлин, решил лорд Боутон, вместе с чеком. Таким образом, он избавится от надоедливых рождественских покупок и, если повезет, от эмоциональной сцены, когда Шарлин поймет, что это все, что она когда-либо получит от него.


***

Рождество приближается, ей-богу, и вслед за ним Новый год. Это означает еще один день рождения на ее счету, и пусть дьявол заберет их все! Шарлин, леди Трант, становилась старой. Должно быть, она не заметила, как это произошло, потому что только вчера она являлась Несравненной, всеобщая любимица. Сегодня она напоминает сухарь, высохший и твердый. Кукой, украшенной бриллиантовым браслетом, Шарлин смахнула все предметы с туалетного столика, отправив на ковер многочисленные бутылочки, баночки и жестянки. Какая ей польза от всех этих лосьонов и эликсиров? Они не смогут снова сделать ее двадцатидвухлетней женщиной. Одна бутылочка избежала ее гнева, и Шарлин запустила ее в стену. Почему бы нет? В любом случае, она едва могла прочитать надпись на этикетке.

Шарлин не собиралась проводить еще один год, пытаясь скрыть седые волосы, морщинки и свои расходы на проживание. Если она не раздобудет себе нового мужа как можно скорее, то мужчинами, протоптавшими дорожку к ее дверям, станут не нетерпеливые поклонники, а судебные приставы и сборщики долгов. Может быть, ей удастся выйти замуж за одного из них. Бог свидетель, она не приблизилась к тому, чтобы заставить лорда Боутона сделать предложение. Дьявол, ее груди отвиснут до талии прежде, чем граф придет выводу, что ему нужна новая жена. Шарлин, со своей стороны, сверкая рубиновым кольцом на руке, давным-давно решила, что ей нужно стать графиней Боутон. Граф хорошо воспитан, обладает массой привилегий, и, самое важное из всех, отлично одевается. То, что скрывалось под его хорошо сшитыми бриджами, тоже выглядело весьма недурно.

Что ж, Рождество приближается, и она чертовски постарается, чтобы граф выбрал свой подарок в ювелирном магазине «Рандела и Бриджа». На самом деле Шарлин хотела золотое кольцо и все, что к нему прилагалось, но, хорошо разбираясь в реальной жизни, леди полагала, что согласится на бриллиантовое ожерелье. Она всегда может продать камушки и инвестировать средства в процентные бумаги. Будущее должно содержать что-то еще, кроме негнущихся суставов и распухших лодыжек, что-то, что продержится дольше, чем ее привлекательная внешность.


***

Рождество приближается, наконец-то! Леди Саманта Вук села в постели и попробовала покашлять. Она не собиралась упускать такую блестящую возможность, не в этом году. Эти праздники, поклялась сама себе семилетняя дочь графа, будут совсем другими. Вместе со своей гувернанткой она уже находилась в поместье Боус, по счастливой случайности перевезенная сюда месяц назад, когда тетя Джейн слегла с инфлюэнцей. Во всяком случае, такова была причина, чтобы отправить ее в путь со всем багажом. Не то чтобы леди Саманта желала видеть эту леди больной, но то, что ее отослали прочь, словно мешок с грязным бельем абсолютно устраивало девочку — при условии, что местом ссылки стало загородное поместье ее отца в Оссинге. Теперь все, что ей нужно было сделать — это заставить вышеупомянутого неуловимого джентльмена нанести визит в собственный дом.

Если верить слугам, лорд Боутон редко проводил время в деревне, но, по мнению Саманты, редко — это чаще, чем никогда. К тете Джейн он никогда не приезжал вовсе, ни разу с тех пор, как Саманту отвезли туда младенцем после смерти ее матери. Но дочь графа не винила его. О нет, Саманта знала, как сильно тетя Джейн не одобряла роскошный образ жизни лорда Боутона, со всеми его клубами, скачками и вечеринками, что казалось просто восхитительным потомку этого джентльмена. Тетя Джейн всегда прищелкивала языком, когда его имя упоминалось в газетах. Вот как Саманта узнавала, что нужно бросить туда взгляд украдкой.

Саманта не собиралась вмешиваться в те занятия графа, которые тетя Джейн именовала гедонистической погоней за наслаждениями. Она не ждала, что незнакомец, что приходился ей отцом, станет играть в чаепития с куклами или научится заплетать ленты в косы. Ей только хотелось напомнить ему о своем существовании. Чего на самом деле девочка хотела на это Рождество — и на все предыдущие тоже — это маму, для которой она не будет просто обязанностью или оплачиваемой работой. Которая не отошлет ее к дальним родственникам, или, еще хуже, в школу-интернат. Хотя, если верить разговорам тети Джейн и слуг, когда они думали, что она не слышит, то графу не нравятся женщины. Он никогда не танцевал на балах дебютанток, и никогда не сопровождал одну и ту же даму слишком долго. Из того, что Саманта подслушала, она сделала вывод, что Албретт Вук не слишком любил и ее маму тоже. Их брак состоялся по расчету, скорее ради того, чтобы произвести на свет наследников, чем составить друг другу компанию на всю жизнь. В действительности, и со слов ее старой няньки, которая осталась, чтобы помогать присматривать за тетей Джейн, граф покинул свою графиню как только она понесла, оставив ее в деревне. По всей вероятности, он вернулся бы, чтобы попытаться снова ради сына, но леди Боутон недолго прожила после рождения дочери. Няня говорила, что они все слышали, как граф клялся, что никогда больше не женится, но позволит одному из кузенов унаследовать его титул. За семь лет он не переменил своего мнения, и Саманта не считала, что он сделает это ради маленькой девочки, которую он ни разу не позаботился навестить, независимо от того, как одиноко ей было.

Что ж, Рождество приближается, и если она не может получить маму, решила Саманта, то она согласится на кошку.

По правде говоря, леди Саманта не собиралась заболевать на самом деле. Она кашляла под простынями до тех пор, пока у нее не заболело горло, и постаралась, что ее пальцы торчали из-под одеяла в холодном ночном воздухе. Она ковырялась в еде, волочила ноги во время прогулок и потирала виски, точно так же, как это делала тетя Джейн. К несчастью, ее спектакль совершенно убедил мисс Масгроув, ее гувернантку, которая немедленно послала за местным врачом. Когда мистер Уикс не нашел никаких признаков болезни, мисс Масгроув приказала кухарке начать приготовление целебных настоев по рецептам старого травника из библиотеки.

Или рецепты оказались неправильными, или ингредиенты указаны неверно, или, возможно, пропорции просто не подходили такой крошечной, миниатюрной мисс, но состояние леди Саманты ухудшилось. Теперь в ее желудке не держалась никакая еда, и девочка едва могла поднять голову от подушки. Врач покачал головой и приказал пустить ей кровь. Один взгляд на пиявок — и леди Саманта начала кричать, призывая не кого-нибудь, а своего отца. Затем она упала в обморок. Доктор продолжал приходить еще пять дней, в течение которых дочь графа безвольно лежала на кровати, становясь все бледнее, тоньше и слабее.


***

Рождество приближается, Господи Боже, а ребенок умирает. Мисс Масгроув с ложечки влила очередную дозу только что приготовленного варева в горло своей подопечной, а затем наблюдала, как коричневая жидкость вытекает изо рта леди Саманты. Гувернантка устранила беспорядок влажным полотенцем, испытывая сожаление, что все это неприятное положение нельзя устранить так же легко.

Мисс Масгроув, нахмурившись, разгладила юбки черного платья из бомбазина. Теперь ей никогда не удастся открыть ту собственную школу, где ее ученики не будут перерастать ее обучение — или ее дисциплину. Боже, она устала от поиска новой должности, от того, что ее отправляют на пустынную территорию между помещением для слуг и комнатами членов семьи. Неужели она просит слишком много — немного безопасности, чуточку независимости? Теперь она даже не получит рекомендацию от графа или его свояченицы, только не после того, как позволила их девочке умереть в этом Богом забытом месте с его несведущим доктором.