— Мне так нравятся твои руки… — Он не поднимал глаз. — Я люблю тебя.

Я почувствовала, как мое сердце разрывается от любви. Мэл просто взял и сказал это. Как будто он постоянно произносил эти слова. Как будто это не в первый раз.

Я открыла рот, но Мэл опустил палец на мои губы.

— Нет, не отвечай. Я не хочу, чтобы ты отвечала, не зная правды. Не хочу, чтобы ты чувствовала себя вынужденной остаться со мной просто потому, что сказала это. — Он нахмурился, покачал головой, зажмурился. — Я еще такого не говорил. Все, кто знает правду, всегда ее знали, поэтому им не нужно было ничего объяснять. — Мэл посмотрел на меня, набираясь мужества. — У моей мамы… надеюсь, ты с ней как-нибудь познакомишься… у моей мамы маниакально-депрессивный психоз. Я знаю, что сейчас это заболевание обычно называют биполярным аффективным расстройством, но мы всегда называли это маниакально-депрессивным психозом. И мама называет это маниакально-депрессивным психозом. Вот и все. Звучит не так уж страшно, когда я говорю об этом, но это страшно. Эта болезнь была частью нашей жизни с тех самых пор, как мы стали достаточно взрослыми, чтобы понять, что происходит. Э-э… А ты вообще знаешь, что такое маниакально-депрессивный психоз? — Мэл вдруг понял, что я, возможно, и не знаю, что это такое.

Я кивнула.

Да, я знала.

— Но она не псих, — с неожиданной злостью в голосе сказал Мэл. — Все, кто считает, что…

— Я так не считаю, — перебила я, сжимая его руку. — Я бы никогда так не подумала. Никогда.

— Ты должна знать, что мама для меня самое главное в жизни. И она всегда будет главной. Поэтому я решил сказать тебе об этом, пока наши отношения не стали более прочными. Я не хочу расставаться с тобой, но было бы нечестно хранить это в тайне от тебя. Ты понимаешь, о чем я?

Я кивнула. Спокойствие разливалось по моему телу, завоевывая клеточку за клеточкой. Ни страха, ни тревоги. Только спокойствие. Что-то росло во мне, распускалось, точно цветок. Оно заполняло мою душу, пропитывало мое тело, мое сердце, мой разум. Потребовалась пара секунд, чтобы я поняла, что это. Впервые за долгие годы я ощутила надежду.

— Я знаю, не такого ждешь от парня, с которым только начала встречаться. Вряд ли тебе приятно услышать, что ты никогда не станешь для меня самым главным в жизни, но так и есть. Много лет мне ничего не приходилось делать, обычно проблемы решали родители Новы, но если маме понадобится моя помощь, я брошу все и отправлюсь к ней. Ты понимаешь?

Я улыбнулась Мэлу. Он сказал именно то, что мне нужно было услышать. Его слова заронили в мою душу семена надежды.

— Я хочу тебе кое-что рассказать, — сказала я. — Это история моей жизни. К тому моменту, как я закончу, надеюсь, ты поймешь, почему я должна была рассказать тебе об этом. И почему я рада тому, что ты рассказал мне сегодня.

Я знала, что эти слова прозвучали пафосно, но я не хотела этого. Как и Мэл, я не привыкла рассказывать об этом, и потому в моих устах это звучало немного театрально. Люди видели меня, они строили предположения, они сплетничали обо мне. Люди редко спрашивали меня об этом. А я никогда не рассказывала.

Когда я договорила — это тот момент в сказке, за которым следуют слова: «И жили они долго и счастливо», — Мэл поцеловал меня. Он поцеловал меня и пообещал кое-что.

Мы все что-нибудь обещаем. Я думаю, мы при этом хотим сдержать данные обещания. Обещание, данное мне Мэлом, он хотел сдержать, не понимая в то время (вряд ли и я понимала тогда), какую цену ему придется за это заплатить.


— Так что прекрасно, конечно, что вы извинились и объяснили, почему так поступили, но в следующий раз, когда вы захотите о ком-то что-то сказать, подумайте. Возможно, вам не все известно. Возможно, чья-то жизнь кажется идеальной, но на самом деле она хрупкая, исполненная грусти и тысяч проблем. А еще подумайте о том, что почувствовали бы вы, если бы кто-то стоял за вашей спиной и разрывал вас на части. Да, что бы вы почувствовали? Вам явно наплевать на то, что могут почувствовать другие люди.

Ошарашенная парочка смотрит на меня, а я разворачиваюсь и выхожу из раздевалки. Добираюсь до машины, вставляю ключ в замок зажигания, но не проворачиваю его. Я сижу в машине и смотрю на лобовое стекло. Мне не только нужно сменить спортзал. Мне явно нужно изменить мою жизнь.

— Мне нужен дельфин.

— Ладно, — сказала мама.

— И где ты будешь его держать? — спросил папа.

— В ванной, — ответил Лео, поворачиваясь к маме, потому что папа… ну, сейчас он, как говорит мама, «раскапризничается». — Мне и правда нужен дельфин.

— Хорошо, — сказала мама.

— Что значит «хорошо»?! — возмутился папа.

— А что, по-твоему, значит «хорошо»? — парировала мама.

— Ты собираешься купить ему дельфина?

— Если ему нужен дельфин, то почему бы и нет?

— Мне правда можно завести дельфина? Настоящего дельфина?

— Да.

Лео улыбнулся мамочке. Она была лучшей мамой в мире.

— А когда? — спросил он. — Когда мне можно будет завести дельфина?

— Ну, нам придется собрать деньги, поэтому это займет какое-то время. Думаю, дельфины очень дорогие, потому что одна золотая рыбка стоит около двух фунтов пятидесяти пенсов. А дельфины очень большие, значит, и стоить будут намного дороже. И они едят больше. Нам понадобится ванна побольше, а то и вторая ванная, чтобы принимать душ и все такое. Но если тебе нужен дельфин, то я добуду тебе дельфина. Деньги, которые мы получаем, расходятся на еду, одежду и счета, поэтому нам придется какое-то время не ездить в отпуск и не покупать компьютерные игры, и тогда мы накопим достаточно денег, чтобы купить дельфина. Ты согласен?

Лео, улыбаясь, кивнул. Ему и правда купят дельфина!

— Ладно, сейчас уже поздно этим заниматься, но завтра я позвоню в агентство и отменю нашу поездку в Португалию. Жаль, что мы не сможем поехать, но дельфин важнее.

— Мы не сможем поехать в Порт-галию? — удивился Лео.

Они должны были лететь на самолете. И Лео хотел показать фотографии Ричарду и Дэвиду… да, и еще Мартину… Мама сказала, что сфотографирует его на фоне самолета. Никто из его друзей еще не летал на самолете. И мама показывала ему фотографии их домика в Португалии — чудесный белый домик с бассейном прямо в саду. В бассейне можно было плавать.

— Боюсь, что нет, малыш. Мы ведь копим деньги на дельфина, помнишь?

— Но я хочу поехать в Порт-галию.

— Прости. Мы не можем сделать и то, и то. Ты большой мальчик, и это важное решение. Ты достаточно взрослый, чтобы принять его самостоятельно. Либо мы покупаем дельфина, либо едем в Португалию. Давай ты пойдешь в свою комнату и подумаешь над тем, чего тебе хочется больше. Я приму любое твое решение.

— Ладно. — Лео отправился к себе в комнату.

Там он принялся рассматривать книжку с картинками. На картинках были дельфины. Эх… Если ему разрешили завести дельфина, в следующий раз стоит просить акулу. Мир бывает несправедлив.


Лео в возрасте пяти с половиной лет

Глава 9

Ничего не изменилось. Прошло уже шесть дней, а ничего не изменилось.

Придется все рассказать семье. Я знаю, что, как только сделаю это, они примчатся сюда, все семейство Кумалиси и одна из Вакенов. Они будут здесь, не успею я повесить трубку.

Я надеялась, что все наладится и я смогу рассказать им о том, что случилось, уже после того, как Лео придет в себя. Но он еще не проснулся. Да. Еще не проснулся. Если я созову сюда родственников, это будет означать, что я признаю свое поражение. Что это ситуация, с которой я и Кейт не можем справиться вдвоем. Нам нужна помощь.

В кафе царит темнота. Едва войдя внутрь, я бросаюсь к сигнализации. Она разрывается так, словно отсчитывает секунды до Армагеддона. Если она сработает, сюда примчится половина патрульных в Восточном Сассексе. Такое уже случалось. В прошлом году мы с Лео зашли в кафе за парой пирожных, которые я приготовила на десерт, и почему-то я ввела неправильный код сигнализации три раза подряд. Не успела я оглянуться, как мир озарился ярким синим светом и, казалось, целый взвод полицейских уже стоял у двери кафе, готовый разобраться с преступником, осмелившимся вломиться сюда. Мы с Лео испугались столь быстрой реакции и количества прибывших копов, и, пока Лео цеплялся за мою руку, я обнимала сына, готовая заслонить его своим телом. То, что Лео был рядом, помогало мне справиться с паникой. Кейт был на дежурстве в тот день, и он явно был не особо рад тому, что жена оказалась настолько сумасбродной, что выставила его на посмешище перед коллегами. Я слышала их смех и разговорчики типа: «Это же кафе экстрасенсов, почему она не воспользовалась своими способностями ясновидящей, чтобы узнать код?»

Лео полагал, что это было классно, но пирожных нам уже не хотелось, и мы поехали в Брайтон за мороженым. Позже я позвонила Эми, чтобы рассказать ей о случившемся и сообщить, что я поменяла код. Эми сказала, что сегодня уже сменила код, потому что Кейт напомнил ей об этом. Разве она мне не говорила? И разве он мне не сказал? И неужели полицейские действительно смеялись? И Кейт не сказал, что вам повезло, потому что полиция не оштрафовала вас за ложный вызов?

Не знай я Кейта и Эми, я бы решила, что это розыгрыш, но у Кейта нет чувства юмора, а Эми не стала бы так шутить.

Когда сигнализация выключается, я бросаю сумку на столик в каморке, которую мы называем своим кабинетом. Ключи громко звенят в темноте, и этот звук эхом раскатывается по залу кафе.

Я щелкаю тумблером и жмурюсь от яркого света, отражающегося от металлических и белых поверхностей.

Я закатываю рукава, достаю из шкафчика у двери белую сетчатую шапочку и напяливаю ее на голову, прежде чем надеть передник, висящий на крючке у двери. Я подхожу к большому металлическому умывальнику и мою руки. Пока Кейт сидит с Лео, я приготовлю пирожные и печенье, чтобы Эми не пришлось их заказывать. Бедная Эми! Она занимается моим кафе «Под сенью звезд» уже две недели, все делает сама и не жалуется. Она даже не говорит о том, что устала, что заканчиваются припасы, что ей нужны деньги, чтобы купить товары. Эми делает вид, что в кафе все в порядке. Она не хочет, чтобы я тревожилась об этом.


Я сидела в глубине кафе вместе с Лео.

«Паучок-паучок вдруг залез на водосток», — пела я. В огромных карих глазах Лео светился восторг. Я склонилась над ним, водя пальцами по его животику. Малыш улыбнулся. Ему было всего три месяца, и я не знала, понимает ли он меня, но, по-моему, ему нравилась эта песенка, а еще «Жил на свете человек». Эти песни нравились ему больше, чем остальные. Уголки его рта поднимались вверх, и с губ слетал смех, способный растопить сердце любой матери. Я знала, что мне повезло. Мой сын был ангелом. Он засыпал, когда его укладывали, он пил молоко, он реагировал, когда я играла с ним. Я видела столько матерей, сраженных усталостью и тяготами жизни, что знала, как мне повезло. И я знала, что это не продлится вечно. Лео в любой момент может решить, что мне живется слишком просто и мне нужно познать все тяготы материнства. Иногда я думала даже, что Лео понимает: в наших отношениях есть место только одному капризному младенцу, и пока что эта роль отводилась мне. Это я не спала ночью, плача в подушку, потому что мне было так одиноко. Мне было трудно есть — тоска давила мне на плечи, и приходилось чуть ли не силком впихивать в себя еду, ведь я кормила грудью, а Лео нуждался в хорошем питании. Мне хотелось, чтобы меня обнимали. Чтобы обо мне заботились. Чтобы меня баловали. Мне хотелось, чтобы кто-то вытащил меня из колыбельки этой жизни и переместил в другую, получше.

Мы сидели за столиком кафе неподалеку от нашего дома в Хоуве в районе, который местные жители называли «Уголком поэтов» — тут все улицы носили имена знаменитых поэтов. Я жила на улице Россетти в десяти минутах ходьбы от побережья. Для девушки моего возраста мне необычайно повезло с квартирой. Когда мне было около двадцати, я наскребла денег на захудалую квартирку в Форест-Хилле. Тогда люди старались даже не проезжать через тот район Лондона. Но потом Форест-Хилл внезапно стал местом, где жили представители среднего класса, которые не могли позволить себе оплачивать жилье в Далидже, и я получила неприлично огромную сумму за эту квартиру, когда продала ее за два месяца до рождения Лео.